Спутники смерти - Гуннар Столесен

На крыльце я взял мальчика на руки и донес до машины. Он не протестовал, ни дать ни взять — мешок с картошкой. Возле машины я обратился к Сесилии:

— Думаю, тебе лучше сесть вместе с ним назад.

Она кивнула. Я поставил Яна-малыша на землю и придвинул свое кресло вплотную к рулю, чтобы дать им залезть на заднее сиденье. Сесилия села и подвинулась к противоположной двери. Я поднял малыша, а она протянула руки, чтобы взять его. Внезапно он повернул голову, впервые посмотрел мне в глаза и сказал:

— Это мама сделала.

4

Доктор психологии Марианна Стуретведт была немного старомодной, миловидной женщиной лет сорока. Волосы светлыми волнами лежали на плечах. Правильные черты лица, высокие скулы. Острый взгляд смягчали заметные морщинки вокруг глаз, какие бывают у часто улыбающихся людей. Одета она была просто: светлый кардиган, коричневая юбка, на шее — нитка жемчуга.

Ее кабинет находился в конце набережной Страндкайен, и из окон были видны Брюгген, башня Розенкранца и Хоконсхаллен, а с другой стороны — Скансен и Флёйен. Я бы сам не отказался от такого кабинета, будь у меня возможность выбирать.

На набережной, как обычно в это время дня, была пробка в сторону Осане. На склоне возле церкви Девы Марии виднелось новое здание музея, выстроенное на месте археологических раскопок после пожара 1955 года.

Марианна Стуретведт встретила нас в приемной, перед кабинетом. Она на секунду поймала взгляд Яна-малыша, который, после того как его усадили в автомобиль, снова сделался молчаливым, как канатоходец.

— Привет! — улыбнулась она нам и ласково положила руку ему на плечо. — Ну что, малыш, мы с тобой подружимся, а?

Он молча смотрел на нее с прежним каменным выражением лица.

Она повернулась к нам:

— Нам с мальчиком надо поговорить с глазу на глаз… Но, может, вы хотите мне что-нибудь рассказать?

— Да, — ответил я. — Пожалуй, сначала мы с вами побеседуем.

— А я пока посижу с Яном-малышом. Мы с ним журнальчик почитаем, правда? — улыбнулась Сесилия.

Она уселась вместе с парнишкой на диван в приемной и взяла со столика первый попавшийся еженедельник. Мы с Марианной удалились в ее кабинет.

Комната была обставлена в ее стиле, то есть очень просто: рабочий стол со стулом, напротив — мягкое кожаное кресло для посетителей, вдоль стены — кушетка для пациентов, которые предпочитают лежать во время консультации. Над ней висел небольшой, лишенный всякой претенциозности прелестный пейзаж: море, горы и покрытый лесом склон. Это был фрагмент йольстерской картины Аструпа,[3] всем известный сюжет «весенней ночи», где мужчина и женщина работают в поле, а вокруг цветут яблони, и на водной глади играют отблески лунного света. Мы не стали садиться. Она посмотрела на меня с легкой улыбкой:

— Итак?…

— Нам не так уж много известно. Они остались дома вдвоем с отцом, которого потом нашли мертвым внизу лестницы, ведущей в подвал. Когда пришла мать, мальчик стоял в углу и рыдал. И нам он не сказал ни слова, пока… — Я на секунду умолк.

— Да?

— Ну… пока мы не стали усаживать его в машину, чтобы ехать к вам. Тогда он сказал: «Это мама сделала».

— Вы сообщили полиции?

— Нет. Ведь мать сейчас в больнице: нервный срыв. После такого… ей, возможно, понадобится не один день, чтобы прийти в себя. К тому же…

— Еще что-то, что мне следует знать?

— Я должен проверить, но мне кажется, что Ян-малыш был их приемным сыном. Я видел его раньше.

И я рассказал вкратце все, что помнил о том июльском дне три с половиной года назад, когда меня прислали в квартирку в Ротхаугском жилом комплексе.

— Так. А о приемных родителях есть какая-нибудь информация?

— Нет. Фамилия их Скарнес. Свейн и Вибекке. Вот и все, что я знаю. Но жили они в особняке в районе Вергеландсосен, это говорит об уровне их доходов. Семья не из бедных.

— Они жили втроем? Родственники? Братья, сестры?

— Как я понял, нет.

— Ну что ж, давайте разбираться. Я посмотрю, удастся ли мне справиться с его замкнутостью. Но слишком давить на ребенка я тоже не хочу. Вы с Сесилией подождите, хорошо?

С этими словами мы вышли в приемную. За окном начало смеркаться. Зажглись уличные фонарика огоньки автомобилей стали похожи на разорванное жемчужное ожерелье. Одна жемчужина откатилась далеко к Осане. Первая попытка установить с мальчиком контакт Марианне не удалась, тогда она отвела его в кабинет и прикрыла дверь.

Мы с Сесилией остались вдвоем. Она сидела на диване и листала журнал, хотя он вовсе не отвечал ее вкусам. Я это понимал, потому что знал Сесилию с 1970 года: дамский журнальчик с названием «Сирена» никак не вязался с ее образом убежденной феминистки.

Выглядела она как типичный социальный работник: короткая стрижка, овальные очки в металлической оправе, лицо без косметики. На ней была простая белая блузка, светлый пиджак, темно-коричневые, слегка поношенные бархатистые брюки и черные туфли без каблуков. Судя по выговору, она родилась где-то на юге, в Рёдале, может, в Одде. У нас были прекрасные товарищеские отношения, которые приобрели новый смысл, когда Беата ушла от меня. С одной стороны, между нами установилось такое доверие, какое бывает лишь между старыми друзьями. И в то же время мы как будто отдалились друг от друга, так как в полном соответствии с женской солидарностью Сесилия считала, что права, безусловно, Беата. Жена жаловалась на то, что по долгу службы меня слишком часто не бывает дома по ночам. А ведь большинство этих ночей я провел именно с Сесилией, разыскивая по улицам убежавших из дома детей и подростков.

— Как ты думаешь, он сказал правду? — спросил я.

Она на мгновение встретилась со мной взглядом, будто хотела разглядеть там ответ, а потом пожала плечами:

— Не знаю. Скорее всего выдумал.

— А мы хоть что-нибудь знаем о его родителях?

— Нет, времени не было выяснять… Да нам и нужно просто-напросто доставить его в Хаукендален, разве нет?

— Да, но…

— Вечно ты хочешь копнуть поглубже, Варг, — мягко улыбнулась она.

— Такой вот я любопытный. К тому же… мне кажется, я уже с ним встречался.

— С Яном-малышом?

— Да. — И я рассказал ей о том, что произошло в июле 1970-го.

— В этом нам точно надо разобраться, — сказала Сесилия, когда я закончил. — Тут я с тобой согласна.

И она снова принялась рассеянно листать журнал. Я понял, что ей нужно поразмыслить обо всем этом, и принялся рассматривать картины, висевшие на стене. Вернее, фотографии: старые снимки Бергена, в основном района Воген, но были еще несколько изображений Мюребрюггена и Площади. Фотоаппараты тех лет не могли четко передавать движущиеся предметы, поэтому прохожие на этих снимках получились смазанными, с размытыми силуэтами — точь-в-точь привидения. Над гаванью виднелся лес мачт: в тот день там было тесно от яхт, а по набережной сновали посыльные и грузчики с мешками и бочками на плечах. Другой город, другое время и совсем другие проблемы.

Прошел почти час, прежде чем дверь в кабинет снова отворилась. Марианна Стуретведт осторожно вывела Яна-малыша в приемную. Она посмотрела на нас поверх его головы и покачала головой.

— Ян-малыш не хочет сегодня с нами беседовать, — сказала она дружелюбно, похлопывая его по плечу. — Дадим ему отдохнуть. Думаю, что больше всего ему сейчас нужно съесть сладкую плюшку и выпить чашку горячего шоколада.

Я кивнул и спросил:

— Можно от вас позвонить?

Она показала на кабинет:

— Пожалуйста.

Я вошел туда. Красивый письменный стол был аккуратно прибран, никаких записей, если она и делала их в ходе беседы с Яном-малышом, не было видно. Я полистал свою записную книжку и набрал номер Хаукендаленского детского центра, куда я в большинстве случаев и отправлял детишек, обнаруженных при подобных обстоятельствах.

Трубку снял сам заведующий — наш коллега Ханс Ховик. Я обрисовал ситуацию и сказал, что мы выезжаем. Он пообещал организовать к нашему приезду горячий обед для мальчика.

Я не упустил возможности заглянуть в телефонный справочник Марианны.

Имя Свейн Скарнес стояло без указания профессии. Его супруги Вибекке вообще не было. Зато рядом я нашел рекламу «Скарнес Импорт». Фирма была зарегистрирована по адресу их жилого дома, телефон — их домашний, около которого значилось: «Свейн Скарнес, генеральный менеджер». Что он там импортировал — оставалось неясным.

Я снова вышел в приемную. Марианна Стуретведт и Сесилия тихо говорили о чем-то, стоя у окна. Ян-малыш стоял неподалеку от них с прежним отсутствующим выражением лица. Я вошел и сразу встретился с ним взглядом. На мгновение мне показалось, что он хочет что-то сказать. Я ободряюще улыбнулся и кивнул ему, но он так и не произнес ни звука.

— Ты голодный? — обратился я к нему.