Служба - В. Воронов

Буквально через час Григорьев прибыл с разрешением на право ношения и хранения оружия. Он отдал сотрудникам ВЧК подложный документ, получил под расписку 10 тыс. рублей, но при выходе из здания ВЧК… был задержан чекистами! Его вместе с вещественными доказательствами: распиской, изъятыми при обыске деньгами, подложным документом — передали в комиссариат милиции Хамовнического района Москвы. Где он и был официально арестован сотрудниками московской уголовной милиции — с наганом тов. Дзержинского, точнее, бумагой на его ношение.

Как свидетельствуют документы, у Феликса Эдмундовича были свои виды на это дело, поэтому инициатор дела чекист Березин не был поставлен в известность о деталях предстоящей операции.

Самое интересное, что в июне 1918 года следственная комиссия Московского ревтрибунала прекратила дело против Григорьевых (был арестован и брат агента-провокатора), признав, что они не совершили преступления, так как действовали по поручению сотрудника ВЧК Березина. Эта же комиссия указала и на противозаконный характер действий Березина.

Но так как дело-то организовал не кто иной, как сам Железный Феликс, то рядовым сотрудником попросту пожертвовали, дабы отвести удар от руководителя ВЧК. В одночасье выяснилось, что Березин «представляет собой довольно темную в моральном отношении личность. Такие же отзывы о нем дал сам т. Дзержинский». Дабы «засветившийся» чекист не смог разболтать кое-какие подробности о личном участии Дзержинского в этой грязной провокации, дело Березина выделили в отдельное, самостоятельное производство и выводы о провокационной и противозаконной роли чекиста, «ввиду необходимости сохранения тайны следствия», так и не вошли в окончательный текст обвинительного заключения по делу Григорьевых.

Березина, естественно, быстренько арестовали, выяснив за ним целую кучу грехов: продажу конфискованного рома, кражу портсигара при обыске, убийство арестованного. Даже сотрудничество с царской охранкой навесили! Березин получил аж 13 лет принудительных работ.

Так завершилась одна из первых провокаций, организованных чекистами. С полным правом можно утверждать, что у истоков провокации по-советски стоял отец-основатель современных органов государственной безопасности Феликс Эдмундович Дзержинский, сделавший этот метод краеугольным камнем всей системы ВЧК-ОГПУ-НКВД-МГБ-МБ-ФСК.

3. Творцы лагерной пыли

Порой ловлю себя на том, что когда звучит дьявольская цифра «1937», хочется увидеть глаза людей в чекистской форме образца 1930-х, лица тех, кто все это творил. Странное желание, сравнимое разве лишь со стремлением заглянуть в бездну. Но ведь и по сей день нет ясного ответа: кто они, большие и маленькие организаторы террора, шестеренки и приводные ремни кровавого лубянского механизма, откуда они взялись, как стали такими, какими стали. Праздное любопытство? Быть может, да так ли уж в прошлом те глаза?

И вот теперь такая возможность есть: смотрите, читайте и думайте — надо только взять в руки выпущенный исследователями «Мемориала» — Никитой Петровым и Константином Скоркиным — справочник «Кто руководил НКВД, 1934–1941» (М., Звенья, 1999).

Издание поистине уникальное, ничего подобного в нашей стране еще никто не делал: в одной книге собраны краткие биографии и послужные свыше пятисот руководящих работников НКВД — те самые винтики, без которых не двинулась бы с места машина Большого террора. По сей день считается, что большая часть этих самых винтиков попала в жернова своей же собственной смертоносной мельницы — еще в конце 1980-х тогдашний председатель КГБ Виктор Чебриков пустил в оборот цифру: было репрессировано 20 тысяч чекистов. Сия статистика и по сей день звучит из уст уже чебриковских преемников: вот, мол, мы тогда и сами больше всех пострадали от сталинских беззаконий! Тут-то и начинается самое удивительное: авторы справочника на основе архивных данных убедительно доказывают, что слова о 20 тысячах уничтоженных ежовцами и бериевцами сотрудниках госбезопасности, не более, чем пустой звук. Вот сухая статистика: с 1933 по 1939 гг. арестовано 22 618 сотрудников ОГПУ-НКВД, но собственно чекистов среди них ровно десятая часть — 2273, из которых 1862 арестовано за «контрреволюционную деятельность». Абсолютное же большинство из этих 22 тысяч репрессированных — сотрудники милиции, пожарной охраны, служащие войск НКВД, работники загсов. Так на наших глазах при помощи всего лишь нескольких документированных цифр и фактов рушится уже десятилетиями культивируемая Лубянкой легенда.

Заметим, что при этом немалая часть чекистов пострадала вовсе не за одни лишь мифические заговоры или шпионаж в пользу боливийско-зимбабвийской разведки, но и за вполне реальные уголовные и служебно-должностные преступления: от развала работы до бытового разложения и казнокрадства. Причем репрессирование далеко не всегда означало арест и неизбежную смерть «рыцаря щита и меча»: многие из них в 1939–40 гг. были просто выставлены из органов — при Берии именно увольнения были основным методом чистки. Справедливости ради добавим, что даже по сухим строкам официальных послужных списков иных расстрелянных чекистов видно, сколь сильно они успели порезвиться при жизни, причем так, что посмертно реабилитировать их не рискнули даже в эпоху хрущевской «оттепели».

Господи, а лица, лица-то — посмотришь на такие и больше уже никаких вопросов задавать не хочется — такими физиономиями впору справочник Ломброзо иллюстрировать! Но это не криминальные элементы, как может показаться на первый взгляд, а вполне добропорядочные чиновники госбезопасности, истово преданные делу Ленина-Сталина.

Бог с ними, с портретами, куда интереснее общеобразовательный уровень птенцов гнезда Феликсова. Открываем наугад и читаем подряд: два класса церковно-приходской школы, три класса сельской начальной школы, реальное училище, приходская школа, начальная школа, четыре класса еврейского казенного училища. О-о, вот это уже круто: комбриг Дреков, на финише своей карьеры руководивший УНКВД Сахалинской области, аж целых шесть лет провел в… двухклассном железнодорожном училище! Способный малый, раз так далеко пошел.

А вообще-то церковно-приходской школе чекисты должны памятник поставить: такого количества высокопоставленных сотрудников ВЧК-ОГПУ-НКВД не дало ни одно иное образовательное заведение. Хотя, конечно, встречается и высшее образование, ветеринарный институт, например, но это уже редкость — не профессия ветеринара, конечно, а наличие вуза в послужном списке. Однако преобладание выпускников церковно-приходских школ и ветеринаров вовсе не перекрывало путь к карьере и другим, например музыкантам. Возьмем, скажем, такого чекиста, как Семен Дукельский: во время гражданской трудился в особых отделах, потом в Одесской ЧК, Екатеринославском отделе ГПУ, замом полпреда ОГПУ по Белоруссии, был начальником УНКВД Воронежской области, возглавлял Комитет по кинематографии (!) и даже наркомат Морского флота СССР! Как вы думаете, с каким образованием лучше всего делать такую карьеру? С музыкальным! — Помимо трехклассного елисаветградского еврейского казенного училища сей деятель учился в двух музыкальных школах — просто в музшколе и оперно-музыкальной! Теперь поняли, откуда это — «А я оперу пишу»? Чекист-музыкант, сумевший совладать даже с флотом — это же сюжет целого романа. И наглядное свидетельство того, что чекистскому ремеслу даже музыкальное образование не помеха.

Авторы справочника подсчитали: к осени 1938 года процент руководящих работников НКВД, имеющих лишь начальное образование (или вообще никакого), был максимальным — 42,67. Количество чекистов-начальников со средним или незаконченным средним в 1930-е гг. колеблется в пределах 36–44,5 процентов, а вот кадры с высшим или незаконченным высшим образованием начинают играть роль в органах лишь с 1939 года — их тогда набирается почти 38 процентов, тогда как в предшествующие годы не поднималось выше планки 10–15 процентов. Цифры очень любопытные: потихоньку вырисовывается коллективный портрет бойцов невидимого фронта. И трудно не согласиться с выводом Никиты Петрова и Константина Скоркина: «Ясно, чьими руками Сталин осуществлял массовый террор, — ставка делалась на полуграмотных исполнителей».

Стоит ли еще добавлять, что, как правило, первоначальные профзанятия боссов НКВД особым разнообразием тоже не блещут: наборщик, ремонтный рабочий, относчик посуды, баночник, приказчик, рассыльный, фармацевт, «мальчик в магазине», репетитор, пимокат, нагревальщик заклепок, батрак, конторщик, даже пианисты есть (тот же Дукельский). Прослежена и динамика изменения социального состава руководящих кадров НКВД: к концу 1930-х гг. резко подскочил процент выходцев из села — с 17 до 45 процентов, в то время как уровень тех, кто в анкетной графе писал «из рабочих», не столь резко колебался в пределах 25–34 процента. Тоже, между прочим, показательно: люди «от сохи» особо почитались в органах — за свою бездумную исполнительность.