Козьма Прутков - Алексей Смирнов

А Лермонтов отозвался на появление поэмы стихотворением «В альбом автору „Курдюковой“»[24]:

На наших дам морозныхС досадой я смотрю,Угрюмых и серьезныхФигур их не терплю.Вот дама Курдюкова,Ее рассказ так мил,Я от слова до словаЕго бы затвердил.Мой ум скакал за нею,И часто был готовЯ броситься на шеюК madame de Курдюков.

Растроганный автор посвятил Лермонтову следующие строки:

МАДАМ КУРДЮКОВА ЛЕРМОНТОВУ

Мосье Лермонтов, вы пеночка,Птичка певчая, времан!Ту во вер санси шарман,Что они по мне как пеночкаНон де крем, ме де Креман.Так полны они эр фиксомДе дусер и де бон гу,Что с душевным только книгсомВспоминать о них могу[25].

Наш построчный перевод выглядит так:

Господин Лермонтов, вы пеночка,Птичка певчая, поистине!Все ваши стихи так прекрасны,Что они по мне как пеночкаНе сливок, но Кремона[26].Так полны они духа нежности,Хорошего вкуса,Что с душевным только поклономВспоминать о них могу.

Надо заметить, что русско-французская языковая мешанина была тогда в моде, но ей поддались далеко не все. Скажем, Пушкин в юности просто сочинил семь стихотворений по-французски, после чего оставил эту забаву[27].

Идею образа Курдюковой Мятлеву подсказал один розыгрыш, который придумала и воплотила фрейлина двора Александра Осиповна Смирнова-Россет.

Мадам Курдюкова. Гравюра К. К. Клодта по рисунку В. Ф. Тимма. 1840-е гг.

Император Николай I обожал маскарады, и однажды Смирнова, спрятавшись под маской и розовым домино (широким плащом с рукавами и капюшоном), разыграла самого государя. Потешно мешая русскую речь с французской, она представилась ему саратовской помещицей. Царь попался на удочку и стал рассказывать маске обо всех явившихся на бал… Это позволило впоследствии Мятлеву под пародийным именем Стерлядь-Жан посвятить Смирновой свой фривольно-благодарный пассаж:

«О вы, мой reve (моя мечта. — А. С.), ибо я реву уже более года весьма частыми приемами о том только, что вас, мою вороненькую мысль, не вижу. О вы, мой рев, parce que je reve sans cesse de vous (ибо я мечтаю о вас непрерывно. — А. С.), моя фантастическая дама! О вы, истинная, настоящая мать Курдюковой, ибо вы ее родили: я о вас думал все время, писав ее нашептыванья. О вы, которой одной посвящена она и принадлежит. О вы, наконец, Смирниха моя сердечная… Извещаю вас о перемене, последовавшей в моей парнасской конюшне: четверни более нет; вы одна в корню с колокольчиком; но со вчерашнего дня вам припряжена в пристяжку с позвонком, буде хочет загибаться и кольцом, милая, прелестная, идеальная моя дама полотняная; а кто она такая, узнаете от Карамзиных и от Вяземского. Да нельзя ли и Софью Николаевну Карамзину прикомандировать к обеду? Руку не целую: же фере села (я сделаю это. — А. С.) лично, когда позволите.

Стерлядь-Жан»[28].

Под «парнасской конюшней» Мятлев имеет в виду нескольких дам — вдохновительниц его поэзии. То есть в роли муз у него были «лошадки в упряжке». Бывшую «четверню» он заменяет на «пару»: Наталью Николаевну Пушкину («полотняную даму», наследницу родового имения Полотняный Завод) и Смирнову-Россет. Отсюда и стихи, посвященные Александре Осиповне.

НЕЧТО О НЕКОТОРОЙ ДАМЕ ИЗ ВОРОНЫХ

Вороненькую дамочку,Что музой у меня,Поставил бы я в рамочкуИ целые три дняСмотрел бы всё, поглядывалИ к сладостным стихамВсё рифмы бы прикладывалЯ про мою мадам.Она школьно-манерная,Бьен елеве, умна,Своим девуарам верная,Емабильна, скромна.На фортах вы послушайте —Ке се ке са ле Фильд!Ее дине покушайте —Ке се ке ле Ротшильд!Хозяйка презатейная,Дворецкий есть Франсуа,И челядь есть ливрейная,А сервитер — се муа!Притом она красавица,Я ею опьянелИ, как мертвецкий пьяница,Всё только бы смотрел,Как в небе звезды ясные,Глаза ее горят,И штучки преопасныеДля сердца говорят…Нет, право бы, я в рамочкуПостановил сейчасВороненькую дамочкуИ не спускал бы глаз[29].

Наш перевод «французской» части стихотворения выглядит так:

…Она школьно-манерная,Воспитанна, умна,Обязанностям верная,Любезна и скромна.На фортах вы послушайте —Вот что такое Фильд!Обед ее покушайте —Такой бы дал Ротшильд!Хозяйка презатейная,Дворецкий ФрансуаИ челядь есть ливрейная,А я — ее слуга!

(Здесь «форты» — фортепьяно. Смирнова-Россет сочиняла фортепьянные пьесы. Фильд — ирландский пианист и композитор, живший в России, автор романтических элегий.)

В письме В. А. Жуковскому от 26 марта 1833 года П. А. Вяземский спрашивает: «А не поговорить ли о словесности, то есть о поэзии, например, о нашей с Пушкиным и Мятлевым, который в этом случае был notre chef d’ecole (шефом нашей забавы. — А. С.)?» Дело в том, что Пушкин с Вяземским и Мятлевым захотели сочинить шуточное «Помятование» — поупражняться в рифмовке имен и фамилий. О том, как создавалась такая коллективная «перепись», вспоминает в «Автобиографии» А. О. Смирнова-Россет — душа этой веселой и, не побоимся сказать, гениальной компании:

«Гоголь давал своим героям имена всё вздорные и бессмысленные, как в наших водевилях. Он всегда читал в „Инвалиде“ статью о приезжающих и отъезжающих». (Привычку листать по утрам газету Гоголь, по-видимому, перенял у петербургских бар. — А. С.)[30] Это он научил Пушкина и Мятлева вычитывать в «Инвалиде», когда они писали памятки. У них уже была довольно длинная рацея:

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});