Псы-витязи - Александр Тюрин

Ответ, видимо, не удовлетворил продавщицу.

– Ой, как же мне тело свое белое наверняка спасти?

– А ночевать разок ночку со мной, тогда твердое уверение получишь, что никакого ущерба тебе не случится. Ну, Катюха, разок – это извинительно, это ж не блудилище.

Долго уговаривать продавщицу не пришлось.

– С радостью, Путята Вышатич. Я тут грацию французскую купила, которая, чем свету меньше, тем прозрачнее. Когда изволите пригласить в ваш шалаш?

– Любо мне покорство твое, но эта погань, что на моей земле сидит, а гостинцы не несет, горькими слезами умоется. Со мной динамо не выйдет.

Всадник собирался еще видно поговорить с Митей, но тот поспешил уже на поезд.

– Может, и свидимся когда-нибудь, – многозначительно заметил вслед Путята Вышатич. – От меня трудно исчезнуть. Это я конкретно, без лишнего базара, намекаю. Имеющий в ухо, да услышит.

Уж кем-кем, а рэкетиром он был точно. И лишний раз с ним встречаться не стоило.

4. Слово науке

Митя детально описывал диковинного рэкетира, назвавшегося Путятой Вышатичем. Потому что для рэкетира он был несколько чудаковат. Или, может, этот тип занимается черной археологией? Не из могил ли все его шмотки? Однако они целые, крепкие были, не считая отдельных заплат.

Доктор же исторических наук Никита Протурберанцев производил сборку на экране компьютера соответствующего портрета.

– Пояс такой? – справился историк, выводя в отдельном «окне» вереницу старинных поясов.

– Нет, пожалуй нет. Вот тот скорее, который с большими бляшками и квадратной пряжкой.

– Ага, поясной набор тоже с Востока, хотя золотистая пряжка скандинавского происхождения. Но вот бляхи на уздечке как будто западные.

Мите только и надо было выбирать из длинной череды поясов, шлемов, мечей, копий, сулиц, сбруй, которые, впрочем, на первый взгляд не слишком сильно отличались друг от друга.

– Шлем-то такой? Еще раз посмотри, – попросил историк.

– Нет, повыше как-то колпачок и назатыльник поменьше. Прокрути-ка дальше. Ага-ага, тормози.

– Ясно, шлем со шпилем и колоколовидной тульей, именуемый шеломом – чисто русский. Но круглый щит за спиной – стопроцентно скандинавский. Хотя меч не такой длинный, как на Западе, рукоять с серебряной подбивкой явно не русского типа. А вот топорик, то есть чекан, и железное яблочко на веревочке, прозываемое кистенем, – восточного происхождения.

– А этот тесачок на поясе? – поинтересовался Митя.

– Нож, хотя и похож на западный сакрамасакс, но изогнут иначе, а ножны украшены позолоченными накладками похоже что византийского типа… Сумка-ташка и шелковый кафтан с фигурными застежками – скорее всего половецкие.

– А коротенькое-то копьецо? Ну, которое метательное.

– Сулица не имеет какого-то определенного типа, такие были и у русских, и у половцев, и даже у скандинавов… Ну вот, теперь, пожалуй готово.

На плоском экране мощного компьютера весьма объемно поворачивался, показывая спину и бока, древний воин.

– Типичный русский дружинник первой половины тринадцатого века, то есть домонгольской поры. – представил удачно синтезированного «исторического» гомункула доктор Протурберанцев.

– А чего он в импортное прибарахлен, профессор? Почему отечественный производитель так мало представлен?

– Да не импорт на нем, а изделия русских ремесленников, перенимавших ноу-хау отовсюду. Что в этом плохого?

– Слушай, ученый, а может сейчас какой-нибудь сильно шизнутый товарищ самостоятельно смастачить все это?

– Нет, исключено. – твердо произнес доктор Протурберанцев. – Или в принципе возможно, если этот человек имеет в голове все то, что имел русский ремесленник 13 века, ну и плюс знания о современных материалах… Что опять таки невозможно.

– Но я видел такого человека. – наконец признался Митя.

– Где?

– На вокзале, в Новом Калище.

Доктор Протурберанцев покачал мудрой растрепанной головой, даже слегка уронил ее на плечо засаленного пиджака.

– Опять за старое взялся, Дмитрий. – обвинительным тоном произнес человек, который еще считался его приятелем.

– А что в этом плохого? Я всегда историей интересовался, ты же знаешь…

– Да я про другое. Травкой ты снова заинтересовался, анашой. Калище-сралище какое-то в бреду увидел.

– Ты меня не так понял, профессор, – стал торопливо оправдываться Митя. – Это розыгрыш был, ну, блин, меня наверное скрытой камерой снимали…

5. В дискуссии участвуют все

А тем временем в одном из товарных вагонов бегущих по Октябрьской железной дороге, мирно спал некто, именующий себя Путятой Вышатичем. Пришлось ему расстаться с конем гнедым Буем, спешившись, распрощался он еще и с копьем своим, коим пригодно с коня разить, однако все остальное оружие оставил как есть.

Путята спал и видел конные полки и пешие рати, с хоругвями уходящие на бой, в утренний туман, чтобы никогда уже больше не вернутся.

А на станции Заводская он проснулся, заодно и поезд замер, пропуская встречный. Распахнув мощной рукой дверь, Путята спрыгнул на мокрый щебень и пошел в сторону стоянки грузового автотранспорта – быстро и бесшумно, обходя окурки и лужи…

В здание бывшего органа власти, где собрались историки и внимающая им публика, Путята Вышатич вошел с черного хода. Затем поднялся на третий этаж и мирно расположился за кулисами на свернутом ковре.

Докладчики рассказывали об азиатских словах и обычаях, проникших в русский быт. Путята слушал внимательно, время от время покручивая длинный висячий ус, даже слегка кивая, как бы в согласии.

Затем кто-то доложил с трибуны, что дружественный хан Батый вместе с последующими ордынскими правителями сыграл положительную роль в создании почты, статистики и дорог на Руси. Вот тогда Путята и выступил из-за кулис.

– Како ты молвил? Положительную роль в создании дорог? Да я тебя сейчас мордой по всем ухабам дорожным протащу. И ежели хан такую великую пользу нанес, почему ж не было и нет резвой доставки почты в земле русской?

Все присутствующие на торжественном собрании увидели, что к трибуне подходит некто выряженный в русского витязя, в шеломе, да еще в волчьей шкуре, с мощной статью и великим ростом, подобающими отчичу и дедичу. Однако радость от этого события уничтожалась неуместными словами незванного гостя.

– Да ты знаешь ли, что твой Батый с Рязанью сотворил? – продолжил Путята, направляя свой могучий палец на трибуну. – Ни одной живой души не оставил. Видел ли ты, как окаянный хан последних рязанцев в соборе огню предал? Как храмы бесчестил?