Пушкин и 113 женщин поэта. Все любовные связи великого повесы - Литагент «АСТ»

Стон лиры верной не коснется

Их легкой, ветреной души;

Нечисто в них воображенье:

Не понимает нас оно,

И, признак бога, вдохновенье

Для них и чуждо, и смешно.

Когда на память мне невольно

Придет внушенный ими стих,

Я содрогаюсь, сердцу больно,

Мне стыдно идолов моих.

К чему, несчастный, я стремился?

Пред кем унизил гордый ум?

Кого восторгом чистых дум

Боготворить не устыдился?

Поэзия была для Пушкина главное в жизни, и именно об этом главном он избегал говорить с женщинами. В эстетическую чуткость их он совершенно не верил. В одной черновой заметке он признается с горечью: «Часто удивляли меня дамы, впрочем, очень милые, тупостью их понятия и нечистотой воображения». О том же читаем в печатной статье «Отрывки из писем, мысли и замечания» (1827 г.):

«Жалуются на равнодушие русских женщин к поэзии, полагая тому причиной незнание отечественного языка; но какая же дама не поймет стихов Жуковского, Вяземского или Баратынского? Дело в том, что женщины везде те же. Природа, одарив их тонким умом и чувствительностью, самою раздражительною, едва ли не отказала им в чувстве изящного. Поэзия скользит по слуху их, не досягая души; они бесчувственны к ее гармонии; примечайте, как они поют модные романсы, как искажают стихи, самые естественные, расстраивают меру, уничтожают рифму. Вслушайтесь в их суждения, и вы удивитесь кривизне и даже грубости их понятия… исключения редки».

Эти сухие, брюзгливые рассуждения шли от ума и были бессильны обуздать сердце, фантазию и темперамент. Пушкин как нельзя лучше понимал всю никчемность советов благоразумия в сердечных делах. «То, что я мог бы сказать относительно женщин, – писал по-французски двадцатитрехлетний поэт своему младшему брату из Кишинева, – будет для вас совершенно бесполезно. Я лишь замечу, что чем меньше любят женщину, тем скорее могут надеяться обладать ею, но эта забава достойна старой обезьяны XVIII века».

Взгляды Пушкина на семейную жизнь и на обязанности замужней женщины очень старомодны и, в сущности, недалеко ушли от Домостроя протопопа Сильвестра. Жена должна слушаться мужа и следовать его указаниям как в важных вопросах, так и в мелочах. Безукоризненная верность супругу, даже старому и нелюбимому, представляет собою наилучшее украшение молодой и прекрасной женщины. Таков идеал, раскрытый в «Онегине» и в «Дубровском» и отлично ужившийся с показным скептическим цинизмом. Пушкин, на глазах которого началась литературная деятельность Белинского, даже не подозревал, что на свете может существовать женский вопрос. В его рассуждениях о женщинах проглядывает что-то восточное.

Не случайно он обмолвился однажды:

Умна восточная система,

И прав обычай стариков:

Они родились для гарема

Иль для неволи теремов.

Действительно, только гарем, охраняемый стражей из вооруженных евнухов, мог явиться достаточно надежной гарантией женской верности для этого мученика ревнивого воображения.

III

Теоретическое пренебрежение к женщине и к любви на практике с необходимостью ведет к половой распущенности. Покорный своей страстной природе Пушкин принес много жертв Афродите. В этом нет ничего неожиданного, особенно если вспомнить нравы и привычки среды, к которой он принадлежал. Гораздо удивительнее, что ему ни разу, и ни при каких обстоятельствах, не пришло в голову усомниться в естественности и законности предоставленного мужчине права покупать женское тело за деньги.

Без малого за сто лет до Пушкина Жан-Жак Руссо, посетив одну из знаменитых венецианских куртизанок, залился слезами при мысли, что существо, так щедро одаренное богом и природой, вынуждено торговать собой. Об этом рассказано в его «Исповеди», и, с точки зрения господствовавших в том веке понятий, это казалось столь дико и странно, что Вольтер считал названный эпизод наилучшим доказательством сумасшествия Руссо. Пушкин, рожденный в предпоследний год XVIII столетия, во многих отношениях остался верным духовным сыном Вольтера. Весьма вероятно, что он не смог бы понять и русских продолжателей Руссо – Ф. М. Достоевского с его Соней Мармеладовой и Л. Н. Толстого с Катюшей Масловой. О публичных домах он говорит в веселом, беззаботном тоне, ставя эти учреждения в один ряд с ресторанами, театрами и даже… с книжными магазинами.

Ф. Ф. Вигелю, былому соратнику по «Арзамасу», он сообщает с сокрушением:

Но в Кишиневе, видишь сам,

Ты не найдешь ни милых дам,

Ни сводни, ни книгопродавца…

В 1826 г. он пишет, задыхаясь от скуки в своем деревенском затворе: «Когда воображаю Лондон, чугунные дороги, паровые корабли, английские журналы, парижские театры и бл…й, то мое глухое Михайловское наводит на меня тоску и бешенство».

Очень известная в свое время Софья Астафьевна, содержательница фешенебельного веселого дома, излюбленного гвардейской молодежью Петербурга, хорошо знала Пушкина. Он появлялся под ее гостеприимным кровом и в первые годы своего петербургского житья, и много позднее, накануне женитьбы и даже после нее. «Мы вели жизнь довольно беспорядочную, – говорится в черновом наброске, относящемся, может быть, к первоначальной редакции «Пиковой Дамы». – Ездили к Софье Астафьевне без нужды побесить бедную старуху притворной разборчивостью». Это черта автобиографическая. Один из участников этих проказ, много лет спустя вспоминая о них, невольно, надо полагать, приукрасил истину: «Они, бывало, заходили к наипочтеннейшей Софье Астафьевне провести остаток ночи с ее компаньонками. Александр Сергеевич, бывало, выберет интересный субъект и начинает расспрашивать о детстве и обо всей прежней жизни, потом усовещивает и уговаривает бросить блестящую компанию, заняться честным трудом, идти в услужение, потом даст деньги на выход… Всего лучше, что благовоспитанная Софья Астафьевна жаловалась на поэта полиции, как на безнравственного человека, развращающего ее овечек».

Можно думать, что с приютом Софьи Астафьевны связана жанровая картинка в стихах, найденная среди черновиков Пушкина и замечательная невозмутимо спокойным, эпическим тоном, в котором ведется повествование:

Сводня грустно за столом

Карты разлагает.

Смотрят барышни кругом,

Сводня им гадает —

«Три девятки, туз червей

И король бубновый». —

Спор, досада от речей

И при том обновы…

А по картам – ждать гостей

Надобно сегодня».

Вдруг стучатся у дверей;

Барышни и сводня

Встали, отодвинув стол;

Все толкнули це…ку,

Шепчут: «Катя, кто пришел,

Посмотри хоть в щелку».

Что? Хороший человек…

Сводня с ним знакома;

Он с бл…ми целый век,

Он у них, как дома.

Бл…и в кухню [руки мыть]

Все бегом, прыжками,

Обуваться, букли взбить,

Прыскаться духами.

Гостя сводня между тем

Ласково встречает,

Просит лечь его совсем.

Он же вопрошает:

«Что, как торг идет у вас —

Выручки довольно?»

Сводня за щеку взялась

И вздохнула больно:

«Верите ль, с Христова дня

Ровно до субботы

Все девчонки у меня

Были без работы.

Хоть и худо было мне,

Но такого горя

Не видала я во сне,

Хоть бежать за море.

Четверых гостей, гляжу,

Бог мне посылает.

Я бл…й им вывожу,

Всякий выбирает.

Про…лись они всю ночь,

Кончили, и что же?

Не платя, пошли все прочь,

Господи, мой боже!»

Гость ей: «Право, мне вас жаль;

Здравствуй, друг Аннета!

Ах, Луиза! Что за шаль!

Подойди, Жаннета,

А, Луиза, – поцелуй!

Выбрать, так обидишь.

Так на всех и встанет х…й,

Только вас увидишь!»

«Что же, – сводня говорит, —

Хочете ль Жаннету?

В деле так у ней горит.

Иль возьмете эту?»

Сводне бедной гость в ответ:

«Нет, не беспокойтесь,

Мне охоты что-то нет.

Девушки, не бойтесь!»

Он ушел – все стихло вдруг,

Сводня приуныла,

Дремлют девушки вокруг,

Свечка вся оплыла.

Сводня карты вновь берет,

Молча вновь гадает,

Но никто, никто нейдет —

Сводня засыпает.

Поистине целая бездна отделяет нас от «Записок из подполья» или от тех глав «Преступления и наказания», где Раскольников беседует с Соней [2] .

После ссылки и до самой кончины Пушкин находился под бдительным надзором жандармов и полиции. Но на его галантные похождения начальство глядело сквозь пальцы. «Laisses le courrier le monde, chercher des filles», – советовал генералу Бенкендорфу шпион, вертевшийся в большом свете. И, по-видимому, этот совет был принят к руководству.

Далеко не всегда высшая полицейская власть являлась столь снисходительной. Так, в 1829 г. с одним из ближайших друзей Пушкина князем П. А. Вяземским стряслась очень неприятная история: тайные агенты донесли куда следует, что князь – человек женатый и солидный – провел с Пушкиным ночь в веселом доме. Пушкина никто не думал беспокоить по этому поводу. Но князь по возвращении в Москву получил от московского генерал-губернатора бумагу, в которой говорилось, что правительству известно его развратное поведение и что в случае, если он будет вовлекать в пороки молодежь, против него будут приняты меры строгости.