История крестовых походов в документах и материалах - Михаил Заборов

Тем не менее, Рауль Канский — в целом довольно трезво мыслящий историк, и под его пером война рыцарства на Востоке предстает прежде всего в своей земной, повседневной реальности. Даже там, где историк усматривает прямое божье вмешательство, — а усматривает он его подчас в совершенно случайных совпадениях фактов, ничего общего не имеющих друг с другом, — Рауль выдерживает в сущности реалистический тон, а то и вовсе впадает в грубый натурализм. При этом в его рассуждениях отчетливо выступает сочетание «телесности», натуралистичности видения действительности с «духовностью» ее осмысления. Такое сочетание было чрезвычайно характерно для средневекового мировоззрения.

Элемент «чудесного» — один из обязательных признаков провиденциалистской интерпретации истории — у Рауля Канского, как и у рыцаря-норманна Анонима, присутствует в гораздо меньшей дозе, чем у хронистов-церковников. К тому же, в отличие от полуграмотного Анонима, Рауль Канский — человек широко образованный: он едва ли не самый крупный среди хронистов начала XII в. знаток классической литературы: в «Деяниях Танкреда» очень часто встречаются цитаты из произведений древнеримских писателей, историков и поэтов. Более того, этот «гуманист XII века», как его иногда называют исследователи, зачастую «списывает» качества своих героев у Тита Ливия и Вергилия. Повествование историка лишь в умеренных пределах затуманено провиденциалистской символикой, причем в суждениях Рауля Канского христианско-провиденциалистские представления сосуществуют и переплетаются с усвоенными из античной литературы языческими воззрениями и понятиями, такими, как фатум (рок) и т. п. Хотя историк и упоминает о «чудесах», он делает это осторожно и словно походя, избегая вдаваться в детали «чудесных» происшествий — необычайных небесных явлений, которые истолковывались другими хронистами в качестве знамений, и т. д. В обоснование своей позиции историк (и одновременно поэт) ссылается на то, что, поступи он по-другому, это увлекло бы его далеко в сторону от темы — описания подвигов Танкреда. А в изложении пресловутой истории с «чудом святого копья», якобы найденного в Антиохии и спасшего крестоносцев от неминуемой гибели, Рауль Канский высказывает сугубо скептическую точку зрения здравомыслящего человека: она отражала взгляд норманских предводителей крестового похода, которые враждовали с вождем провансальского рыцарства графом Раймундом IV Тулузским, — именно в его окружении была задумана и осуществлена инсценировка этого «чуда». Рауль Канский изображает находку «святого копья» благочестивым трюком, разоблачает всю его «механику», по-своему раскрывает цели, которые преследовал главный организатор и устроитель этой инсценировки — граф Раймунд Тулузский, стремившийся таким образом обосновать свои притязания на Антиохию, обладания которой домогался и Боэмунд Тарентский. Реалистическая и рационалистическая трактовка данного эпизода в «Деяниях Танкреда» непосредственно обусловлена политической позицией Рауля Канского, чьи симпатии всецело принадлежат князю Боэмунду Тарентскому.

Во всем остальном реалистический подход Рауля Канского к изображению описываемых им событий во многом напоминает их освещение в хронике Анонима. Это и не удивительно: Рауль повествовал о крестовом походе со слов Боэмунда Тарентского и Танкреда, в ополчении которых в свое время воевал и рыцарь-Аноним. Мирской, рыцарский дух их рассказов-воспоминаний, по-видимому, произвел сильное впечатление на будущего историка. В его произведении на переднем плане всегда жизненные картины, реальные события, которые он описывает в значительной степени под углом зрения Боэмунда и Танкреда. Многое в передаче автора «Деяний Танкреда» не обладает той скрупулезной достоверностью и точностью фактических деталей, которые составляют одно из важнейших достоинств «Деяний франков» Анонима. В описаниях Рауля Канского много стереотипного, скорее живописного, чем точного, наглядного — более, чем убедительно конкретного. И все же, рассказ Рауля Канского часто строится на «показаниях» очевидцев и потому обладает силой прямого свидетельства. Историк-поэт глубоко впитывал в себя безусловно реалистичные воспоминания своих «поводырей» и старался в своем повествовании сохранить трезвость их взгляда, что ему во многом и удавалось, несмотря на свойственную этому автору-поэту склонность к гиперболизации и поэтизации (ряд глав «Деяний Танкреда» написан стихами).

К нарративным источникам до истории Первого крестового похода, в основном имеющим компилятивный характер, могут быть отнесены еще две большие хроники. Более ранняя из них — «Иерусалимская история» лотарингского каноника Альберта Аахенского, написанная между 1120 и 1153 гг. Наряду с довольно точными и оригинальными сведениями это произведение содержит массу недостоверных, полулегендарных известий, почерпнутых, вероятно, у пилигримов, купцов, сказителей, возвращавшихся из Палестины и проходивших через город Аахен. Существует предположение, что в основе «Иерусалимской истории» лежит какая-то впоследствии утерянная хроника хорошо осведомленного лотарингского хрониста, участвовавшего в походе. Во всяком случае, «Иерусалимской истории» свойственны определенные политические тенденции. Она написана с пронемецких позиций. Для хрониста весь крестовый поход — немецкое предприятие. Он выпячивает мнимые заслуги немецких рыцарей в отвоевании св. Земли, в идеализированном виде изображает герцога лотарингского Готфрида Бульонского и т. д. Кстати сказать, аналогичные тенденции проявлялись и в других хрониках немецких авторов того времени: их стараниями Готфрид Бульонский посмертно стал главной, популярнейшей фигурой крестового похода и идеалом рыцаря-крестоносца вообще.

Несколько позднее было создано другое по-своему значительное повествование о Первом крестовом походе — «История деяний в заморских землях» архиепископа Гийома Тирского (ок. 1130—1186 гг.) (в старых книгах его называют обычно на немецкий лад «Вильгельмом Тирским», но это неправильно: сам хронист считал себя французом и французский язык определял словами «наш язык»). Он был уроженцем Палестины и провел там большую часть своей жизни. Только в молодые годы Гийом некоторое время жил во Франции, где проходил курс университетского обучения. В 1165 г. каноник Гийом вернулся на родину. Его приняли на службу к иерусалимскому королю Амори I. Гийом Тирский был образованнейшим человеком своей эпохи. Он хорошо знал древние языки и владел арабским. Будущий историк слыл знатоком античной литературы: в своих «Деяниях в заморских землях» он цитирует Тита Ливия, Овидия, Светония, Цицерона, Теренция, широко использует сравнения и образы, почерпнутые в их сочинениях. Вместе с тем это был высокий церковный сановник, искушенный во всех тонкостях богословия и канонического (церковного) права.

Гийом являлся и выдающимся политиком: он непосредственно участвовал во многих событиях политической жизни Латинского Востока и Западной Европы, играл заметную роль в различных международных дипломатических акциях второй половины XII в. В 1108 г. Гийом, посвященный в архидьяконы, по поручению короля Амори I ездил с дипломатической миссией в Константинополь. Он вел переговоры с императором Мануилом о союзе против Египта. В византийской столице Гийом прожил более полугода. С 1174 г. он был канцлером и наставником юного короля Балдуина IV, с 1175 г. — архиепископом в Тире. В 1178 г. Гийом Тирский в составе делегации церковных сановников был направлен на третий Латеранский собор (1179) в Рим. После возвращения из Рима на родину (по пути Гийом выполнил дипломатическое поручение папы Александра III при. Константинопольском дворе) архиепископ Тирский не принимал более активного участия в политической жизни Иерусалимского королевства и почти целиком посвятил себя завершению своего исторического труда.

«История деяний в заморских землях» охватывает, помимо Первого крестового похода, историю франкского Востока (включая и Второй крестовый поход) вплоть до 1184 г. Первые пятнадцать книг сочинения Гийома Тирского, в которых излагаются события до 1144 г., являются компиляцией, базирующейся главным образом на данных хроники Альберта Аахенского, отчасти — хроник Раймунда Ажильского, Фульхерия Шартрского и Бодри Дольского, а также (для времени между 1127 и 1144 гг.) на сведениях, почерпнутых из бесед с людьми старшего поколения. Эта часть «Истории деяний» создавалась в 1169—1178 гг., в ранний период исторического творчества Гийома Тирского, когда он выступал в качестве придворного историографа, выполняя прямое поручение Амори I, с которым не раз в процессе работы советовался о написанном, читая ему те или иные отрывки. В следующей части своего произведения, рисующей события 1144—1184 гг., автор опирался на собственные воспоминания и свидетельства современников. Излагая события после 1165 г., он использовал в значительной мере материалы архивов, к которым имел доступ, поскольку занимал высокое положение в церкви и государстве. Эта часть хроники была создана Гийомом Тирским в последние годы его жизни, когда он находился фактически в опале у победившей в межфеодальной борьбе в Иерусалимском королевстве группировки Гвидо Лузиньяна, и, будучи избавлен обстоятельствами от обязанностей придворного историка, мог рассматривать и описывать современные ему события более объективно.