Сезоны ансаров - Урсула Ле Гуин

Следующим вечером он рассказывал мне о Южной миграции, описывая, что человек из ансаров ощущает, когда теплые дни северного лета начинают слабеть и сокращаться. Все работы по уборке урожая сделаны, зерно сохранено в непроницаемых для воздуха закромах до следующего года, медленно растущие съедобные корни посажены, чтобы пережить зиму и быть готовыми весной; дети стремительно вытянулись вверх, активные, нарастающе беспокойные и скучающие от жизни в разбросанных домах, все более и более склонные куда-то убредать и заводить друзей среди соседских детей. Жизнь здесь сладостна, но она одна и та же, всегда одна и та же, да и любовь-роскошество потеряла свою настоятельность. И как-то ночью, облачной ночью с морозцем в воздухе, жена в постели рядом с вами вздыхает и бормочет: «Ты знаешь? Я скучаю по городу». И вдруг все нахлынет на вас громадной волной света и тепла — толпы народа, глубокие ущелья улиц и высокие дома, набитые людьми, а надо всем Башня Года, спортивные арены под ослепительным солнечным светом, скверы по ночам, полные света и музыки, где вы сидите за столиком в кафе, пьете Ю, и говорите, говорите чуть ли не до утра, старые друзья, о которых вы совсем не думали все это время, и незнакомцы — сколько времени прошло с тех пор, как вы видели новое лицо? Сколько прошло с тех пор, как вы услышали новую идею, заимели новую мысль? Настает время для города, время следовать за солнцем!

— Дорогая, — говорит мать, — мы не можем взять на Юг всю твою коллекцию камней, выбери только несколько самых особенных, — и ребенок протестует:

— Но я сама понесу их! Я обещаю!

Вынужденная в конце концов сдаться, она ищет особое, тайное место для своих камней, пока не вернется назад, даже не представляя, что на следующий год, когда она вернется домой, она даже не спохватится о своей детской коллекции, и, смутно ощущая некое возбуждение, она начинает постоянно думать о большом путешествии и о неизвестных землях впереди. Город! Что мы будем делать в городе? А там есть коллекции камней?

— Есть, — отвечает отец. — В музее очень хорошие коллекции всего. Вас поведут во все музеи, когда ты будешь в школе.

Школа?

— Ты ее полюбишь, — говорит мать с абсолютной уверенностью

— Школа — это самое лучшее время в мире, — говорит тетя Кекки. — Я любила школу так сильно, что подумываю в этом году пойти работать учительницей.

Миграция на Юг совершенно не похожа на миграцию на Север. Это не рассыпание, но собирание в группы, скучивание. Она не хаотична, но упорядочена, она планируется всеми семьями в округе за много дней вперед. Они все отправляются вместе по пять, десять, по пятнадцать семей, и вместе останавливаются лагерем на ночь. Они везут с собой изобилие еды на ручных тележках и тачках, кухонные принадлежности, топливо для очагов на безлесных равнинах, теплую одежду для горных перевалов, и лекарства для заболевших по дороге.

В миграции на Юг нет старых людей — никого из тех, кому за семьдесят наших лет. Те, кто уже совершил три миграции, остаются позади. Они сбиваются вместе на фермах или в маленьких городках, что вырастают вокруг ферм, или доживают остаток жизни со своими супругами или в одиночку в доме, где прожили весну и лето своей жизни. (Я думаю, когда Кергеммег сказал, что следовал Пути своего народа во всех аспектах, кроме одного, это означало, что он не остался дома, а перебрался на остров). «Зимнее расставание», так это называется, молодых, уходящих на Юг, и стариков, остающихся дома, проходит болезненно. Оно стоическое. Так должно быть.

Только те, кто останутся, увидят величие Осени северных стран, голубую ширь сумерек, первые слабые признаки льда на озере. Некоторые рисуют картины или оставляют письма, описывающие все это для детей и внуков, которых они больше никогда не увидят. Большинство умирают еще до наступления долгой, долгой тьмы и холода Зимы. Никто ее не переживает.

Все мигрирующие группы, когда они спускаются к Срединным Землям, объединяются с другими, идущими с востока и с запада, пока ночь не засверкает от костров, покрывающих громадную прерию от горизонта до горизонта. Они поют у этих костров, и тихое пение парит во тьме между маленькими огнями и звездами.

В путешествии на Юг никто не торопится. Они идут медленно, каждый день недалеко, хотя все время продолжают двигаться. Когда они достигают подножья гор, великие массы снова разбиваются по множеству разных троп, истончаются, редеют, ибо приятнее идти небольшой группой по тропе, чем плестись за громадной толпой и топтаться в пыли и мусоре, который она оставляет. На высотах и перевалах, где есть лишь немного дорог, им приходится снова идти вместе. Они стараются получить из этого максимум хорошего, радостно приветствуя друг друга и делясь едой, огнем и ночлегом. Все добры к детям, которым полгода от роду, и которым тяжело идти по горным тропам, и которые часто пугаются; ради детей все замедляют свой шаг.

И однажды вечером, когда кажется, что они будут топтаться в этих горах вечно, они выходят на высокий, каменистый перевал и перед ними разворачивается перспектива — Южный Склон, или Скалы Божьего Клюва, или Врата. Там они останавливаются и смотрят все дальше и дальше, и все ниже и ниже, на золотистые, залитые солнцем равнины Юга, на бесконечные поля диких злаков и на какие-то дальние, слабые, пурпурные пятна — стены и башни Городов-под-Солнцем.

На пути вниз они идут быстрее, и едят меньше, и пыль от их прохода громадной тучей стоит позади.

Они приходят в Города — их всего девять, Терке-Катер самый большой — занесенные песком, тихие, освещенные солнцем. Они вливаются внутрь через ворота и двери, они заполняют улицы, зажигают фонари, они несут воду из заполненных до краев колодцев, они швыряют свои постели в пустых комнатах, перекрикиваются из окна в окно и с крыши на крышу.

Жизнь в городах настолько отлична от жизни на хуторах, что дети поначалу не могут в это поверить; они беспокоятся и сомневаются; они не одобряют ее. Здесь так шумно, жалуются они. Так жарко. Здесь нигде нельзя побыть одному, говорят они. И первыми ночами они плачут от тоски по старому дому. Но потом дети отправляются в школу, как только организуются школы, и там они встречают других детей своего возраста, и все они обеспокоены, все сомневаются, все не одобряют, все работают, все нетерпеливы и все в диком восторге. Еще дома все они научились читать, и писать, и немного столярничать, и работать на ферме; но здесь они попадают в продвинутые классы, здесь есть библиотеки, музеи, галереи искусства, музыкальные концерты, здесь учат искусству, литературе, математике, астрономии, архитектуре, философии — здесь занимаются спортом всех фасонов, играми, гимнастикой, а где-то в городе каждый вечер водят хороводы — и кроме всего, здесь присутствуют все остальные в мире, все толпятся в окружении этих желтых стен, все встречаются, и говорят, и работают, и думают вместе в бесконечном возбуждении ума и тела.