Тамерлан. Потрясатель вселенной - Гарольд Лэмб

Участь барласов усугублялась еще и тем, что у них не было вождя. Тарагай, некогда глава племени, был мягким человеком, исполненным чувства собственного достоинства. Наслушавшись толкователей закона ислама, он ушел в текке{5}, чтобы предаваться там размышлениям. Тарагай был отцом Тамерлана. Белый глинобитный дворец на окраине Зеленого Города опустел.

— Мир, — сказал Тарагай сыну, — напоминает золотую чашу, наполненную змеями и скорпионами. Я устал от него.

Подобно многим отцам он рассказывал Тамерлану о славе и доблести предков, бывших владыками горных хребтов далеко на севере, над пустыней Гоби. Это были несравненные рассказы о временах язычества, и Тарагаю как будто нравилось их вести, несмотря на отречение от мира. Он описывал орды скотоводов-всадников, кочующих зимой на юг, летом на север, устраивающих засады на караванных путях и идущих за своими знаменами с рогами на древке опустошать Китай — об охотах всем племенем, длившихся две-три луны в бескрайних степных просторах. О том, как приносили в жертву белых коней на могиле вождя, как кони улетали в небесные ворота — туда, где полыхало северное сияние, — чтобы служить его душе в мире за небосводом.

Он называл имена китайских принцесс, которых присылали в жены ханам пустыни с полными телегами шелка и резкой слоновой кости, описывал, как хан-победитель пил кумыс из золоченого черепа врага.

— Так было, мой сын, — часто объяснял он, — покуда Чингисхан не повел своих монголов на завоевание мира. Это было предписано судьбой. А когда черный ангел встал над Чингисханом, он перед смертью разделил мир на четыре удела между своими сыновьями и сыном старшего сына, умершего раньше.

Сыну Джагатаю он дал удел в этой части земли, где мы живем. Но сыновья Джагатая предались пьянству и охоте. Со временем они перебрались к северным горам. И теперь хан, тура, пирует там и охотится, предоставив правление Самаркандом и всем Мавераннахаром эмиру, которого называют Благодетель. Остальное ты знаешь.

— Только, о мой сын, — заканчивал Тарагай, скорбно покачивая головой, — я бы не хотел, чтобы ты удалился с пути закона Аллаха, посланником которого является Мухаммед (да будет мир с ним и его потомками). Почитай ученых сеидов{6}, проси благословения у дервишей. Укрепляйся четырьмя столпами закона: молитвой, постом, паломничеством и милосердием.

Тарагай предоставил сына самому себе, однако люди из текке обратили внимание на мальчика, и седовласый сеид, обнаруживший Тамерлана за чтением Священной книги в углу мечети, спросил, как его зовут.

— Мое имя Тимур{7}, — ответил, поднимаясь, мальчик.

Потомок пророка взглянул, какую главу он читает, и задумался.

— Поддерживай веру ислама, и тебе будет нечего страшиться.

Тимур воспринял эти слова всерьез и на какое-то время оставил човган и шахматы, свои любимые игры. Поравнявшись с сидящим в тени придорожных деревьев дервишем, спешивался и просил благословения. Читал он с некоторым трудом, поэтому, видимо, ограничивался той самой главой Корана, пока не запомнил ее как следует.

К семнадцати годам он полюбил ходить во внутренний двор мечети, где сидели имамы, наставники веры, занимал место позади слушателей, где бывала сложена обувь. Повествуется, что некий Зайнуддин увидел юношу там, подозвал к себе, отдал ему свою тюбетейку, матерчатый пояс и перстень с сердоликом, Зайнуддин был добрым, очень мудрым и подлинным наставником. Тимур запомнил его пристальный взгляд, серьезный голос и, возможно, подарок.

Единственным вождем племени барласов стал Хаджи Барлас, Тимуров дядя, редко появлявшийся в Зеленом Городе. Совершивший паломничество в Мекку Хаджи знать не желал Тимура. Был недоверчивым, вспыльчивым, угрюмым, и при нем участь племени становилась все тяжелее и тяжелее.

Большинство знатных людей и воинов ушло служить Благодетелю. Туда же по совету отца отправился и Тимур.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

БЛАГОДЕТЕЛЬ ИЗ САЛИ-САРАЯ

В это время Тимур — не будем называть его Тамерланом — был знатным досужим юношей. А досуг означал для Тимура деятельность. Он был физически сильным, великолепно сложенным, широкоплечим, длинноруким, длинноногим. Голова его была большой, замечательно посаженной, с высоким лбом и большими темными глазами, они двигались медленно и смотрели на человека прямо. У Тимура были присущие его расе выпирающие скулы и широкий чувственный рот, свидетельствующие о жизненной силе. Энергия в нем била ключом. Он был немногословным, с низким, резким голосом. Не любил дурачеств и никогда в жизни не ценил шуток.

Нам известен случай, когда он с товарищами верхом преследовал оленя зимой в голой степи. Тимур скакал первым, и вдруг перед ним оказался широкий, глубокий овраг. Он попытался повернуть коня, а когда не получилось, послал шпорами в прыжок. Однако конь не преодолел оврага полностью и заскользил задними ногами вниз. Юный барлас высвободил из стремян ноги и спрыгнул. Конь повалился и покалечился. Тимур вылез из оврага и сел на заводную (свежую. — Ред.) лошадь.

Начало смеркаться, и всадники повернули обратно. В темноте под сильным дождем они вскоре заблудились. Промерзшие до костей, поравнялись с какими-то черными холмиками, похожими на шатры. «Это барханы», — сказали товарищи Тимура. Сын Тарагая опустил поводья и ухватился за конскую гриву. Лошадь вытянула шею и заржала, Тимур направил ее к холмикам, вскоре блеснул свет, и стало ясно, что это черные войлочные шатры.

На юного барласа тут же набросились собаки и люди, с полной уверенностью принявшие всадников за грабителей.

— Нет, жители шатров, — крикнул Тимур, — я сын Тарагая.

Оружие было убрано, на огонь поставили бульон и в сухом месте расстелили одеяла для гостей. Блохи в одеялах мешали спать, поэтому Тимур отбросил их, стал поддерживать огонь и рассказывать истории, хозяева придвинулись поближе и слушали, пока не рассвело, и дождь не прекратился, много лет спустя Тимур прислал жителям этих шатров награду.

В том раннем мире ислама гостеприимство воспринималось как обязанность, й воздавали за него только гостеприимством. Татары много разъезжали, и Тимур находил приют в любом шатре и дворце — от Самарканда до Страны Солнца. С горсточкой товарищей он мог проехать за две недели тысячу миль по горным дорогам или вдоль края пустыни, имея при себе только саблю и легкий охотничий лук. Арабы на караванных стоянках считали для себя честью общество сына вождя; горцы, промывавшие золотоносный речной песок, рассказывали ему легенды о своих конях и сплетни о женщинах других племен; он играл в шахматы с племенными вождями в их крепостях.

— Тебя хочет видеть Благодетель из Сали-Сарая, — передали ему.

Тимур разделил оставшихся отцовских овец на отары и поручил их заботам пастухов, платой которым служила четвертая часть молока, масла и шерсти. Так же поступил с козами, лошадьми и верблюдами. О другой собственности не упоминается.

С собой Тимур взял лучший косяк лошадей и мальчика Абдуллу, родившегося в его доме, — в качестве слуги. И с этим эскортом поехал предгорьями на юг, к большой реке Аму. Так в норманнской Англии мог ехать к королю молодой дворянин — только в христианском мире дворяне не ездили в мягких шагреневых седлах, высоких, отороченных мехом шапках из белого войлока и одеяниях из выделанной конской шкуры с широкими отворотами на плечах, перетянутых толстыми кожаными поясами, украшенными серебром и бирюзой. И мало кто из английских юношей был так одинок, как Тимур, мать его умерла, отец жил в текке, а родственники были готовы стать ему врагами. Искатель приключений, он присоединился к этому воинству.

— Вместо веры, — напрямик сказал ему Казган Благодетель, — братство{8}.

За Тимуром наблюдало множество глаз — как он держится в седле, как владеет саблей в состязаниях, которые могли бы стоить ему жизни, не умей он действовать клинком. Тарагай был вождем племени, а Тимур его единственным сыном.

В Сали-Сарае было две тысячи татар — вожди, юноши, воины, стоявших лагерем в лесу, и никто не собирался ничему учить Тимура. Он должен был все узнавать сам — и узнавал.

Один из табунщиков прискакал с вестью, что из-за границы появились разбойники и угоняют лошадей. Эмир Казган обратился к Тимуру и велел наследнику дома барласов скакать с отрядом юношей и пригнать лошадей обратно. Тимур тут же поднялся — он сидел с воинами эмира — и отправился в погоню. Он наслаждался стремительной скачкой в течение половины дня по следам вторгшихся чужаков.

Разбойники оказались персами с запада, они грабили по пути и навьючивали добычу на угнанных лошадей. Завидя татар, персы разделились на две части, одна осталась с навьюченными животными, другая поскакала навстречу преследователям. Спутники предложили Тимуру атаковать оставшихся.