Женщина-калмычка Большедербетского улуса в физиологическом, религиозном и социальном отношениях - Иосиф Бентковский

Вход, или, лучше сказать, ввод жениха в «кююкютъ-бередын-нер» не сопровождается особенною церемониею. Мать запросто указывает ему место напротив невесты, а тем самым указывает и ее. Вскоре по данному матерью знаку одна из молодушек подносит жениху маленькую чарку арзы с простым только наклонением головы, которой не приподнимает до тех пор, пока чарка не будет опорожнена, что жених и делает, сказав прежде теще заученную на этот случай речь. Затем чарка переходит из рук в руки по всей свите жениха, который среди этого угощения подходит к невесте, становится почтительно на левое колено и передает ей молча один за другим привезенные подарки. Та, тоже молча, принимает и тщательно рассматривает, но не с тем, конечно, чтобы удостовериться в их количестве или качестве, а для того, чтобы ее подруги могли видеть то, что их, без сомнения, интересует. Окончив прием свадебных подарков, невеста отдаривает жениха кисетом или чем-нибудь в этом роде.

Между тем степной певец, которым нередко бывает женщина, настраивает двухструнную балалайку «думбур» и тем подает знак к танцам.

Приглашение к танцу допускается с обеих сторон, но на этот раз жених первый имеет право начать, что он и делает, дотронувшись пальцами правой руки левого колена своей невесты. Чем ниже дотрагивается кто, тем почтительнее считается приглашение, и наоборот. Дотронуться чьего плеча означает верх фамильярности. Этикет в этом случае до того изобретателен, что можно сказать, на вершки измерил рост человека. В приглашении к танцам можно узнать социальные, родственные, семейные и дружественные степени отношения друг к другу. На отступление от этикета никто не согласится, так как каждый, даже простой калмык, не захочет обнаружить публично, что он не знает этикета.

Девица или молодушка, протанцевав сколько ей угодно, садится на свое место, а мужчина приглашает другую даму, которая, в свою очередь, оставляя кавалера, может пригласить другого. Таким образом беспрестанно меняются, и танец продолжается очень долго, никого не утомляя, потому что в нем участвуют все, как бы велика компания не была. Даже старики и старухи, и те не отказываются от приглашения, считая это невежливостью. Впрочем, на девичнике их не бывает. Разумеется, что чаще приглашают хороших танцоров, но в этот вечер преимущество дают невесте и жениху. А чтобы удовольствие было общее, приглашают к танцам и детей.

Калмыкский танец имеет много сходства с русским. Те же медленные равномерные движения, с легким притопыванием в такт; тот же наступательный ход к своему vis-a-vis и удаление от него с горизонтально распростертыми руками, которыми женщина делает легкие спокойные взмахи, как бы подражая крыльям спускающейся на землю орлицы, между тем как движение мужчины быстрее, более страстны и энергичны. Ему дозволяется подергивание плечами, крутые повороты и легкие пируэты, что женщине не идет. Движения мужчины могут служить выражением смелости его характера и силы воли, тогда как женщина своими движениями выказывает более тихий нрав и покорность судьбе. Калмыкский танец хотя и отличается солидной важностью, но он столько же монотонный, как и окружающая их степь…

Во время танцев продолжается угощение, и чарку поочередно подносят девушки одна за другой, старше или почему-нибудь почетнее, пока не дойдет очередь до невесты. Отказаться от чарки, подносимой дочерью хозяина, по степному этикету немыслимо, хотя бы гость находился уже, если только можно быть, на пятом взводе, потому что эта чарка выражает высшую степень почести, какую только могут оказать своему гостю гостеприимные калмыки.

Так продолжается далеко за полночь девичий вечер. В «большой кибитке» под шумный говор угощение тоже идет своим порядком. И там раздаются песни, но по крикливым голосам, отрывисто вырывающимся из старческих грудей, только догадываться можно, что они поют. Обыкновенно затягивается старинная и любимая песнь:

   Беребенген тоти шубун,   Бензе мод он туртай суудан би:   Бекелексен Алдар мани   Тиоро голишин алита суудан би.   Алтан амта шазанду   Аразинтан туитулагни мельмельзене:   Амаран-инагйинан дуранду   Одо таваран найиралайа!   Миомтон амта шазанду   Миомгйиндан арзани мельмельзене:   Миом-инагйинан дуранду   Одо товаран найиралайа!   Гаихамшикта Галдама   Гачис саихан зарликта   Го инагйинан дуранду   Одо товаран найиралайа!

   Беребенский попугай   Сидит на бензевой насести (то есть из дерева бензе).   Наш алдар (собств. слова) непоколебимый,   Распорядительный, вежливый и веселый сидит.   (подразумевается, между нами)   В чаше с золотым ободком   Колышется чистая арза его,   В угоду друга-приятеля   Запируемте в полное удовольствие!   В чаше с серебряным ободком   Колышется неиссякаемая арза его,   В угоду истинного друга   Запируемте в полное удовольствие!   Чудный галдама, заслуживающий удивления,   Обладает дивным красноречием,   В угоду прекрасного друга   Запируемте в полное удовольствие!

И действительно — старики так запировали, что еще за полдень следующего дня валяющиеся где попало тела их свидетельствуют о вчерашнем пире.

Здесь кстати упомянуть, что если калмык вообще строго придерживается этикета, зато в ненормальном состоянии ему все нипочем; только противу женщины он не забудется, как бы хмель не омрачил его ума. Даже «Цааджин бичик», снисходя к подобному состоянию, в статье 65 говорит: «Ежели кто в чужом доме чем подавится или поперхнется и оттого будет его рвать, или будучи пьян… и того в вину ему не ставить».

После девичника и хурюма следует брак. Он может быть в доме невесты, или же она отправляется в дом жениха, и там совершается бракосочетание. В первом случае молодой после пира уезжает домой, а жена его остается еще на некоторое время у своих родителей, и муж берет ее к себе впоследствии[4]. Но ежели случится, что молодая в течение этого времени умрет, то, по статье 50 «Цааджин бичика», обещанное за нее приданое имеет взять муж ее; а которая сговоренная девка до замужества умрет, то жених ее из данного за нее отцу ее скота имеет взять обратно половину. «Буде же дал шишак и латы или панцирь, и за то с отца ее имеет взять: за шишак [5], а за латы или панцирь 1 верблюда и 8 скотин, а за пищаль 5 скотин».

Отправление невесты для бракосочетания в дом жениха сопровождается двумя замечательными обычаями.

Когда к отъезду все готово и невеста одета по-дорожному, то она идет прощаться с своими подругами на какой-нибудь ближайший к хотону курганчик, которых в степи так много. Прощание тянется долго, жених начинает сердиться и в нетерпении отправляется с своей свитою к кургану напомнить невесте, что пора ехать. Девушки начинают с молодежью ссору, зачем они отнимают у них лучшую подругу? Спрашивают, разве в их хотоне нет такой невесты? Говорят, что им жаль расстаться с подругою, и прочее. Молодежь тоже начинает горячиться и спорить. От ссоры до брани, а от брани до драки — недалеко. Доходит, действительно, до драки сначала шуточной, но далее почти серьезной; девушки выхватывают спрятанные под халатами палки и начинают стегать спины и где пришлось молодцев, пришедших на курган, из вежливости, с пустыми руками. В конце концов, победа остается на стороне молодых людей; невесту силою сажают на лошадь и увозят, будто бы против ее воли…

Обычай этот, вероятно, сохранился у калмыков с доисторических времен, когда еще грубая сила была единственным условием брака.

Другой обычай состоит в том, что когда невеста приближается к хотону жениха, то перед ней развертывается большая завеса из красной или синей материи, прибитая к двум древкам таким манером, как прибиваются знамена. Два завесоносца едут впереди и держат завесу перед самыми глазами невесты, символизируя этим неведомую судьбу, ожидающую ее в доме мужа и в новой семье…

Брак у калмыков состоит из двух действий: в первом принимает участие религия; во втором абсолютно распоряжается обычай. Оба, однако ж, действия до того слиты, что ни одно из них не имеет определенных форм. Как на сговоре, так и при совершении брака, ничто без зурхачи-гелюнга не делается. Он управляет всем, даже поездом жениха и невесты, указывая в пути, где и когда остановиться кормить лошадей и где ночевать, так как только он один знает счастливое место и время. Поэтому и при браке он может или обойти что-нибудь в религиозно-обрядном действии, или же прибавить, и все это будто бы на основании всезнающей книги «зурхананом». Поэтому он указывает: где поставить кибитку для брачующихся, где разослать «ширдык» — словом, каждый шаг «зурхачи», каждое действие его на чем-нибудь да основано, и вероятнее всего, на своекорыстном расчете… Чем богаче свадьба, тем более суетится гелюнг, но, во всяком случае, две вещи составляют необходимую принадлежность бракосочетания: это «ширдык» и «шага-чимген».