Записки о Литургии и Церкви - Сергей Фудель

Глава 5

«Во всем… видимом {в Церкви}, — пишет Макарий Великий, — представляй себе образы и сени (тени. — С. Ф.) сокровенного: в видимом храме — образ храма сердечного» [35].

Каждый храм есть образ и подобие Церкви Христовой. Стены его отгораживают святыню Божию и людей, служащих ей, от мира зла. «Выйдите из среды их и отделитесь, — говорит Господь {через апостола}. Ибо… какое соучастие верного с неверным?» (2 Кор. 6, 17, 14—15). Зло мира — в грехах и страстях людей, и человек стремится, как в пристанище, в корабль Церкви.

И внешне храмы часто строились в форме корабля; иногда же в форме круга, указуя на вечное существование Церкви, иногда в форме Креста, так как Крест есть ее основание. Конечно, было время, когда и этих зданий, и этих облачений духовенства, которые мы видим при богослужении, не было в Церкви. И конечно, в случае необходимости можно совершать богослужение и без особого храма, например в доме. Мученики совершали литургию и в темницах, и без облачений. Но любви христианской страшно, что люди в той же одежде и в том же помещении, в котором проходит их грешная жизнь, будут совершать священную службу. Есть благоговейный страх любви, боящийся оскорбить Любимого. Если этот страх будет жить в сердце, то он сам научит уважению как к уставу, так и к обрядовой свободе. «Дух дышит, где хочет» — ив подчинении уставу, и в свободе от него.

Вот мы стоим в храме перед началом литургии. Тишина собирает наши мысли и чувства, рассеянные в суете и в страстях. Уже горят везде лампады и свечи, напоминая о Невечернем свете Иисуса Христа: «И свет во тьме светит, и тьма не объяла его» (Ин. 1, 5). По тишине нам кажется, что служба еще не началась, но, наверное, мы ошибаемся. Первая часть литургии обыкновенно совершается вполголоса в алтаре. Она называется «проскомидия». Это приготовление к совершению Таинства и неразрывная часть его. Таинство совершается на пяти хлебцах, называемых просфорами, т. е. приношениями. Каждая из просфор имеет две половинки в знак того, что Христос есть одновременно и Бог и человек. На верхней половинке часто делается изображение креста и начальных букв слов «Иисус Христос», а также слова «Ника», что по–гречески означает «побеждает». Из пяти просфор священник берет одну и вырезает из нее четвероугольную часть, произнося слова: «В воспоминание Господа и Бога и Спаса нашего Иисуса Христа». Трижды произносит он эти слова, а мы подойдем поближе к алтарю, чтобы проникнуть умом и сердцем к таинственному воспоминанию дела Христова на земле.

«Воспоминание» литургии не есть простое, человеческое, но божественное, непостижимое. «Сие творите в Мое воспоминание», — сказал Господь об этом Таинстве. Мы чувствуем, что здесь, в этом воспоминании, прошлое делается настоящим, что жертва Христова за мир готовится еще раз бескровно совершиться. Как хорошо сказал Гоголь: «Литургия есть вечное повторение великого подвига любви» [36]. «Литургия есть продолжающаяся Голгофа в Таинстве» (священник В. Свенцицкий) [37]. На литургии точно смещается время, точно уже совершается обетование, что «времени уже не будет» (Откр. 10, 6). Говоря о литургической «молитве воспоминания» (анамне–зисе), ар хим. Киприан пишет, что «для первых христиан (она. — С. Ф.) была конкретность, реальность, что–то мистически осязаемое, а совсем не одно только воспоминание, как мы его понимаем» [38]. «Яко овча на заколение ведеся, — доносится снова к нам из алтаря. — И яко агнец прямо стригущего его безгласен, тако не отверзает уст своих… Во смирении Его суд Его взятся. Род же Его кто исповесть. Яко вземлется от земли живот (жизнь. — С. Ф.) Его».

«Вземлется от земли жизнь» Христова, ибо «так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего Единородного… чтобы мир спасен был чрез Него» (Ин. 3, 16). Через смерть Христову — жизнь человечества. «Он грехи наши Сам вознес телом Своим на древо (крестное. — С. Ф.), дабы мы, избавившись от грехов, жили для правды: ранами Его вы исцелились» (1 Пет. 2, 24).

Медленно произносит священник священные слова (они взяты из 53–й главы книги пророка Исайи), и мы опять слышим: «Жрется (приносится в жертву. — С. Ф.) Агнец Божий, вземляй (взявший. — С. Ф.) грех мира за мирский живот и спасение (за жизнь и спасение мира. — С. Ф.)». Эти слова бесконечно повторяются по их смыслу в различных древних христианских литургиях, в творениях отцов и в молитвах.

«Ты сочетал, о Господи, Твое Божественное с нашим человеческим и наше человеческое с Твоим Божественным, Твою жизнь с нашей смертностью и нашу смертность с Твоею жизнью. Ты принял то, что было наше, и дал нам Твое» (Сирийская литургия Иакова) [39]. Но Бог сделался не только человеком, но человеком распинаемым, Бог стал закалаемым Агнцем. Вот почему св. Киприан Карфагенский, говоря о литургии, писал: «При всякой жертве мы воспоминаем страдания Господа, ибо жертва, приносимая нами, есть Его страдание» [40]. Все преображение человека и мира причиной своей имеет только одно: страдания и смерть Христову. Вот почему апостол Павел, говоря о литургии, пишет: «Всякий раз, когда вы едите хлеб сей и пьете чашу сию, смерть Господню возвещаете, доколе Он придет» (1 Кор. 11, 26). Как поется в молитве Великого поста, заменяющей на литургии Херувимскую, «Царь бо царствующих и Господь Господствующих приходит заклатися и датися в снедь верным». «Приходит (сейчас. — С. Ф.) заклатися»… Так в молитве перед причастием: «Присно (вечно. — С. Ф.) закалаемый». Или как в древней сирийской литургии Иакова: «Небесные силы стоят вместе с нами в святилище и совершают службу у Тела Сына Божия, закалаемого в нашем присутствии» [41]. Архимандрит Киприан пишет, что в воспоминании «Христовых страданий творит–с я самое действие страстей (страданий. — С. Ф.) Господних» [42].

Это совершилось когда–то в мире, единожды и неповторимо, «на месте, называемом Голгофа», но это совершается вновь и вновь — и теперь в храме — бескровно в образах, но непостижимо реально, так что человечество до конца своей истории только этим живо и действенно: смертью и воскресением Христа, только этим жертвенным воздухом литургии.

И только для того, чтобы мы еще яснее ощутили всю божественную действительность совершаемого, священник говорит: «Един (один. — С. Ф.) от воин копием ребра Его прободе, и абие (тотчас. — С. Ф.) изыде кровь и вода».

Святитель Димитрий Ростовский пишет: «Прободены живоносные ребра Того, Кто из ребра создал Еву. Сей небесный Жених зиждет ныне от ребра Своего возлюбленную Себе невесту — Церковь Свою святую, искупленную кровию Его» [43]. «Страждет плотию Бог», — поется в одной молитве [44].

На кресте было не призрачное, а истинно человеческое тело Бога, и именно благодаря тому, что оно было истинно человеческим, стали возможными и Церковь, и литургия. «Ибо кровь может исходить, — пишет св. Ириней Лионский, — только из жил и плоти и прочего, что составляет сущность человека, которою истинно сделалось Слово Божие и искупило нас Своею кровию» [45]. Весь замысел Церкви — в единстве любви. Поэтому при основании ее Христос молился: «Да будут все едино: как Ты, Отче, во Мне, и Я в Тебе, так и они да будут в нас едино» (Ин. 17, 21). И священник на проскомидии священнодействует в образах это единство Церкви с Богом. Прежде всего он смешивает в чаше вино с водой. Святой Киприан Карфаганский пишет: «Смешение в чаше воды с вином показывает союз народа с Христом, верующих — с Тем, в Кого веруют. Вода и вино после смешения в чаше так неразрывно соединяются что… не могут отделяться… так точно ничто не может отделить от Христа Церкви, т. е. народа, составляющего Церковь» [46].

Во образ единства Церкви, или ее соборности, священник совершает и другое священнодействие: вынимает частицы из отдельных четырех просфор во имя всех участников и небесной торжествующей и земной воинствующей Церкви, располагая эти частицы вокруг «Агнца» на дискосе. Дискос — это небольшое металлическое блюдце на подставке. Вот из второй просфоры вынимается частица «в честь и память Преблагословенныя Владычицы нашея Богородицы и Присно девы Марии, Еяже молитвами приими, Господи, жертву сию в пренебесный Твой жертвенник».

«Молясь Богородице, ангелам и святым, мы признаем их за одно таинственное тело Церкви, к коему принадлежим и мы… Молясь об упокоении усопших… мы считаем и их за одно тело с нами… Вот плод веры Христовой: единение любви со всеми… Ибо все — едино тело, един дух, едина Церковь, ангелов и человеков» (прот. Иоанн Кронштадтский) [47].

«Евхаристия есть соборное единство всех ее причастников» (архим. Киприан) [48].