Совершенный дар - Дана Стейбнау

— Ты не поверишь. Особенно мои братья. — Он нажал кнопку быстрого набора и поднес телефон к уху. — Все шестеро.

Он не заметил, как она застыла после этих слов неподвижно.

— У тебя шесть братьев? — спросила она.

— Ага, — мрачно ответил он. — И то, что я среди них младший, мне жизни не облегчает.

Романов придвинулась к нему ближе, слишком близко. Их руки соприкоснулись, и ее запах, цветочный с примесью мускуса, стал еще сильнее, так силен, что никакого другого он уже не чувствовал. Сквозь нарастающий рев в ушах он услышал ее голос, говорящий как сквозь сон:

— Ты мне не говорил, что ты — седьмой сын.

Он заставил себя засмеяться, шагнув от нее чуть в сторону. Очень он удивился и смутился, почувствовав, что у него резко, грубо и болезненно встал.

— Да стоит мне сказать, начинаются охи и ахи, так что я говорю редко… что ты делаешь?

Она протянула руку, взяла его сотовый и закрыла. Он почувствовал кого-то у себя за плечом, резко повернул голову. Там стоял смуглый мужчина в безукоризненном костюме, совершенно неуместный на проселочной дороге в долине, он будто соткался из воздуха. Ничего в его внешности не было такого, чтобы насторожить Лобисона, но он невольно попятился, сам того сперва не заметив, опустив голову, ссутулив плечи. Да, он встревожился. Что-то зловещее, даже угрожающее было в этом незнакомце, он не знал, что именно, но не потому он так долго прожил на опасной работе, что пренебрегал дурными предчувствиями, проявляющимися с такой силой. Он прижал рукой успокаивающую тяжесть пистолета в наплечной кобуре.

— Кто вы такой? — спросил он резко. — И что вам нужно?

— Все в порядке, — ответила ему Романов умиротворяющим голосом. — Это мой дядя. Дядя Маррано, это мой напарник, Бен Лобисон.

— Здравствуйте, сэр, — сказал Лобисон, кивнув коротко и не слишком дружественно. Волосы у него на шее встали дыбом. — Романов, ты извини, но какого черта делает твой дядя на осмотре места преступления?

— Здравствуйте, детектив Лобисон! — ответил дядя с улыбкой, которая была бы чарующей, будь клыки хоть чуть короче. А так казалось, будто он собирается во что-то их всадить. И ждет этого, предвкушая.

— Ты слышал? — сказала Романов своему дяде, понизив голос почти до шепота. — Он седьмой сын.

— Я слышал.

— Да при чем тут вообще, что я седьмой сын? Какое это имеет отношение к чему бы то ни было?

Она облизала губы — они стали полными, почти пухлыми над белыми острыми зубами, вдруг показавшимися такими же острыми, как у ее дяди. Веки опустились над тяжелыми глазами, взор устремился ему в лицо. Лобисон почувствовал, как начинается жар внизу живота и расходится по всему телу. Он распахнул парку, подставив кожу резкому, приятному холодному воздуху.

— У тебя день рождения двадцать четвертого декабря, Бен? — спросила она.

— Вот как? — Ее дядя смерил Лобисона оценивающим взглядом. — Отчего же ты нам не сказала, Нери?

— Я же не знала, что он седьмой сын. — Она не сводила глаз с Лобисона. — Сама по себе дата рождения мне не казалась достойной упоминания.

— Ты думаешь, что эта бабья сказка — правда?

— Я думаю, — ответила Романов, закинув голову назад и медленно улыбаясь, — что нам достаточно будет просто подождать.

Они на него смотрели с неослабевающим вниманием, и Романов была все так же слишком близко, невозможно было стоять на месте. Ветер усилился, заскрипели сучья, яркая луна бросала тени на снег. Лобисон смущался, чувствуя, что у него все еще стоит. Нехорошо будет, если заметит дядя Романов, но если подумать, в общем, плевать ему на Маннаро. Одежда стала слишком тесной, слишком жаркой, просто кожу обжигала. Он посмотрел на луну и отвел глаза — слишком ярко.

— А почему сейчас? Сегодня? — спросил дядя. — Ему — сколько там? — уже под сорок? Почему раньше не менялся?

— Первый раз мы меняемся со своей стаей. Наверное, стая ему и была нужна, чтобы перемениться. — Романов пожала плечами, не отрывая глаз от Лобисона. — Еще будет время над этим подумать. Потом.

— Слушайте, люди, — обратился к ним Лобисон, — у меня нет настроения играть в двадцать вопросов. Я устал, хочу помыться, у меня до сих пор в ушах звенит, а еще я есть хочу.

— Ты не просто есть хочешь, — сказал Маннаро. В голосе у него звучало понимание, граничащее с нежностью. — Ты голоден как волк.

Лобисон снова почувствовал, как урчит в животе, на этот раз — в ответ на эти слова. Он посмотрел на Маннаро, на Романов.

— Что это такое? — спросил он и едва узнал свой голос в вылетевшем из глотки рычании. — Что со мной?

— Ну-у-у-у, дя-а-дя! — взвыла Романов, и вдруг Лобисон понял, что она хочет его так же сильно, как он ее.

Он рвался наброситься на нее, сорвать одежду, упиваться этим телом. Слюна хлестала изо рта. Никогда он не был так голоден, так заведен, так похотлив.

Дядя посмотрел на полную луну, потом снова на Романов.

— Скоро уже, Нери.

— Хочу-у-у-у! — вырвалось у нее из уст.

Это был почти вой, и этот вой отдался у Лобисона во всех костях. Он чуял ее запах, ее возбуждение, похоть, он хотел пировать, насыщать это резкое, пульсирующее желание, хотел взять то, что принадлежит ему, а она в эту ночь принадлежала только ему, и он возьмет ее, тут нет вариантов, да и никогда не было. Лобисон шагнул вперед, дыша тяжело и быстро, так близко, что мог ткнуться носом ей в горло, учуять запах бегущей под кожей крови, вцепиться зубами.

Маннаро посмотрел, как они стоят вплотную, и рассмеялся понимающим смехом, смехом приглашения во тьму.

— Растет племя. Кто мог знать? Дар продолжает приносить дары. — Он обернулся на главного детектива, который перехватил репортершу второго канала и отводил ее в другую строну. — Ладно, — сказал он. — Давай.

И все трое исчезли между деревьями — Лобисон пошел за ними двумя будто по велению инстинкта. Зрение вдруг стало таким острым, что поток впечатлений ошеломил его. На суку сидела сова, моргая мудрыми глазами. Притаился в ложбинке заяц, почти сливаясь белой шкуркой с окружающим снегом, но Лобисон видел каждое подергивание его усиков, слышал каждое дрожание кончиков ушей, чуял запах густой красной крови, ощущал хруст костей на зубах. Здесь, между деревьями, естественно было сорвать всю одежду со своего тела, опуститься на руки, ставшие теперь лапами, лапами с длинными острыми когтями, вонзающимися в снег, по-хозяйски топчущими землю, принадлежащую ему, властелину лесов.

Маннаро понюхал воздух и взвыл. У этого грациозного черного волка клич оказался глубоким, проникновенным и повелительным, он дрожью отдался в черепе Лобисона, утопив в себе все другие звуки и ощущения. Повеление, которому нельзя было противиться.