Человечность нового мира - Б Брайнина

Трилогия построена на чисто русском материале, но Федина продолжала волновать тема Запада, вернее, эта тема жила в нем и в процессе работы над тремя романами. Так, в автобиографии он пишет: "Я отошел сейчас в прозе от западной темы, но надеюсь к ней вернуться, чтобы восполнить известную недосказанность в моих прежних романах введением образа, возникшего во мне как плод знакомства с Роменом Ролланом. Многое открывается воображению, когда встречаешь, то при свете солнца, то в ночной тьме или унылых сумерках, писателей столь разных, как Ромен Роллан и Мартин Андерсен-Нексе, либо как Герберт Уэллс, Леонхард Франк или хотя бы Ганс Фаллада. Взгляды их свидетельствуют о великих противоречиях Запада, выражают его трагическую многоликость... Мне очень хотелось бы и я надеюсь написать книгу, состоящую из картин Запада и рассказывающую о моих зарубежных путешествиях и жизни за границей".

В эту книгу должны были войти впечатления Федина, увидевшего западные страны впервые еще до мировой войны 1914 года и затем сравнивающую о моих зарубежных путешествиях и жизни за границей".

Федин увидел бурно растущий мир освобожденных от капитализма народов. "Если бы мне удалось сказать об этих новых "городах и годах", - пишет он в автобиографии, - хотя бы только то, чему я сам был свидетелем, я выполнил бы отчасти свою обязанность перед нашим временем, давшим мне так много". Начиная с 1950 года Федин посетил страны, которых прежде не знал, Чехословакию, Румынию, Венгрию, Англию с Шотландией, Бельгию, Финляндию, и такие, которые больше или меньше были ему известны по давним временам, Италию, Германию, Австрию, Польшу. Поездки были связаны с общественными задачами, и прежде всего - с международной борьбой в защиту мира.

Идее мира отдавал свои силы и Федин-художник, и Федин - общественный деятель.

Он был членом Советского комитета защиты мира и принимал участие в работе Второго Всемирного конгресса сторонников мира в Варшаве, а также Конгресса народов в Вене и Всемирной ассамблее в Хельсинки.

"Я убежден, - писал он в автобиографии, - что из всех мыслимых целей художника главной - в идейном, моральном смысле - всегда должна быть эта борьба за сохранение мира между народами. Стремлением этим должно быть пронизано творчество писателя, и пока у него есть силы, он обязан отдавать их идее мира".

Федин был уверен, что пожар войны встретит общее сопротивление, что народы всех стран не дадут огню охватить землю. "И не пожаром войны, а чистым утром мира во всем мире будет приветствовать человечество свое завтра".

Он шлет из Вены в газету "Правда" свои впечатления о работе Конгресса народов: "Мне кажется, что на Конгрессе народов в Вене мы впервые со всей убедительной очевидностью увидели, что за последние годы к участию в борьбе за мир привлечены колоссальные массы народов, многие слои общественности различных стран света, которые, желая мира, ранее оставались пассивными либо даже не доверяли движению сторонников мира и отказывались ему содействовать...

В Вене звучат голоса народов. Они сливаются. Они производят тот ветер, который, по восточной пословице, возникает, когда народ вздохнет вместе. Мы чувствуем здесь этот ветер - ветер народной воли, народных требований, надежд и ожиданий".

Единство воли скрепляет и возвышает людей. Но конгресс не только возвышенная демонстрация чувств. Конгресс - это общая работа, работа каменщиков, строящих великое здание мира...

Народная, "вечная тема" мира душевно сблизила Федина со многими зарубежными писателями. Литературные портреты Стефана Цвейга, Леонхарда Франка, Иоганнеса Бехера, Бертольта Брехта, Вилли Бределя, Мартина Андерсена-Нексе, Костаса Варналиса, Хальдора Лакснесса и других, вошедшие в книгу "Писатель, искусство, время", пронизаны глубоким интернациональным чувством, полны тончайшего понимания индивидуальности писателя, особенностей его национальной культуры.

Национальная форма той или иной литературы немыслима в отрыве от революционной идеи. Дружественные связи писателей различных стран и народов вытекают из самых основ советской культуры, и Федин всегда ощущал эти интернациональные связи.

В статье, посвященной французскому поэту Евгению Потье, создателю великой песни "Интернационал", Ленин писал: "Эта песня переведена на все европейские и не только европейские языки. В какую бы страну ни попал сознательный рабочий, куда бы ни забросила его судьба, каким бы чужаком ни чувствовал он себя, без языка, без знакомых, вдали от родины, - он может найти себе товарищей и друзей по знакомому напеву "Интернационала"*.

______________

* В.И.Ленин. Полн. собр. соч., т. 22, с. 273.

Так было, есть и будет. Не только в среде сознательных рабочих, но и в среде лучших мастеров мировой культуры.

Федин в любой стране умел находить товарищей и друзей среди передовых мастеров культуры, выражаясь символически, по знакомому напеву "Интернационала".

Когда талантливому греческому поэту и мыслителю Костасу Варналису была присуждена Ленинская премия "За укрепление мира между народами", Федин, приветствуя его, писал:

"Премия мира имени Ленина - человека, который на другой день после победы Октября, в разгар мировой войны выступил с созданным им Декретом о мире, положившим основу советской политике мира и дружбы между народами, эта премия его имени, присужденная сторонниками мира, обращает на них всеобщие взоры".

Не случайно вспомнил Федин ленинский Декрет о мире - этот великий исторический документ новой эры, открытой Октябрьской революцией. Именно в нем основы, корни советской политики интернационального содружества народов земного шара.

По напеву "Интернационала" Федин издавна узнал и полюбил Костаса Варналиса, высоко оценив национальную самобытность его произведений, предназначенных не одной только Греции, но и всему человечеству.

Книгу "Писатель, искусство, время" заключает небольшая новелла "Преграда войне", где Федин рассказывает о своем первом посещении дворца Цвингера - Дрезденской галереи. Вот он рассматривает жемчужину и славу Дрездена - "Сикстинскую мадонну". Неожиданно рядом с ним возникает человек, на бедре которого свешивается с пояса объемистый револьвер в коричневой кобуре.

"Два символа явились тогда передо мною, - пишет Федин, - выражающие трагический контраст между миром и войной: искусство и оружие. Я посещал потом Цвингер много раз. И всякий раз глубже и глубже видел в искусстве свидетельство интеллектуальной и душевной, благородной силы человека, которая объединяет людей в человечество и - мне думалось - когда-нибудь станет одной из преград войне".

Эти слова своего рода символ веры - сокровеннейшие мысли Федина о роли искусства в судьбах человечества.

Напряженные поиски наиболее полного и точного выражения самых жгучих тем современности в их историческом разрезе, постоянное стремление показать человека, его судьбу пластично, живо, до физической ощутимости его бытия, были характерны для Федина.

Отсюда постоянное стремление обрести естественный, наиболее органический сюжет, который не путем внешних сдвигов, а внутренне закономерно, согласно правде жизни, правде истории раскроет характеры героев, иными словами, человеческие судьбы в процессе их конкретно-исторического развития.

- Герои сами складывали эти сюжеты, других они сложить не могли, сказал Федин о романах "Первые радости" и "Необыкновенное лето".

У Федина чрезвычайно острое сознание долга, ответственности перед временем. Он был последовательно строг и к себе и к другим, когда нарушались требования историзма.

Отсутствие исследовательского, творческого отношения к фактам истории естественно влечет за собой утрату живого чувства времени, игнорирование процесса развития.

На читательской конференции в Саратове (сентябрь 1959 года) на вопрос о том, как он относится к экранизации "Необыкновенного лета", Федин ответил, что автор кинокартины пробует подкупить зрителя шоколадками, которых не было в 19-м году.

- Красивый кавалерист сидит на красивом коне и машет ручкой красивой барышне - вот что иногда получается... Сейчас я работаю над третьей книгой трилогии - там Отечественная война 1941 года. Так что же, буду писать, что были шоколад и картинки, что было сладко в 1941-м? Никогда.

Постоянное стремление быть верным времени, чувство эпохи делают произведения Федина (независимо от темы) подлинно драматичными и остро современными.

О новом мире и его драматической борьбе с враждебными силами старого писал Федин во всех своих книгах, начиная с первого романа "Города и годы".

"Новый человек стоит во весь рост перед современником-писателем. Каким он будет изображен в наших книгах, этот человек, переломивший все препоны, избежавший неисчислимые засады, капканы и петли, расставленные на его дороге ненавистниками коммунизма? Каким предстанет он в его собственных глазах и в глазах своих друзей на всех континентах мира?" Эти вопросы задал Федин и самому себе, и другим писателям с трибуны Третьего Всесоюзного съезда советских писателей. И задал потому, что они всегда глубоко волновали его.