Мальчики в розовых штанишках. Очень грустная книга - Николай Зенькович

Зал замер. Что это? Таким российского министра здесь еще никогда не видели. В Москве— коммунис­тический переворот?

— Второе, — невозмутимо продолжал «друг Анд- рюша». — Пространство бывшего СССР не может рассматриваться как зона полного применения норм СБСЕ. Мы будем твердо настаивать, чтобы бывшие республики СССР незамедлительно вступили в новую федерацию или конфедерацию, и об этом пойдет жест­кий разговор...

Дипломаты повскакивали со своих мест. Неве­роятно!

— Третье, — твердо говорил российский ми­нистр. — Все, кто рассчитывает, что можно не считать­ся с этими особенностями и интересами, что Россию ожидает судьба Советского Союза, не должны забы­вать, что речь идет о государстве, способном постоять за себя и своих друзей...

Никто ничего не понимал. Срочно объявили пере­рыв. От «мистера да» ждали разъяснений. Он дал их госсекретарю США Лоуренсу Иглбергеру, уединив­шись с ним в одной из комнат.

В зале заседаний они появились вдвоем — улыба­ющиеся, довольные.

— Леди и джентльмены,— обратился Козырев к коллегам, — хочу заверить, что ни президент Ельцин, который остается руководителем и гарантом россий­ской внутренней и внешней политики, ни я, как ми­нистр иностранных дел, никогда не согласимся на то, что я зачитал в своем предыдущем выступлении.

Вздох облегчения пронесся по залу.

— Хочу поблагодарить за возможность применить такой ораторский прием. Зачитанный мною текст — достаточно точная компиляция из требований далеко не самой крайней оппозиции в России. Это лишь при­ем: показать опасность другого развития событий.

И «мистер да» приступил к зачтению правильной речи. «Великая Россия» — всего лишь шутка, успокоил всех министр.

ТОВАРИЩ НЕ ПОНЯЛ

Декабрь 1992 года. VII съезд народных депутатов. На пост главы правительства вместо Егора Гайдара президент предлагает Виктора Черномырдина.

Это был пик рыночной эйфории, переходящей в ис­терию. Если раньше все дороги вели к коммунизму, то в девяносто втором — к рынку! В верности ему кля­лись все: от кадетов и монархистов до коммунистов. Рынок был своеобразным символом демократии.

Естественно, что и новому главе правительства в числе первых был задан вопрос:

— Вы за рынок?

— Я за рынок, но не за базар. Наша страна не должна превращаться в страну лавочников, — с ходу ответил Виктор Степанович.

МЫ КАК В РЕСТОРАНЕ

Депутаты Госдумы России рассматривали проект Договора об общественном согласии.

— Мы сейчас как в ресторане: кто ест яства, а кто моет посуду, — заявил лидер ЛДПР Владимир Жи­риновский.

Представитель ПРЕС Вячеслав Никонов, кстати, внук Молотова, не согласился с лидером ЛДПР:

— Речь в Договоре об общественном согласии идет не о еде, а о правилах поведения за столом. Надо договариваться не бить по голове официанта, не смор­каться в скатерть и так далее.

ЧТО ТАКОЕ СОГЛАСИЕ

В Госдуме очень много умных людей, не говоря уже об образованных.

Сижу перед телевизором. На экране— российский канал. Выступает землячка российского президента де­путат Екатерина Лахова:

— Согласие между представительной властью и правительством будет тем моментом, на который можно нанизать процесс, в который бы все вступили...

Жгуче завидую всем, кто умеет просто говорить о сложном!

ПРОПИВАЛ АВАНС, А ЗАРПЛАТУ — В СЕМЬЮ

Эдуард Лимонов — известный романист, полити­ческий деятель. В 1993 году дал ряд метких портрет­ных характеристик руководителям России и их окруже­нию. С его оценками многие не согласятся, они спор­ные, но писательский взгляд точен и убийствен.

О Горбачеве:

— Горбачев плохо говорит по-русски. С деревян­ными такими истовыми интонациями, с какими в со­ветских фильмах говорили «честные ребята». Фран­товат. Шляпка-пирожок на лысине. Маленький чело­век, попавший в главы великой державы. Акакий Акакиевич.

О Ельцине:

— Ельцин по сути своей тоже похож на всем знако­мый (иной, чем горбачевский) тип «честного мужика», соседа, пропивающего только аванс, а зарплату — в семью. Потому и выбрали.

О Боннэр:

— Мадам Сахарова, женщина, похожая на клад­бищенскую ворону. Восточная неряшливая дама с па­пиросой, с которой падает пепел. Кухонный диктатор. На кухне в нечистом халате принимает депутатов, ругает, наставляет их, отдает приказы. Профессио­нальная вдова, пережившая «фитиля» («эпохи трепет­ный фитиль» назвал ее покойного мужа поэт Вознесен­ский). От долгого общения с милицией, диссидентами, отказниками и более всех — с зэками в ней что-то от зэчки. Печать зоны.

О политиках:

— Политики нет. «Бояре» бегают из лагеря в ла­герь, как во времена лжедмитриев, успевая за сезон сменить «политические убеждения» полдюжины раз. Все время в бегах: от КПСС к Горбачеву, от Горбачева к Ельцину, от Ельцина куда? Национализм входит в моду, скоро будем ждать наплыва «бояр» во Фронт национального спасения? Бородатые, в пышных шап­ках, самые что ни на есть лукавые бояре, как в XVI веке. Поневоле поймешь царя Ивана Васильевича Грозного, окружившего себя опричниками...

ОБЪЯСНИЛ, ЧТО ЗНАЧИТ ЛЕЧЬ НА РЕЛЬСЫ

В дни подготовки к апрельскому референдуму 1993 года наконец-то был открыт секрет знаменитого ель­цинского обещания лечь на рельсы. Словоохотливый вице-премьер Владимир Шумейко объяснил населе­нию, что Борис Николаевич использовал обычный ри­торический прием, как это делали до него многие политики.

Нашлись любознательные россияне, не поленились заглянуть в словарь иностранных слов. Риторика там объясняется как теория и искусство красноречия, а так­же как насыщенная, красивая, но малосодержательная речь.

Попадают ли в список риторических абсолютно все указы и обещания президента или только отдельные? Как их распознать?

Ничего, поживем, узнаем, иронизировали газетеры. Должен же кто-то разъяснить, что хотел сказать Шу­мейко.

ЗА МЕНЯ ОСТАЮСЬ Я

Апрель 1993 года. Перед отлетом в Ванкувер Борис Ельцин дает у трапа самолета прощальное интервью.

— Кто остается за вас?— спрашивает корреспон­дент.

— Я сам.— Ответ веселый, бодрый.— Телефон и в машине, и в самолете есть. Я ручку управления не отдаю. Как и кнопку.

Президент улыбается. Успокоил народ.

Одна из московских газет, комментируя этот ответ, написала: стало быть, президент никому не доверяет. Даже своим. По телефону управлять страной? Ведь когда в Ванкувере день, в Москве ночь.

ОН УЖЕ НА «ТЫ»

Из ванкуверской хроники.

— После первой двухчасовой встречи с глазу на глаз взаимопонимание достигнуто, президенты пере­шли на «ты», — восхищенно ворковали телеведущие.

Всего два часа, и уже на «ты»? Можно только догадываться, чья была инициатива. Клинтон-то ведь младше возрастом.

А теперь представьте: в Токио встречается «семер­ка», Клинтон со всеми на «вы», и только с российским президентом на «ты»...

ДЕЛАЕТ УСИЛИЯ В СТОРОНУ

Из выступления пресс-секретаря президента В. Кос­тикова на собрании интеллигенции в Центральном Доме литераторов:

— Было бы, наверное, наивно требовать от прези­дента, чтобы он в одночасье, а я думаю, что этого вообще нельзя сделать, стал таким человеком, как

Сахаров. Или таким человеком, как Пастернак, или как Цветаева. (Смех, аплодисменты)... Но президент делает усилия в этом направлении (смех, аплодисмен­ты)... я имею в виду— в сторону Сахарова. Президент понимает ущербность этой ситуации, делает усилия в направлении движения к интеллигенции, хотя каж­дый шаг, надо быть откровенным, дается ему непро­сто. Ему легче разговаривать в толпе с рабочими, с бывшими партийцами, директорами заводов. Ему труднее находить общий язык с интеллигенцией. Я ду­маю, что это обстоятельство нужно понимать и быть снисходительными...

ЧТО НАША ЖИЗНЬ? ИГРА

Уход Полторанина, Бурбулиса, Попова, Мурашева, Старовойтовой, Шелова-Коведяева, закат полити­ческой карьеры Афанасьева, Станкевича, Румянцева — свидетельство несостоятельности демократов-полити­ков на поприще государственной деятельности. К та­кому грустному выводу пришел в начале 1993 года высокопоставленный чиновник Николай Гульбинский, которого демократия вознесла после августа 1991 года в незнакомые и непонятные кабинеты и коридоры власти в Белом доме и Кремле.

— Что характерно для демократов? — спрашивает он. — Игровое восприятие жизни. «Пофигизм» полиц­мейстера Мурашева, записки Шелова-Коведяева чи­новникам МИДа на салфетках с банкетного стола, «неправильное», а потом «правильное» выступление Козырева в Стокгольме — все это явления одного порядка. Мир — театр, и демократы увлеченно играют роль государственных людей.

По мнению прозревшего Гульбинского, в целом эта игра проиграна. «Мальчики в розовых штаниш­ках» покидают политическую сцену. Наверное, гово­рит он, будет и в самом деле лучше, если они из политики уйдут.