Тирмен - Андрей Валентинов

Нет, почудилось. Вместо дурацкого пожелания заиграла музыка: тягучая, нервная. Арабская, должно быть. Или китайская. Во всяком случае, Данька никогда раньше не слышал похожей музыки.

Казалось, ноты приближаются к тебе гуськом из немыслимого далека, булькая птичьими горлышками, и надо дождаться, пока они соберутся вокруг, чтобы стало очень хорошо, тихо и спокойно. Но еле слышные барабанчики намекали, что ждать не обязательно. Тук-тук, ты-ли-тут? А вдруг, братец, когда ноты соберутся здесь и выяснят, что ты удрал, это получится еще лучше?

– Молоток, – сказал тирщик, вылезая из своей каморки. – Тебя как зовут?

– Даня, – ответил Данька и поправился: – Э-э… Даниил.

Тирщик встал рядом, у стойки.

– Хорошее имя. Даниил. Даниэль. Суд божий. А меня зовут Петр Леонидович. Можно – дядя Петя.

– А меня можно Данькой…

Данька ничего не понял. Ни почему имя хорошее, ни при чем тут божий суд. Но тирщик дарил ему законную возможность выиграть лишние минуты, скоротав их за пустячным разговором. Славный человек. Добрый. И кепка у него замечательная. Тирщик напомнил Даньке Илью Григорьевича, маминого отца – дед Илья, когда стоял рядом, тоже рождал у внука ощущение надежности и защищенности. Жалко, что мама с дедом в ссоре и тот редко заходит.

И орденские колодки на пиджаке тирщика похожи на дедовские.

– Кого подстрелим теперь, Даниил?

Тирщик ловко зарядил винтовку, подвинул ближе деревянную, выкрашенную растрескавшейся охрой сошку, на которую можно было примостить ствол. Но передумал и сошку убрал.

– Н-не знаю. – Данька взял винтовку. – Карусель?

– Ну, давай карусель. Взвод, целься!

Прицелившись, Данька увидел, что каруселька изменилась. Из-за слонов с конем, ранее невидимый, бочком высунулся розовый свин: толстый, наглый, с брюзгливым пятаком. Свин был до чертиков похож на Жирного. А слоны с конем – на кодлу Жирного.

– Карусельку, – уверенно повторил Данька, разглядывая свина-Жирного сквозь прорезь прицела.

Тянуть время больше не хотелось.

Хотелось стрелять.

– Целься «под яблочко». – Тирщик дышал табаком и семечками, и это было даже приятно. – Чуть ниже центра. Локоть поставь вот так. Хорошо. Сделай глубокий вдох. Выдох. Задержи дыхание. Пли!

«Ну, Жирный…» – мысленно пожелал Данька и спустил курок.

– Тра-ля-ля, тра-ля-ля! – запели из динамика детские голоса. – Прокатись на нашей карусели!

Карусель с кодлой Жирного завертелась, ускоряя вращение. Внутри круглой подставки вспыхнули разноцветные огоньки, мигая невпопад. Быстрее, еще быстрее, и вдруг карусель накренилась, роняя на пол тира плохо закрепленных – или крепления прямо сейчас расшатались? – слонов, коня и свинью.

– Ерунда, – бросил тирщик в ответ на испуганный взгляд Даньки. – Старая мишень. Давно пора на помойку. Я потом соберу. Ну, кого третьего?

Данька задумался. Бахнуть в «паровозик»? Наверное, когда попадаешь, два вагончика колышутся, притворяясь, будто едут, а из трубы идет дым. В Карлсона, чтоб заработал пропеллер? В жирафу, чтоб упала длинной шеей вниз? Жирафа напомнила ему химичку Веранду, зануду и придиру. Завтра контрольная по химии: валентность, кислород-водород. Картина Репина «Опять двойка».

– Жирафу!

– Зд-доров будь, дядя П-петя! – сказали из дверей тира, сильно заикаясь.

Данька обернулся. На пороге стоял худой, низкорослый парень лет двадцати с хвостиком. Одет парень был в камуфляжные штаны с разводами, полосатую майку-тельник и тканевую куртку поверх майки. В руке он держал свернутую трубочкой газету.

– В-вот, «Время». Как т-ты заказывал. Сег-годняшний номер.

– Мой сменщик, Артур, – тирщик указал Даньке на парня. – Знакомься, Артур: это Даниил. Мы сейчас жирафу валить станем.

– Саф-фари, блин, – без улыбки отозвался парень, подошел к стойке, отдал газету тирщику и обменялся с Данькой рукопожатием. Ладонь у Артура оказалась вялой и безвольной, как снулая рыба. Зато лицо, смуглое и плохо выбритое, состояло из сплошных углов: скулы, подбородок, короткий нос.

Когда парень шел, становилось видно, что он прихрамывает.

Завалить жирафу оказалось проще простого. Краем уха прислушиваясь к советам тирщика, Данька все исполнил в точности – и испытал острое чувство удовлетворения, когда желто-пятнистая Веранда закачалась вниз головой. Жаль, что такой фокус нельзя проделать при всем классе: хохоту было бы…

– Заходи пострелять, – сказал на прощание тирщик дядя Петя, качнув «аэродромом». – Постоянным клиентам – со скидкой.

А хромой Артур ничего не сказал, скрывшись в каморке.

Поданный нищенке гривенник продолжал оплачивать удачу, потому что снаружи Жирного не оказалось. Ушли в кино, с облегчением понял Данька. Не желая искушать судьбу, он свернул на боковую аллейку, собираясь пройти мимо кафе «Чебурашка» и выбраться из парка на остановку троллейбуса. На прощание надо будет помахать рукой пролетарскому писателю Горькому. За сочувствие.

Солнце спряталось за лохматую тучку, похожую на бездомную дворнягу. Под ногами шуршали опавшие листья. Если из парка выбраться в лесопарк, пройдя вдоль детской железной дороги и свернув за Сокольниками налево, там этих листьев горы. Можно шаркать, словно ты – дряхлый старикан, и листья будут взлетать в воздух, распространяя прелый запах осени. Скоро начнутся дожди, в лесопарке станет не пройти из-за грязи, а сейчас хорошо. Вернуться? Все равно дома делать нечего…

– Здрасьте, – сказал Жирный, выходя из кафе «Чебурашка» с бутылкой пива в руке. – Давно не виделись. Архангел, ты мне капусту несешь, или где?

Следом, противно смеясь, валила кодла.

Жирный был старше на два года и тяжелее на целую тонну. Даже когда он просто стоял напротив, прихлебывая пиво, дышать становилось трудно. Словно ты уже лежишь на асфальте, в луже, а на тебе верхом сидит большая-большая неприятность и приговаривает: «Капусту или где? Где или капусту?» На центральной аллее хотя бы оставался шанс, что кто-то из гуляющих вмешается, поможет, разнимет в случае чего и проблема отложится до завтра. Но здесь, возле пустого днем кафе…

– Я гуляю, – глупо сказал Данька.

– Ну-ну. – Жирный растянул рот в ухмылке, показав скверные зубы. – Гуляй. Должок верни и гуляй на всех четырех. Дыши воздухом.

– Я тебе ничего не должен.

Это была глупость едва ли не бóльшая, чем сам Жирный со всей его кодлой. Общий вес глупости, считая каждое слово, даже малую частицу «не», мог завалить носорога. Из коленок вынули суставы и натолкали сахарной колючей ваты. Окажись здесь Кощей, то-то порадовался бы.

– Фофан, держи пиво. – Не сводя глаз со строптивого должника, Жирный протянул бутылку конопатому обормоту Фофану, Данькиному однокласснику, несмотря на возраст допущенному в кодлу за особые заслуги. – Отопьешь, убью.