По небу полуночи ангел летел - Станислав Гагарин

— Домовой тебя признал, капитан. Ко мне у него состояние неприязни. Чересчур бойка ты, девка, ворчит он по ночам, в наше время таких не водилось…

— Это точно, — негромко произнес Ярослав, расположил в огне еще одно полешко, с него свисали белые березовые кудри, они исчезали в пламени мгновенно, в печи уютно затрещало, и капитан удовлетворенно крякнул — на этом фронте no problems, уж сколько раз в далеком детстве он сотворял огонь тепла ради, а то и пищу изготовить.

— А картошку чистить умеешь? — спросила Ремида, когда Ярослав обошел печь и проник с другой стороны, где была оборудована плита и стояли кухонные столы.

— Обижаешь, начальник, — весело пробасил капитан. Огромный опыт по этой части. Помню, в мореходке нас целым взводом определяли в камбуз на ночь, чтобы чистили на сотни человек курсантов. Потом неделю пальцы отходили, чернели от картофельного сока.

— Сейчас не почернеют, нам надо только на двоих начистить… Ведь ты от мяса отказался, шашлык я отдала соседу, доброму такому человеку.

— А что же будешь есть сама?

— Мне хватит того, что останется от мужчины… Пара банок лосося еще завалялась, печень трески и шпроты. Против рыбы не возражаешь?

— Не имею морального права, ибо сам ловлю ее в океане. Ежели потребитель узнает, что рыбак-капитан не ест рыбы, его это может как-то смутить, снизит интерес к дарам моря.

— Они так редки на прилавке, что дефицит доверия вашему министерству пока не угрожает.

— Это точно, — вздохнул капитан. — Ты не поверишь, Ремида, а я ведь ушел в рыбаки из торгового флота, был уже старпомом на стареньком пароходе «Дон», из-за самых что ни на есть тщеславных побуждений.

— Героем захотелось стать?

— Верно… Научусь, думал, ловить рыбу, стану гнать годовые планы, вот и Звезду схлопочу на грудь. Все потом было… Освоил промысел, привозил по два плана, а вот Героем так и не стал.

— Спорил, небось, с начальством, — предположила Ремида.

— Послушай, все-то ты знаешь! — шутливо возмутился Ярослав, опуская в чугунок аккуратно вычищенный клубень. — Тебе и рассказывать не интересно, заранее вычисляешь по информатике своей, компьютер, а не женщина, прости на грешном слове. На экологии я погорел, Ремида.

Она сделала удивленное лицо.

— Так за это сейчас ратуют все!

— Сейчас больше на словах, чем на деле… Тогда же и слова такого не было в ходу. А проблема была… Помню, какая сельдь водилась в Охотском море, у островов Спафарьева и Завьялова! На океанских сейнерах мы брали косяки, ловили жирнющую рыбу кошельковым неводом. Но больше губили, на стол народу шло куда меньше половины… А план давай-давай! Больше выловишь — больше получишь. И рублей, и звезд с орденами. Вот и задавили охотскоморское стадо сельди. Я довольно быстро прозрел, стал поднимать шум, призывал публично: одумайтесь рыбаки, что детям и внукам оставим?! Но зря надрывался в пустыне, никто меня не хотел слышать, а вот славу склочника приобрел, таких к награде не представляют вовсе.

— А потом и в тюрьму угодил, — сочувственно произнесла Ремида.

— Опять вычислила? — по инерции насторожился капитан, и молодая женщина кивнула.

«И все-то она знает, — шевельнулась мысль у Ярослава. — С одной стороны, рассчитать, конечно, можно… А с другой… Странно это все».

Он вдруг рассмеялся, и Ремида удивленно подняла на него глаза.

— Это я так, — объяснил капитан. — Вспомнил анекдот…

«Когда это ты боялся странного? Стареешь, мастер, вот и приключения тебя теперь уже пугают больше нежели волнуют. Вперед и выше — твой девиз. Вперед и выше!»

— С тюрьмой вышло случайно, — спокойно заговорил Ярослав, ловко орудуя ножом, он снимал кожуру с крупных красноватых клубней.

— Ни за что посадили, небось, — полуутвердительно сказала Ремида.

— Так просто не сажают, — улыбаясь, сказал капитан, теперь его двухлетняя отсидка, давали-то ему куда больше, казалась незначительным, забавным эпизодом. — Обязательно есть некое что. Иначе в обвинительное обвинение нечего будет писать. Другое дело, какое ты имеешь к этому событию отношение и имеешь ли вообще. Вот я-то как раз имел. Мой траулер столкнулся в Тихом океане с подводной лодкой. Она в районе промысла шла без огней, а дело было ночью, точнее, на вахте третьего штурмана, его я, капитан, подстраховываю. Но меня не было в рубке в этот момент…

Ярослав не стал говорить, что строго по международным правилам предупреждения столкновения судов в море виноват был командир черной субмарины. Но и на капитане была другая вина. Зазвал его в тот вечер в каюту стармех, достал из рундука бутылку и прихлопнул ее донышком радостную весть из дома: внук у деда родился, радиограмма пришла из Находки.

Отнекивался капитан, в принципе не выпивал он в море, да уж больно уговаривал стармех, уселся с ним в застолье мастер.

Когда случился удар, он тут же выскочил на мостик, толково занимался помощью подлодке, она осталась, слава Богу, на плаву, но жертвы у военных были.

Всего-то принял капитан одну рюмаху, но запах был, о нем и сообщил первый помощник, да Ярослав и не скрывал: позволил, дескать в море толику спиртного.

Тут и политика вмешалась. Недалеко ведь был противный берег, а лодка наша, да еще, мол, бестолково ходит, нарушая общие законы. Такой расклад не вписывался, не ложился в русло высоких заверений. Судить подводника считалось больно уж накладно. А тут рыбак сам сунул голову в петлю. Оставил на вахте молодого штурмана, а сам распивал со стармехом спиртные напитки. И не имеет значения, что молодой штурман действовал в соответствии с МППСС… Как говаривал в Ростове пахан Щербатый: не важно что бумажно, важно, что денежно.

И закатали Ярослава по статье восемьдесят пятой, потому как в том отсеке, что подставила под его форштевень субмарина, погибло два матроса, и надо было кому-то заплатить за их безвременную смерть.

— Покудова посиди, — сказали капитану компетентно. — Скандал замнем и дело пересмотрим. И сам ведь понимаешь, по букве закона есть что на тебя повесить. Факт распития место имел?

— Было дело, — согласился капитан и отправился сидеть.

Картошка удалась на славу. Ремида и тут угадала, а может быть, все-таки прознала по неведомым каналам судьбы, привычки, вкусы Ярослава, и тут без ведовства не обошлось, спокойно думал капитан. Его не беспокоило это больше, могло и попросту совпасть, что любят они оба лука множество в картошке и обязательно на животном масле.

— Не подумал ли ты однажды, что кто-то специально подсовывает тесты в твоей жизни? — спросила Ремида, с достоинством приняв его хвалу картошке. — На прочность тебя испытывают, Ярослав, с семилетнего отсчета. Ведь вором мог ты стать еще тогда?

— Безусловно мог… Товарищи мои по детству, если годится это слово применительно к той жизни, так и сгинули в лагерях.

— И потому не раз тебя ломали, да только не поддался… Почему?

Капитан пожал плечами.

— Не привык сдаваться, — сказал он.

— Но кто-то ведь тебя приучил к этому! Или было заложено свыше… Ты выкарабкался, расправился и — хлоп. Очередное испытание. И опять его одолеваешь. А ведь иные полагают, что жизнь — набор устройств для уютного существованья.

— Ия уюта не бегу, — засмеялся капитан, удивившись тому, что применил вдруг старомодный оборот.

— Да, — покачала головой Ремида. — Судьба никогда не дает людям полного счастья. Она всегда стремиться к хорошему присовокупить нечто плохое. Juvidia deorum.

— Не понял, — отозвался капитан.

— Зависть богов, так утверждали в старину. Византийский историк Лев Диакон полагает, что провидение презирает заносчивый дух человека, укрощает его, обращает в ничто.

— Слюнтяй и фаталист он, этот твой Диакон, язычник… С провидением и богами надо спорить! И выигрывать в драке…

— Хо-хо! — воскликнула Ремида. — Ты мне все больше нравишься, капитан… А сам ты разве христианин?

— Я — коммунист, хотя вот в партии не состою…

— А прежде состоял?

— Иначе в капитаны не пробьешься. Пошел под суд — и тут же автоматом исключили. А на свободу отпустили — так и остался без билета.

— А как же тебя — беспартийного, назначают директором краболова?

— Времена наступили иные, Ремида. Ты ж понимаешь… На блок порядочных людей теперь одна-единственная ставка. Иначе все погибнет.

— Погибнет, — согласилась, разливая чай, Ремида.

— А чей же дом, в котором так уютно? — спросил, осматриваясь, повнимательнее, Ярослав. Сначала печку топил, потом картошку чистил, вел разговоры и только вот теперь расслабился и с интересом озирался в жилище. Оно лишь с виду было деревенским, по внешнему обличью, стенам, окнам. Внутри стояли книжные шкафы, скульптуры по углам, картины и гравюры, и тут же прялки, самовары и даже пары лыковых лаптей соседствовали с сочной акварелью «Трубеж летом».