Импрессионисты - Сергей Курганов

РЕШЕНИЕ ЛЕНЫ. Только одну не могут и не смеют.

Если плоскости пересекаются, то точка, лежащая кстати на прямой стыка двух плоскостей, которая имеет множество точек, не будет иметь столько сил ликвидировать тех, без которых она и сама не существует.

Или же ни каких плоскостей, пространств не имеет права быть, и лишь одна точка, смеющая назвать себя как хочет, создавши условия, желаемые ею, живет во всем, что вообще есть...

И тем более не могут иметь общую точку, если они располагаются в разных пространствах (выше, ниже). Тут уж ни о каких связях вообще речи быть не может у этих двух плоскостей, они даже не чувствуют друг друга, просто живут своей жизнью и все.

осень, 1995.

"Иосиф и его братья" - в нашей фляжке... Мы двигались по пустыне. Путь был длинен и долог. Он был утомителен - время текло, как пряжа, в которую превращается кудель бессмысленного словоизлияния под нашими старательными пальцами ...

... или дремлешь под жужжанье своего веретена?

Ты объяснял, почему тебя раздражают философствования Манна. Зачем это - в романе? Ну и писал бы метафизический трактат! Кому интересны рассуждения писателя о постороннем предмете? Поэтому Толстой так часто занудлив, скучен и смешон. Что касается Томаса Манна ... Адриен Леверкюн. Ницше. Фейхтвангер. Хайдеггер. Фашизм и антифашизм.

Да! Мировоззрение художника... У Мандельштама вот не было никакого мировоззрения. И у Ахматовой - вплоть до "Реквиема".

- У них (у детей) мировоззрения нет - нет! - Так ведь Вы же формировали их мировоззрение! - Ничего подобного!

Доктор Фаустус в своей средневековой келье ...Однажды Лиловая Маска позволила мне войти в свою лабораторию. Находиться здесь могут только избранные. Чаще всего - немногие любопытные, только приоткрыв дверь, зажмуриваются, зажимают рот и нос, бросаются вон - и долго потом не могут отдышаться.

Для привычного огня, как мелу - безнадежно, Для пепелинки - попусту... зачем? Лишь обжечь мне мнимые колени яме должно, Чтоб чуть пропеть, затанцевать в пустом значеньи... Мой ноготь до конца доест Обилие крючков, переплотившись в тромб... Задвинь опрос об угасавших слова "кость". Ты обратись, что означает зависть, Я обращусь, что значит плеть - за ромбом ромб. Железный нежный ворон клюет вам внутренности. Это - любовь.

Пепел, медленно остывающий на дне палеолитической пещеры и обжигающий колена молящегося волхва, - это познание. Это зависть свистнувшей плетки сильного - вновь и вновь заносимой над сильнейшим. Плеть-змея, покрытая струящимися ромбами, шипит и извивается. Мудрость. Злоба. Месть. Пепел. Бог.

Она - не Ведьма. Она - Ведунья. Не Вещунья - вольная Художница свободного, еще никем не пойманного смысла. Или, может быть, скорее, благородная Дама Алхимик, Гипатия, готовая за многоточие - под каменный град, но ... пусть бы никто не знал об этом! ведь ей только шестнадцать ... Ее речь головокружительный опыт над собственным пониманием мира. Иногда кажется, что она - таки нашла Философский Камень. Так не случайны ее фантасмагории так внутренне логично и единственно по форме то, что выливается из-под ее пера. Выливается, переливается, вливается во всяческие колбы, пробирки, реторты - и там бурлит, кипит, плавится, испускает живые цветочные ароматы и почти непереносимую вонь. Конструктивизм на грани обморока.

- Скажи, я красивая? - По-моему, да ... очень. - Нет, правду скажи... Для меня это важно!

Она недоверчиво щурится ...ни тени улыбки. Она вообще редко улыбается.

Зато когда улыбнется - о-о!

Эта роль - так серьезна. Авторская власть на ее сценические эволюции почти не распространяется. Но Лиловая маска всегда настороже. Ей бы, глупенькой, плясать от счастья, а она чувствует себя покинутой...

- Снова - за печенье. Никогда, никогда не похудеть тебе до пятидесяти шести килограммов!

Лена Михайловская - не математик. Она - тонкий филолог. (Скорее, философ! М.С.) Интересно, как она распространяет филологические подходы в область математических наук. Решая геометрические задачи, Лена пытается оживить точки, прямые и плоскости. Для нее это живые существа, живущие особой жизнью. Они могут колебаться, принимать решения, испытывать чувство собственности, какие-то желания. Точки могут подчиняться аксиомам и правилам, но могут и уклоняться от них, создавая себе условия жизни по произволу. Все это, конечно, далеко от реальной школьной стереометрии. Но возможность фантазировать на уроке математики (пусть это и не приводит к успешному и строгому решению задачи ) наполняет художественное мышление Лены - пространственно-временными образами и характеристиками. Отсюда неповторимые ритмы сочинений Лены о Толстом и Тургеневе.

ГЛАВА ВТОРАЯ.

ИМПРЕССИОНИСТ ОСТРОВСКИЙ?

...Вечер 2 сентября 1996 года. Мы на концерте замечательного музыканта Юрия Кузнецова из Одессы. Музыка сложная, но всем очень понравилось. Особенно запомнилось место, где пианист, общаясь с открытым роялем, пытается достать мелодию непосредственно из струн... не получается - он вновь терзает рояль, просит его сыграть, запускает в струны рояля свои тонкие пальцы (будто женщину ласкает,- шепчет Юля Вятчина) - все равно ничего не получается. И вдруг руки возвращаются на клавиатуру - и звучит дивная, гармоничная весенняя мелодия, что-то вроде: "Все-таки будет весна, и я доживу до весны..."

После концерта Юля Вятчина читает свои новые стихи - одно стихотворение лучше другого...

А в десятом классе Юля не писала совсем ничего. Вдохновение не приходило, а писать по заданию не хотелось. Великолепный "Мой Гамлет", прозвучавший на выпускном творческом экзамене, написан в конце девятого класса. Потом ничего. А ведь Юля всегда писала много и охотно...

В десятом классе было много живописи. Сами рисовали, слушали рассказы Галины Борисовны Беккер об искусстве барокко и классицизма, об импрессионистах и Пикассо - у Галины Борисовны дома всегда можно посмотреть альбомы и книги о художниках.

Импрессионисты увлекали более всего. Да и жизнь нашего маленького кружка десятиклассников, в течение первых восьми школьных лет переживавшего искус Школы диалога культур и теперь как бы отпущенного на свободу (можно выбирать учителей, стиль преподавания, формы общения, можно вообще учиться самостоятельно) - стала отчасти напоминать жизнь импрессионистского ателье. Мы часто собирались, к нам стали приходить очень интересные взрослые. Мы писали и читали стихи, посвящали друг другу рисунки, обсуждали сочинения друг друга. Слушали музыку, говорили о трагическом Курте Кобейне, переводили с английского слова его песен.

Когда взрослые и их ученики так долго учатся вместе, их сообщество начинает превращаться в то, что я как-то назвал "учебно-литературным направлением". Образуются свои пристрастия, свой стиль обсуждения произведений, свой особенный язык. Не взрослый привносит это и не ребята. Это происходит само собой. Если немного приглядеться и пофантазировать, то вокруг Школы диалога культур, придуманной Библером, можно увидеть по крайней мере три "учебно-литературных направления". Вот будетляне-футуристы, ученики Вениамина Литовского, харьковского педагога. Они мечтают о победе Спартака и декабристов, в диалогах об исторических событиях пытаются изменить их ход, они всегда активны и остро социальны. Школа для них - центр микрорайона. А они - прогрессоры и преобразователи мира, "председатели земного шара". И тексты у них такие. А вот, в том же Харькове, школа "Очаг" и ученики Владимира Осетинского. Это - "структуралисты". Они читают Проппа и Лотмана, Якобсона и Аристотеля. Учатся науке читать и понимать текст. Осваивают разные техники анализа произведения.

РЕПЛИКА В. ОСЕТИНСКОГО: - Мы не "структуралисты " вовсе, а "пониматели". Мы учимся понимать Другого, а не собственные впечатления. Для нас книги - это Речь Другого (Софокла, Данте), его "образ мира", его определение "последних вопросов бытия". Мы учимся понимать мысль Другого и видеть (переживать, восхищаться) то, что превращает его словесное высказывание в произведение искусства. Впрочем, судя по очень интересным сочинениям, и Ваши, С.Ю., ребята вовсе не "импрессионисты", а "пониматели" (Харьков, ноябрь 1996, гимназия "Очаг").

Мы, красноярские выпускники Школы диалога культур, мы - импрессионисты... Мы читаем книги, слушаем музыку, смотрим спектакли и фильмы. Литературоведческих работ пока не читаем. И - замечаем на полях, маргинально - свои впечатления от увиденного, прочитанного, услышанного. Этими впечатлениями и изображением впечатлений - в эссе, стихах, рисунках мы и живем. Может быть, это не столь академично, как в культурологических лицеях. Зато - живо и интересно. Жажда услышать впечатление другого, поделиться своим впечатлением сильна в нас...

... фильм назывался "Женщина дня". Режиссера никто не вспомнил. И я не знаю до сих пор, чье это. Сценарий прост, как... почти как пьесы Марины Цветаевой. Мужчина. Женщина. Борьба за власть. Внезапный гость. Его роль вдруг берет на себя коротенькая музыкальная фраза - и вбирает его жизнь. Вбирает, всасывает - как губка кровь из сочащейся раны. Этот случайный убит в конце. Сползает по кирпичной (?) стене... как на кладбище Пер ла Шез. Фабулы почти нет. И при этом - фантастическая работа режиссера и оператора. Ряд остановленных мгновений, живописно точных ... едва ли не каждый кадр выхваченный из движущегося потока жизни яркий и странный зрительный образ. Сравнила бы разве со "Сталкером" Тарковского - с его неподражаемым сюрреализмом, особенно в величественно-печальной второй серии. Но там сюр, очень выразительный, мощный. А здесь - импрессионизм, без всякого сомнения.