КОТАстрофа. Мир фантастики 2012 - Мария Ема

Все кошачье-мышиное коломенское сообщество лежало, пока Жоржик не поднимал из горы кошачьих телес круглую большую башку с прикушенным языком. Тут все вскакивали. Оглядев свой народ, Жоржик опускал башку на лапы, вновь погружаясь в дремоту. Все ложились. Периодически повторяясь, минут десять – двадцать длилось кошачье-казарменное лечь-встать; думаю, то же делали и загипнотизированные мыши, судорожно вскакивая и валясь без сил, повинуясь коллективному магнетизму.

Прогулка заканчивалась. Жоржика брали на руки и уносили, тяжести он был сверхъестественной, этакая гиря для Жаботинского, собака его параметров казалась бы пушинкой, представительницей категории наилегчайшего веса или веса пера. Дядюшкин кот был налит земным притяжением по самую маковку, ему поэтому и ходить-то было невмоготу. Стоило взять обреченного на возвращение домой фараона на руки, как все сонмище илотов вскакивало и начинало выть на все голоса, как выли бы на луну волки либо шакалы. Кошачий хор резонировал, наполнял окрестность. Мышиный писк визгливо-неслышно вторил. Жоржик, по обыкновению, был глух и нем.

Кошки выли, коломенские собаки, услышав их tutti, приходили в исступление и лаяли до хрипоты. В волне воя и лая Жоржик водворялся нах хауз.

Жившая в дядюшкином доме старая нянюшка, вырастившая ныне взрослых детей и их детей тоже, женщина простая и хозяйственная, время от времени варила кисель, беря для этой цели громадную кастрюлю, как на целый полк, и была права, поскольку гости в доме не переводились, да и чад с домочадцами было полно. Кисель, густой и вкусный, напоминавший желе, ставили на поддонник под форточку студить. Однажды, в первый и единственный раз, все услышали вечно немотствующего Жоржика, его трубный утробный подвыв, фараоново «вау-у! вау-у!». Бросившись на вопль, маленькая толпа домашних замерла на минуту в дверях кухоньки. Жоржика очаровал, очевидно, летне-весенний свежий теплый воздух из форточки, полихромный дворовый запах; кот, вспомнив юность, решил, на форточку вскочив, обозреть окрестность. Попытавшись вскочить, он сорвался и всей тушею плюхнулся в остывающий кисель, его заклинило в кастрюле, он выл от омерзения находиться в клейкой сладкой среде человеческих извращенных забав со жратвою, от унижения и страха, от осознания кошачьей своей горькой судьбины, видя кошачий Рок, ощущая вес меховой шапки кошачьего Мономаха, с которой стекал на его колоссальную рожу теплый мутный кисель. Кота достали, отмыли, в его честь зажгли камин, он обсыхал на своем тюфячке, жмурясь на угли. Окрестные кошки, слышавшие, надо думать, вопль фараона, в ту ночь кошачьих концертов на поленницах и соседских крышах не закатывали; немо было в Коломне, не пищали и мыши, даже собачьего лая было не слыхать. В угрожающей животной тишине двигался к западу лунный свет, а тени деревьев, трав и редко встречающихся в скверах цветов шли на восток.

Впрочем, на следующую ночь весенне-летние игрища возобновились с удвоенной силою, ибо каждый мардарий, все васьки, барсики, мурзики осознали: сколько б ни метелили они друг друга в рыцарских поединках, ни чистили друг другу усатые вывески, побеждая голосом, или взглядом, или тривиальным лапоприкладством, их развратные мурки мечтают о кошачьем божестве по имени Жорж, не снисходящем в данаям девственном Зевсе, стало быть все кошачьи подвиги втуне: можно победить кота, а как победить мечты глупых кощонок? Глупым кощонкам снились котята, вырастающие в стада кошачьих мастодонтов, состоящие из жоржиков, каждая задрипанная кошачья шлюшка чувствовала себя спросонок праматерью полубогов и полубогинь.

Кстати, я полагаю, привидение Жоржика просто обязано являться если не людям, так коломенским квадрупедам, особенно по весне.

«Коломенским кошкам, котам и мышам, а также псам (но иногда и кошачьему населению других островов архипелага Святого Петра) иногда является привидение Кошачьего фараона – преувеличенно большого кота. Кошки следят за ним, обмерев, провожают глазами в воздухе нечто невидимое; людям явлена одна траектория движения их взглядов и голов.

Не удивляйтесь, увидев в Зимнем саду или в Ледяном доме Кошачьего фараона. Его призрак безопасен, даже в некотором роде является амулетом – приносит счастье».

Андрей Страканов. Крысёныш

Простите, твари божии, венец его творенья

за все то зло, за боль,

что вам когда-то мной была причинена —

сознательно или по скудости ума…

Писк доносился из-под обломка бетонной плиты. Вернее – из самого обломка: в толще бетона имелось несколько сквозных отверстий. Из одного такого отверстия и слышался писк, больше похожий на тихий непрекращающийся плач, полный тоски и безнадежности. Ирочка почувствовала, как под водолазкой по ее телу поползли мурашки – было полное ощущение, что в этом обломке бетона застрял малюсенький ребенок: ни одно другое живое существо кроме человека не могло так плакать.

– Ну что ты здесь застыла? – запыхавшийся Саша Гаспарян, неожиданно появившись на куче мусора, недовольно глянул на Иру. – Там ребята еще один участок заражения обнаружили. Это какой-то кошмар! Пошли скорее.

– Санечка… подожди. Ты слышишь? Ты это слышишь? – не обращая внимания на недовольный тон парня, прошептала Ира.

– Что там у тебя? – недовольство на лице Гаспаряна уступило место ленивому любопытству, он даже прищурил левый глаз, прислушиваясь к доносившимся из глубины отверстия звукам. – Ну, Ирка, вечно ты что-нибудь такое найдешь! Да, похоже, там действительно застрял кто-то. Небось крысеныш какой-нибудь помоечный, не иначе… Ну что теперь, МЧС будем вызывать или работать пойдем?

– Слушай, Сашка!! Он же плачет там… Крысеныши так не плачут. Да, а хоть бы и крысеныш – какая разница! Нельзя же бросать, когда ТАК плачут! В общем, я не знаю, МЧС тут требуется или еще кого надо вызывать, но только я тебе говорю точно – я ни на шаг отсюда не сдвинусь, пока его оттуда не вытащат!

– Ладно, ладно… Давай посмотрим, что это за крысёныш там… – Видя, что ее не унять, Гаспарян, смирившись с неизбежным, с натужным кряхтением опустился на колени и стал шарить в отверстии рукой. Комбинезон на Сашкиной худой спине натянулся, и стало видно, как под тканью елозят острые лопатки.

Кряхтел Саша вовсе не потому, что было ему тяжело, а для того, чтобы упрямая Ирочка почувствовала угрызения совести – вот, мол, люди там делом занимаются, участки заражения ищут, а она – такая-сякая-нехорошая! – заставляет его какой-то мурой заниматься, крысёнышей всяких из мусора доставать.

– Ну что там? Видишь его? Нащупал? – от нетерпения она подошла поближе, едва не наступив Гаспаряну на левую руку, которой он опирался о землю. Саша повернул голову и почти уперся носом в ее точеные коленки. Лаборантке, в отличие от остальных членов бригады, даже во время полевых выездов разрешалось оставаться «в гражданском», а сегодня это были футболка и довольно легкомысленная юбочка – наряд, прямо сказать, не для свалки…