Феномен фантастики - Сергей Снегов

И поскольку сюжеты всех подобных фантастических произведений основывались на описаниях результатов великих научных свершений, то и вся литература была поименована научной фантастикой. Несколько позже, для пристойности, в научной фантастике произвели внутреннее не то реальное разделение, не то простое переименование: научная фантастика ближнего прицела и научная фантастика прицела дальнего. Предполагалось, что в «ближней» фантастике разрабатываются сюжеты малых открытий и изобретений, и потому эта «ближняя» литература не очень-то, собственно, литературна и не очень фантастична и вообще с искусством имеет мало общего. Зато фантастика прицела дальнего трактует большие научно-технические новинки и потому устремлена в будущее — значит больше простора для фантазии, больше возможности стать искусством на простой информации. Хрен, однако, не слаще редьки.

Массовая культура с ее общедоступностью и стандартностью — духовная пища однородна для всех и потому охотно поглощается всеми — определила первоначальное огромное увлечение научной фантастикой. Этот, в сущности, информативный род литературы отвечал всеобщей жажде информации. В каждом новом произведении было что-то новое по части открытий, изобретений, находок, сбывшихся предвидений, еще не сбывшихся перспектив. Игнорировать такие творения в дни всеобщего поклонения новизне было практически невозможно. И ширились, и ширились границы тем, использующих техническую и научную новизну. И умножались груды книг, захватывающих читателя не мастерством изложения, не личностями героев, не великими страстями, не глубокими раздумьями, а лишь какой-либо новизной в сюжетном антураже. Читательский спрос требовал в эпоху технической революции материала для растущего творческого воображения, для ответа о возможности дальнейших открытий, изобретений, находок, в общем — для описания и прогноза всяческих достижений. Научная фантастика стала не только модной, но и массовой литературой со всеми недостатками массового продукта — стандартизацией сюжетов и героев, облегченностью и поверхностностью художественного письма. Начавшись как новое явление в литературе, она неумолимо превратилась в чтиво, литературу второго, если не третьего художественного разряда.

Некоторое оживление в научной фантастике произвело постепенно накапливавшееся в обществе противодействие научно-техническому прогрессу. Если все происходило в общественной жизни и не совсем по третьему закону механики Ньютона — действие точно равно противодействию, — то, во всяком случае, действие порождало свое противостояние. Сперва это совершилось в сфере социальных, а не технических революций — возможно, потому, что первые происходили много раньше вторых. Великая революция большевизма оказала огромное влияние на всю мировую историю. Она прежде всего ужаснула властителей капитализма картиной того, что произойдет и с ними, если они не примут действенных мер — и притом незамедлительно, пока и у них не разразилась гроза. На западе после 1917 года шло торопливое перераспределение богатств и общественного влияния в пользу общественных низов и представлявших их партий и профсоюзов. А затем в том же направлении стала действовать и научно-техническая революция, многократно увеличившая материальные блага в обществе. Новые люмпен-пролетарские революции стали невозможны. Ленин в своей книге «Империализм как высшая стадия капитализма» провозгласил, что наступающие годы — эпоха империалистических войн за передел мира и пролетарских революций. Войны возникали и после его смерти, но скорей национальные, а не империалистические. А передел мира свершился совершенно обратный тому, какой он предсказывал, — великие державы не оттяпывали одна у другой колонии, а постепенно отделывались от своих собственных, ставших для них лишь обузой. И в тех главных странах, где особенно многочислен и силен был пролетариат, с каждым годом слабели, пока вовсе не стерлись позывы к социальным катаклизмам.

И еще одно важное следствие имела совершившаяся у нас большевистская революция. Она заставила не только вглядываться со страхом в то, что происходило у нас, но и задумываться над тем, какое сложится будущее, если наша революция победит и распространится повсеместно. И будущее при глубоком анализе представилось невеселым. Так появился новый вид художественной литературы — романы-предсказания, романы-предупреждения. Сюжетно это была чистая фантастика, философски — деловой прогноз будущего. И писали эти романы, пока еще уникумы, настоящие художники и мыслители. Так появились «Этот новый дивный мир» Хаксли, «Мы» Замятина, «1984» Оруэлла. Каждая из этих книг стала заметной вехой в современной фантастике. И они были по-своему научны, хотя вряд ли кто причислил бы их к создававшейся в то время научной фантастике.

Все более усиливающееся противодействие вызвал и бурно нараставший технический прогресс. Научно-техническая революция не только вызвала на свет великое множество адептов, клокочущих от энтузиазма, но и скрытых, а потом и заявивших о себе открыто противников. Уже применение во Второй мировой войне массы технических новинок, приведших к гибели 50 миллионов человек на фронте и в тылу, вызвало у мыслящих людей негодование и опасение. А появление зловещего ядерного оружия, уничтожение двумя небольшими бомбами — всего около пяти тонн весом каждая — двух полумиллионных городов вызвало в мире психологический шок: восхищение перед мощью разума, создавшего такие невероятные массы убийственной энергии в крохотном объеме, и ужас от того, что эта энергия способна и дальше совершенствоваться и применяться на гибель всему человечеству либо — в лучшем случае — отдельных стран, ставших объектом нападения. А последовавшие затем аварии на атомных реакторах, катастрофа в Чернобыле, ставшие известными данные о влиянии радиоактивного заражения на жизнь и гены быстро вызвали массовую истерику у народа, форменную ненависть ко всему, что вызывает к действию скрытую ядерную энергию либо как-то связано с ней. Величайшее из технических достижений — освобождение внутриядерной энергии — внезапно стало объектом ненависти, а не восхищения. НТР недолгое время виделась сладостным ликом божества, доброжелательно открывающего сияющие пути в райское техническое блаженство. Ныне огромная часть человечества замечает лишь свирепые клыки, которые распахнули на него высшие успехи техники. Наступила парадоксальная пора. Энергетическое будущее общества заключается в использовании ослепительных возможностей широкого использования потенциальной энергии атомного ядра. А мечущееся в истерике общество стремится судорожно подавить ногами то самое, что несет ему грядущее богатство и комфорт.

И, быстро отвечая новым потребностям эпохи, научная фантастика метнулась от неумеренного восхваления достижений науки и техники к столь же неумеренному осуждению их успехов. Валом повалили рассказы, повести, романы и пьесы-предупреждения. Всячески расписывались те недостатки, те провалы, те, наконец, ужасы, которые несет с собой дальнейший технический прогресс. Модой стало не восхвалять прогресс, как было еще недавно, а все свирепей, все изощренней хулить его. На апологетов будущего смотрели как на недомысленников — даже желторотые писательские юнцы, только пробующие себя на бумаге и ничего важного не создавшие и даже вообще не умеющие создавать. Все их художественные усилия направлялись на то, чтобы выискать в нашей жизни — особенно грядущей, это было всего легче, ибо черт ее знает, какой она будет, эта грядущая жизнь, — что-нибудь, достойное хотя бы простой ругни, а всего лучше — верх успеха — внушающее омерзение и ужас. Вот смотрите, честно предупреждаем, что вас ждет, — таков был боевой клич этих творцов литературы, в большинстве так и не сотворивших ничего литературно важного. (В этом круге особняком стоят по своим художественным достоинствам «Письма мертвого человека» В. Рыбакова.)

В хлынувшем потоке «книг предупреждения» таилось два имманентных недостатка, которые неизбежно должны были проявиться. И проявление их привело к нынешнему, все усиливающемуся оскудению этого литературного направления.

Первый — чисто профессиональный, простая особенность литературного мастерства. Ужасы легче писать, чем благолепие. Крушения, муки, страдания, неудачи гораздо сильнее действуют на психику читателя, чем спокойная жизнь. Попробуйте прочитать большой роман о любви, где нет житейской драмы — сплошное благополучие от первого собственного поцелуя до счастливого замужества последней внучки. Только устойчивые любители литературы дотянут до середины такой книги. Но если на первых же страницах страстная любовь не встречает взаимности, если на следующих страницах сплошная ревность, измены, ссоры, стычки и — особенно — попытки решить жизненные передряги и недодряги ножом, пистолетом или ядом — нет, от подобной книги не оторваться, ее нужно проглотить!