Беатриса - Юрий Медведев

– Между прочим, несостоявшаяся кухарка добровольно последовала за вами на Корону. Убедив всех членов Сената разрешить ей скрасить ваше пожизненное изгнание. И заметьте: она ни в чем не обвинялась, и в деле вашем постыдном вообще не фигурировала. Не правда ли?

– Я прикончу изменницу. И его, мерзавца, – как-то уж очень спокойно провозгласил генетик.

– Полагаете, после этого Сенат не пригвоздит вас к очищению грехов в пламени радунита? Тело, распавшееся на атомы, ох как трудно воссоздать, а тем паче оживить. Чудес не бывает, как вы любите выражаться.

Берсенев весь обмяк, поник. Чем еще, кроме третьего бокала джина с тоником, могла скрасить его горе я, Беатриса…

Пора было прощаться с генетиком. Но я сочла нужным сделать ему внушение.

– При любых обстоятельствах, Дан, старайтесь судить других – как себя самого. Это избавит от многих неприятностей.

– Неприятностей? Да я их без счета схлопотал от злодейки-судьбы. Барахтаюсь по горло в зловонной жиже бытия, – уныло ответствовал ученый.

– И еще совет: не будьте столь категоричны. Кому-кому, но уж не вам аттестовать капитана "Сварога" как злодея, убийцу и негодяя.

– Я доверяю приговору Сената Планетарной Безопасности…

– Похвально. Однако вспомним и другой приговор Сената. Ученому-генетику, который в лаборатории на острове Ямайка при невыясненных обстоятельствах соединил гены свиньи, крысы и человека. Родившиеся мутанты – их называли крысвичи, или чексы – вырвались на волю и загрызли чуть ли полмиллиона островитян. Сам же горе-экспериментатор едва спасся на вертолете Красного Креста.

Берсенев поставил на стол пустой бокал и сказал устало:

– Клянусь, Беатриса, в этой трагедии я не повинен. Чист, как стеклышко. Лишь теперь осознаю: то была месть небес.

– Кому?

– Мне.

– За что?

– За непомерное честолюбие. За желание пожимать руки президентам, раздавать интервью и задирать нос перед коллегами.

Такого от Берсенева я не ожидала.

– Что-то не похоже на вас, склонного, скорее, к замкнутой жизни. Добровольно покинули Оксфорд, почти десять лет провели затворником на Ямайке…

– Счастливейшие годы, счастливейшие… Все мои главные открытия… Одна из лучших лабораторий мира. Эх, Ямайка! До Северной и Южной Америк – рукой подать, рядом Куба, Антильские и Багамские острова. А природа! Да еще шесть веков назад старик Колумб назвал Ямайку обителью блаженства. Правда, в сезон дождей – это май-июнь и ноябрь-декабрь – ливни, как из ведра, но остальное время – райский уголок. Именно здесь я узнал однажды, что схлопотал премию Авиценны, многие считают ее престижней Нобелевской. Два миллиона долларов, прием в Вашингтоне у президента, – кто не мечтает о такой удаче…

Помню, улетать в Вашингтон должен был утром 12 сентября. А накануне, ближе к вечеру, оседлал свой джип и поехал на этюды – по лесной паршивой дороге, к высохшему озеру. Там скалы – как стадо окаменевших динозавров… Сижу, стало быть, на стульчике раскладном, малюю пейзаж. И представьте, Беатриса, провожая взглядом стаю каких-то синекрылых птичек, задрал я свою, тогда еще кудрявую голову, – и остолбенел. Надо мною объявилась нежданно-негаданно здоровенная башня, вроде Эйфелевой, но не из металла, а из оранжево-серебристых молний. Не успел опомниться, а уж материализовалось внутри этой иллюминированной великанши эдакое колесико, ободочек – в поперечнике с римский Колизей. Колесо показалось мне раскаленным до белизны, а внутри его чуть дымилась спиральная туманность: фиолетово-молочная, с завихрениями и переливающимися огоньками звезд. В общем, планетарий при дневном свете. И рушится планетарий прямо на меня. И я вырубаюсь, будто током высокого напряжения ужаленный.

Очнулся. В ушах гудит, голова раскалывается. Под куполом моего планетария – тьма-тьмущая. Лишь внизу, по замкнутому кольцу, полоса тусклого света. Фосфоресцирующий забор для одинокого лауреата… Что делать? Побрел к забору. Он оказался гладким и холодноватым овалом вышиною с трехэтажный дом. Двинулся вдоль забора, как зверек в круглой клетке, и вообразите, Беатриса, подхожу к разлому. Будто лайнер океанский переломлен надвое, а на срезе торчат трубы, коммуникации, колеса, рычаги.

Разлом в ширину был метров пять. Я покумекал – вдруг облучусь? – но рискнул-таки и шагнул в проход. Пробираюсь в полутьме, съежившись от страха, уже и Луну заметил вроде бы в просвете впереди. Глядь – мертвое тело. И не просто мертвец, а разрезанный надвое – от плеча до пояса. Как ударом меча. Да таким лютым ударом, что половинки раскидало к противоположным стенам разлома.

Решил миновать мертвеца посередине, от одной фразы волосы встают дыбом, верно, Беатриса? Внезапно та половина, что с головою, открывает глаза и начинает бубнить, как заведенная: "Ты должен меня спасти… Ты должен меня спасти…" Я опять остолбеневаю, глядя на говорящего покойника. "Попытаюсь, – отвечаю, – помочь, любой врач дает клятву спасать жизнь человека". – "Я не человек, – изрекает рассеченный надвое. – Белковоподобный самовоспроизводящийся автомат. Из других миров и времен". Прямо так и заявил, Беатриса. "Чудесно, – говорю, – за последние полвека мы, земляне, избалованы визитами небожителей, правда, спасать никого не приходилось". Попросил он для начала соединить его расчлененный организм. Ухватился я за нижнюю половину (он был в эластичном комбинезоне и высоких сапогах) и поволок к верхней, удивляясь легкости плоти. На срезе она была бескровной, мраморно-белой, а внутри – вместо сердца, легких, кишок и прочей требухи – фосфоресцировали загадочные кристаллы, трубки, колбочки, соединенные попарно шарики. Вскоре разглядел и лицо пришельца: удлиненные скулы, благородной лепки лоб. Особенно выделялись глаза – непомерно большие, как бы гипнотизирующие. А голову венчал прозрачный изящный колпак, в нем роился туман, испещренный синеватыми блестками, будто там томился в неволе заколдованный свод ночных небес. "Теперь проследуй в навигаторскую, – сказал небожитель, когда тело было соединено. – Задействуй под центральным экраном вторую плату справа в нижнем ряду, как укажет стрелка. Больше ничего не трогай". Тут возникла в воздухе светящаяся зеленоватая стрела и пошел я вслед за нею… Скажу одно: достаточно было взглянуть на плавающие в пространстве навигаторской разноцветные трехметровые кристаллы, чтобы убедиться: к Земле-матушке колесообразный корабль не имеет отношения.

Когда же вернулся, выполнив наказ, пришелец сказал: "Запомни, я на вашей планете – не по своей воле. Мой светолет потерпел аварию в гравитационном вихревороте и оказался отброшенным в прошлое на полторы тысячи лет. Не беспокойся, вреда не принесу. Когда спасешь меня окончательно, я устраню эти незначительные повреждения, – он указал на разлом, – и отбуду в свои миры и времена. Если пожелаешь, и тебя приглашаю с собою, – награда за помощь в беде". Я поблагодарил небожителя из далекого будущего и поинтересовался, что означает окончательное спасение. Оказалось, я должен был на протяжении 34 часов время от времени задействовать определенные приборы в навигаторской. "Теперь отключусь на тридцать семь минут, – сказал он. – И воссоединюсь с самим собою – адаптационно-регуляторным тридцатимиллиардновариантным автоматом. Надеюсь, ты не покинешь меня и выполнишь третий закон вселенского содружества, который гласит: "Разумный, спаси разумное". И пришелец закрыл глаза.