Конец фильма - Фридрих Незнанский

— В странный мир вы попали, молодой человек. Не мир, а одна видимость.

— Максимов вот рассказывает, что это его хотели убить…

— Плюньте. Он актер. Это — «письма темных людей». У них в профессии по определению — быть наивными. Он ведь вам говорил про молодых, что ему завидуют, да?

— Что-то вроде этого.

— Полузавидуют-полуненавидят-полулюбят. А вон там цех обработки пленки, — показал Вакасян на светящиеся окна. — Завтра будет готов материал. Посмотрите?

— Ну да! — встрепенулся Грязнов. — Вы же снимали.

— Увы, смерть-то мы как раз и не снимали. Снимали имитацию. Притворство одно снимали.

— А вы… не любите свою работу, — полуутвердительно спросил Грязнов.

— А вы?

— Я первый спросил, — улыбнулся Грязнов.

— Нет, я ее люблю, — спокойно сказал Вакасян. — Если бы не работа, я бы помер давно. Да и не жил бы никогда. Вот ведь странность — все здесь полужизнь-полусмерть, а…

— А Кирилл?

Вакасян даже остановился:

— Не понимаю! Этого не понимаю. Я уже сорок лет на студии. Смешные, странные, сумасшедшие люди, но чтоб убить…

— Никто?

— Никто.

— Совсем-совсем никто?

— Совсем.

— Ну тогда я домой, — сказал Грязнов.

— Я тоже.

— Я думал, у вас съемка ночная.

— Нет, я вас искал.

Они вышли к проходной.

— Да, — сказал Вакасян. — А вы пленку еще не смотрели?

— Вы ж сказали — завтра.

— Нет. Там на площадке чья-то жена снимала. На видео.

— Чья?

— Не моя — точно.

— Ну что?.. А на квартиру ходили?.. Ясно. И еще — у вас есть списки? Ну всех — свидетелей, что находились в павильоне? — спрашивал по телефону следователя Грязнов, выруливая на Бережковскую набережную. — Всех-всех. Диктуйте… Нет, дальше. Дальше. Стоп. Повторите? Костенко и раньше был Костенко. Ага. Олег и Ольга. Адрес есть?

Грязнов круто развернул машину и повел ее в другую сторону. Вылетел на Минскую улицу, погнал в сторону Матвеевского.

— Четыреста сорок три двадцать два двадцать два, — приговаривал он, набирая на мобильнике номер.

«Занято» — высвечивалось на дисплее после пиликания.

Грязнов бросил телефон: он уже подъезжал к нужному дому.

Дверь распахнулась. На пороге стоял актер, которого Грязнов уже видел на съемочной площадке.

— А я знал, что вы приедете, — улыбался он.

Линьков перепрыгнул через забор и стал тихонько пробираться к административному зданию. В руке у него по-прежнему был пистолет.

Он открыл дверь, спрятал пистолет в карман куртки. Воровато огляделся и вошел в коридор студии.

Линьков подошел к пиротехническому цеху, прислонил ухо к двери. За дверью было тихо.

— И где мы сейчас возьмем скрипку? — услышал Линьков голоса спускающихся по лестнице.

— Звони Каратыгину. Пусть студентов шлет.

— Так мы до утра будем писать какие-то три такта!

— А так вообще не напишем!

Линьков вжался в стену.

Мимо прошли, не взглянув на него, двое.

— Я всегда говорил — композиторов на запись не пускать!

— Ты это Калачеву скажи…

Линьков отлепился от стены и взялся за ручку двери.

— Да не за что, — улыбался актер. Жена его тоже мило улыбалась. — Мы уже вдоль и поперек просмотрели — ничего там нет.

Грязнов сунул кассету в карман:

— И все-таки спасибо.

Из машины снова позвонил следователю:

— Это опять я. Телефон режиссера дайте, пожалуйста. Ага, Вакасяна. Вы уже спали, что ли? А который час? Правда? — Грязнов сам взглянул на часы. Извините, ё-моё! — Однако он снова набрал номер на мобильнике: — Алло, Михаил Тигранович? Это Грязнов беспокоит… Я не поздно? Извините. Вы смогли бы завтра посмотреть со мной ту пленку. Да, ее самую… Нашел… У Костенко… Отлично… А сегодня?.. Ясно, извините.

Возле своего дома он был через полчаса. Обидно, что на сегодня все дела кончились. Но ему показалось, что он все равно не сможет заснуть.

Ведь убили его товарища…

Денис вышел из машины, запер дверцу. Кто-то шагнул к нему из темноты.

— Сергей Петрович? — почему-то даже не удивился он.

— Не спится, — сказал Морозов. — Ну что накопал?

— Так, полувидимость, — улыбнулся Грязнов. — Полужизнь-полусмерть…

— Кино, — уважительно произнес Морозов.

Денис умылся, выпил кофе, вышел на балкон покурить.

В доме напротив, тоже на балконе, мерцал огонек сигареты.

Денис знал, кто сейчас там стоит. Он знал этого человека, пожалуй, столько же, сколько и Кирилла. Но говорить с этим человеком он не хотел. Он этого человека ненавидел.

В цеху было темно. Но Линьков свет зажигать не стал. Подошел к своему столу, нагнулся, сунул под него руку, ощупал днище тумбы и отклеил плоский пакет. Сунул пакет в карман. Встал.

И в тот же момент где-то совсем рядом пронзительно заскрежетало железо.

Линьков вскрикнул. Бросился к двери.

Но кто-то сильным ударом свалил его с ног.

Драка была жестокая и бессловесная, трое накинулись на Линькова в полной темноте. Сопя и гыкая, вкладывали в удары всю силу.

Линьков, вывернувшись из-под навалившихся тел, откатился к двери, вытащил пистолет и не глядя три раза пальнул в черные фигуры.

Один корчился на полу. Двое других отскочили, закрывая головы руками.

— Не стреляй, брат, не стреляй! — завопили они.

Линьков снова нажал на курок, но, видимо, патрон перекосило.

И тогда две фигуры отлепились от стены и двинулись на Игоря. Но Линьков уже выбежал в коридор, захлопнув за собой тяжелую дверь пиротехнического цеха. И в тот же момент за дверью громко бабахнуло.

Линьков летел по коридорам, утирая с лица кровь, пистолет он все так же держал в руке.

Глава вторая

— А это кто?

— Это «светик», Денис. Ну осветитель. Он ушел как раз за лампой. Морозов нажал на клавишу «пауза». — Юпитер перегорел, а запасные кончились.

— Кто перегорел? — переспросил Грязнов.

— Осветительный прибор. — Вакасян махнул рукой. — Неважно.

Морозов опять нажал на «пуск». И опять изображение запрыгало по экрану. Снимал любитель, ездил камерой туда-сюда так, что ничего нельзя было толком разглядеть.

— Вот тут что? Отмотайте, — попросил Грязнов.

Кадры побежали назад. И опять двинулись вперед, на замедленной скорости, дергаясь, как в стробоскопе.

Они сидели в аппаратной телестудии — есть и такая на «Мосфильме». То и дело входили какие-то озабоченные люди, к чему Денис все никак не мог привыкнуть, что-то брали, о чем-то спрашивали и исчезали. Жизнь тут не останавливалась ни на минуту, казалось, что разобраться в этом кипящем вареве никогда не удастся. А вот Денису как раз и предстояло расхлебывать эту кашу.

— Лена Медведева… Ксюша… Это Галка, гримерша. — Вакасян тыкал пальцем в монитор, указывая на размытые фигуры. — А это у нас кто? Это у нас я.

Денис пристально вглядывался в экран монитора.

— Вот, вот Линьков. — Морозов опять нажал на «паузу». — Около шкафа.

— Ну и что? — Вакасян махнул рукой. — Это еще репетиция, до первого дубля.

— Да, правильно.

— Поехали дальше.

Грязнов наблюдал за Морозовым и Вакасяном. Вообще у него складывалось такое впечатление, что это они расследуют убийство, а Денис просто зашел посмотреть, как это делается.

— Так, вот это уже съемка. — Вакасян откинулся в кресле. — Смотрим…

Виктор Максимов долго метался по комнате, подходил к шкафу, снова отходил, потом что-то писал на клочке бумаги, у него ломался карандаш…

— Наигрывает, как собака! — взорвался вдруг Вакасян. — Нет, ну ты мне скажи, разве это хороший актер? Разве его можно сравнить с молодым Баталовым или даже с тем же Куравлевым? Да у него же только и всего, что мордашка конфетная. Разве не так?

— Михал Тиграныч, я не по этой части. — Грязнов виновато пожал плечами. — Разрешите мне…

— Да, конечно, извините, — Вакасян вздохнул. — Сергей Петрович, перемотайте.

Морозов отмотал немного назад. Актер, написав записку, наконец вынул пистолет. Приставил к груди, потом к виску, сунул в рот…

— Ну ведь просил же его не превращать это все в дурацкую трагедию, любовь любовью не играют!.. — Вакасян раздраженно хлопнул себя по колену. Нет, блин, Макбета разыгрывает!

Когда актер наконец нажал на спусковой крючок, Грязнов даже вздрогнул, как будто ожидал выстрела.

«Стоп! Снято!» — закричал Вакасян, только не настоящий, сидящий рядом, а тот другой, на телевизионном экране.

«Печатать?»

— Это «хлопушка», помреж, — пояснил режиссер.

Дальше не было слышно, потому что камера опять принялась гулять по павильону и по лицам людей. Кто-то переговаривался, кто-то двигал осветительные приборы, отчего по полу плясали тени, операторша трепала за шиворот техника, который был крупнее ее раза в полтора.

«Не подходите к оружию, сколько можно просить!» — слышался голос Линькова.