Набат - Иван Шевцов

- Ну нет, ты что-то хотел сказать. Что ты имел в виду? Ну признайся.

- Совершенно ничего. Просто спросил.

Шлегель несколько минут молчал, соображая. Потом неожиданно громко расхохотался и хлопнул Хасселя по плечу:

- Понял!.. Я понял тебя, Артур. Ты хотел отвлечь меня от лебедей. Хитрый доктор, ой какой хитрый. А я не отстану. Я твой гость - уважь. Ну позволь. Я сам его, только одного стрельну. Один выстрел. Всего один. Если промажу - то все, баста, больше не стреляю. Фрейлейн Герта нам зажарит. Не пожалеешь. Божественно! И мы разопьем с тобой еще по бутылочке. А потом пойдем посмотрим полек, тех, что сегодня доставили. После лебедя.

- Нет, оберфюрер. Стрелять лебедей не будем. По крайней мере сегодня.

- Почему? Жалеешь?.. Для офицера фюрера ты жалеешь польскую птицу, какого-то гадкого лебедя. Эх вы, патриоты, - сквозь зубы процедил Шлегель.

- Патриотизм офицеров фюрера проявляется не в стрельбе по лебедям… - в голосе Хасселя прозвучала едкая ирония.

- А в чем, позвольте вас спросить? - с вызовом произнес оберфюрер, уставившись на Хасселя тупым мутным взглядом. - Ну, доктор, договаривай.

- Если вы не в состоянии сами ответить на свой вопрос, что ж - извольте, оберфюрер, - с ожесточением принимая вызов, ответил Хассель. - Патриотизм истинного немца проявляется в борьбе с врагами Германии, прежде всего там, на Восточном фронте.

- Что вы этим хотите сказать?.. Что здесь, в тылу нашей армии, нет врагов фюрера? Что здесь сидят бездельники и дармоеды? Вы это хотели сказать, герр доктор? - Шлегель встал. Голос его дрожал от волнения и гнева. Розовые щеки надулись и покрылись бледными пятнами. Хассель также поднялся. Отчеканил холодно и отчужденно:

- Я сказал все, что хотел сказать. Больше мне добавить нечего. А комментировать свои слова я не привык.

- Благодарю вас, доктор, за любезность, - Шлегель щелкнул каблуками. - Я сожалею о финале нашей весьма приятной беседы. Позвольте откланяться.

Хассель молча опустил голову. Получилось это у него несколько театрально. Теперь ему вдруг захотелось рассмеяться над поведением оберфюрера. В лодке до самого берега они молчали. Простились у ворот и тоже молча. Шлегель изображал незаслуженно обиженного и в уме грозил доктору подлостью, которую еще не успел придумать. Хассель спешил быстрее отделаться от беспокойного гостя, встреча с которым его расстроила. Он считал, что во всех неудачах гитлеровских войск на Восточном фронте повинны вот такие идиоты, как этот индюкообразный, свиноликий, звероподобный оберфюрер. Он опасался, что такие кретины могут погубить Германию.

Себя Артур Хассель, как и Рейнгарда Гелена, относил к той породе подлинных арийцев, которым суждено владеть миром.

Глава вторая

Подполковник Бойченков Дмитрий Иванович, как и многие сотрудники органов государственной безопасности, в то суровое военное время редко ночевал дома. В его рабочем кабинете в доме номер два на площади Дзержинского стоял кожаный диван с высокой спинкой, к которой была приделана застекленная полка для книг. Она не пустовала: Бойченков любил читать, и, пожалуй, не было случая, чтоб он перед сном не прочитал сотню, а иногда и больше страниц. Разные книги стояли на полке за узорчатым зеркальным стеклом: русская и зарубежная классика, два сборника Ленина и Сталина, учебник политэкономии, томик Тимирязева, томик Вильямса, сборник статей Белинского, "История Государства Российского" Карамзина.

В большом, вделанном в стену шкафу висели военный китель и штатский костюм, шинель и пальто. Там же лежали подушка, простыни, одеяла, полотенца.

Двадцатишестилетний подполковник занимал довольно высокий и ответственный пост в Министерстве государственной безопасности. Подчиненные ему чекисты-разведчики действовали в тылу немецких войск на оккупированной Гитлером территории.

В этот день Бойченков лег спать тоже в своем кабинете в третьем часу ночи. Собственно, это было уже утро: над притихшей Москвой струился розовый рассвет. Перед тем как лечь на пузатый, неудобный для сна диван, Бойченков снял с полки томик Чернышевского, зачитался. Особо понравившиеся места подчеркивал красным карандашом, чтоб затем выписать их в толстую в черном переплете тетрадь. Двумя жирными линиями и восклицательным знаком на полях отметил такие строки: "Народность, как знамя, как боевой крик… окружается ореолом, когда народ борется за независимость, когда свергает иноземное иго". "Русский народ уже показал себя, на что он способен; он уже много сделал, и это несмотря на цепи, в которые были закованы его руки; факт странный, но верный, как верно и то, что другие народы потратили целые века и ничего не сделали, несмотря на полную свободу… Он двигался и заявил себя в блиндажах Севастополя и на его стенах. Разве слабые народы дерутся так?.. Во имя любви к русскому народу я готов принести огромную жертву".

Отложил книгу, задумался. Во имя любимой родины люди наши сейчас на огромном фронте и во вражеском тылу ежедневно, ежечасно приносят невиданные жертвы, проявляя легендарный героизм.

И снова мысли Бойченкова возвращались к тому, что тревожило его весь вчерашний день и сейчас отдается все нарастающим волнением: от Разина нет никаких вестей. Прошлой ночью разведывательная группа Егора Разина была сброшена на парашютах на территории оккупированной Белоруссии, недалеко от Бреста. Днем Разин должен был передать первую радиограмму о прибытии на место. Разин молчит. Почему? Сколько всяких мыслей, предположений приходит на ум: попали в засаду, вышла из строя рация, погиб во время приземления (или боя) радист. Да мало ли что могло случиться. Из отряда Орловского сообщают, что Кирилл Прокофьевич уже поправился и его можно эвакуировать на Большую землю. Просят выслать самолет. Кирилл Прокофьевич Орловский - командир разведывательно-диверсионного отряда, действующего на территории Барановической области, еще зимой, во время нападения чекистов на гитлеровского гаулейтера был тяжело ранен и все эти пять месяцев находился в партизанском госпитале, где ему ампутировали правую руку, а также кисть левой.

Бойченков вспоминает командиров отрядов и групп, действующих в тылу врага. У Юдичева дела идут успешно, Ботев просит прислать питание для рации. А на очереди - отправка в район польского города Беловира группы Алексея Гурьяна с очень ответственным заданием. Впрочем, слово "ответственное" всегда коробит Бойченкова: как будто можно посылать в логово врага своих людей с безответственным или не очень ответственным заданием. Сначала предполагалось послать в Польшу Разина, который в годы своей юности участвовал в легендарных операциях бесстрашного Камо. Но группа Разина состояла из девяти человек, а в район Беловира требовалось всего четыре человека, притом один из них должен быть поляк, хорошо знающий Беловир и его окрестности. Группа же Разина состояла в основном из москвичей, плюс два испанца. Тогда выбор пал на Алексея Гурьяна, всего месяц тому назад возвратившегося из-под Львова после ранения. Сейчас Алексей отдыхал в Москве и уже тяготился бездействием, не однажды звонил Бойченкову, напоминая о себе, но тот всякий раз говорил: "Не спеши, набирайся сил, окрепни. Как нога?" (Гурьян подо Львовом был ранен в ногу.) "Отлично, Дмитрий Иванович, как ни в чем не бывало!" - отвечал Алексей.

И вот настал его черед.

Вчера Бойченков вместе с Гурьяном ездил в сосновый бор, где теперь располагались отряды. У подполковника были кое-какие вопросы, которые желательно было выяснить на месте. Речь шла о дисциплине в отряде Куприянова. Заодно Бойченков решил познакомить Гурьяна с его будущими подчиненными - радистом Николаем Софоновым, снайпером Аркадием Кудрявцевым и польским гражданином Адамом Куницким. Куницкого в отряде не застал. Куницкий накануне получил увольнение в Москву и должен был возвратиться в отряд после полудня. Гурьян познакомился с радистом и снайпером и остался дожидаться поляка, а Бойченкову пришлось разговаривать с командиром. Высокий добродушный полковник пограничных войск, уже пожилой, с усталым серым лицом и воспаленными глазами признал, что с дисциплиной в отряде Куприянова не все благополучно. Перед отправкой в тыл ребята, мол, хотят "повеселиться", потому что там, за линией фронта не до веселья будет. Объяснения полковника показались не очень убедительными.

- Но ведь другие отряды тоже не для свадебных прогулок готовятся, - сказал Бойченков. - Помните, какая дисциплина была в отряде Кирилла Орловского?

- Дмитрий Иванович, все это верно, - Тихонов вздохнул.

Бойченков протянул полковнику руку и направился к машине. Это было вчера.

Бойченков встал с постели, подошел к письменному столу, открыл толстую черную тетрадь. Вчитался в последние записи:

"Огромна наша мать Россия!.. Изобилие средств ее уже дорого стоит многим народам, посягавшим на ее честь и существование, но не знают еще они всех слоев лавы, покоящейся на дне ее… Россия еще не поднималась во весь исполинский рост свой, и горе ее неприятелям, если она когда-нибудь поднимется. Денис Давыдов".