Богдан Хмельницкий - К. Осипов

Слияние стало совершившимся фактом в 1569 году, после решения объединенного сейма, собравшегося в городе Люблине (почему и самый акт о слиянии носит название Люблинской унии). Уния эта имела федералистский характер: Литва сохраняла свое внутреннее устройство. Но удельный вес великого княжества Литовского в новом образовании — Речи Посполитой — был невелик как в экономическом, так и в политическом смысле. Поэтому не приходится удивляться тому, что спустя очень немного времени определились громадные перемены, которые несла с собой Люблинская уния для всего общественного строя южнорусских земель, превращенных теперь в провинцию Речи Посполитой. Люблинская уния была воспринята населением восточных областей Южной Руси как смертельная опасность.

Действительность оправдала эти опасения: польские паны незамедлительно устремились в тучные, благодатные земли. На заседаниях сейма можно было слышать такие речи: «Дивное дело, что лузитаны[6] и голландцы овладели Антиподами и Новым Светом, а мы до сих пор не в состоянии совершенно заселить такого близкого и плодоносного края, который так легко нам занять. Мы знаем этот край меньше, чем голландцы — Индию».

В 1590 году сейм отметил, что «ни государство, ни частные лица не извлекают никаких доходов из обширных, лежащих впусте наших владений на украинском пограничье за Белой Церковью». Это звучало официальным призывом к усилению польской экспансии. Правительство начинает раздавать панам «пустыни». Так, в 1609 году Калиновскому дана «известная пустыня Умань во всем объеме своих урочищ». Население восточных областей Южной Руси, получившей название Украины, то есть окраины, «крайних» земель[7], население Киевщины, Брацлавщины после Люблинской унии все чувствительнее начало ощущать господство панов: началось взимание пошлин за помол зерна, за варку меда и т. д. — грозное предвестие полного закабаления, какое существовало в Западной Украине.

С этим нельзя было мириться. Именно потому, что народные массы в Восточной Украине не были еще задавлены польским гнетом, как в Западной, они вступили в ожесточенную борьбу за свои права. Борьба эта облегчалась двумя важными факторами. Первый вытекал из географии края: люди, уходившие на юг, в неосвоенные приднепровские степи, становились фактически недосягаемыми для польских властей. Второй фактор заключался в том, что в Восточной Украине образовалась особая общественная группа и организовался особый, независимый от Польши боевой центр. Этой общественной группой было козачество, центром — Запорожская Сечь.

II. КОЗАЧЕСТВО[8]

В то время Поднепровье представляло собой бескрайную степь, так поэтически воспетую Гоголем в «Тарасе Бульбе». «Тогда весь юг, все то пространство, которое составляет нынешнюю Новороссию, до самого Черного моря, было зеленою, девственною пустынею. Никогда плуг не проходил по неизмеримым волнам диких растений. Одни только кони, скрывавшиеся в них, как в лесу, вытаптывали их. Ничего в природе не могло быть лучше. Вся поверхность земли представлялась зелено-золотым океаном, по которому брызнули миллионы разных цветов: сквозь тонкие, высокие стебли травы сквозили голубые, синие и лиловые волошки, желтый дрок выскакивал вверх своей пирамидальной верхушкою, белая кашка зонтикообразными шапками пестрела на поверхности, занесенный бог знает откуда колос пшеницы наливался в гуще… Чорт вас возьми, степи, как вы хороши!»

Однако эта благоуханная степь была полна опасностей. Главной из них были крымские татары, опиравшиеся на могущественную турецкую империю.

В 1482 году хан Менгли-Гирей разорил дотла Киев и вывел из Киевщины и Волыни сто тысяч пленников. Менгли-Гирей отодвинул литовско-русское государство от Черного моря и построил на его берегу ряд укрепленных городов (Очаков и другие). В дальнейшем набеги стали все учащаться. Чуть ли не каждый год нападали татары на русские земли. Было три главных шляха их зловещего продвижения: Черный шлях — от Киева и Черкес в глубь Волыни, Кучменский — от Черного моря на Балту и далее в глубь страны, и Волосский — по правому берегу Днестра. По первому шляху двигались преимущественно крымские — «перекопские» — татары, по двум другим — ногайские татары[9].

При каждом набеге татары уводили чуть не поголовно всех не успевших укрыться женщин и детей. Мальчиков обращали в магометанство и, когда они подрастали, формировали из них в Турции отборные полки янычаров. Женщин продавали в гаремы. Мужчин превращали в галерных гребцов или продавали в другие страны. Впрочем, мужчин татары редко уводили в плен — с ними было много хлопот, приходилось зорко стеречь их, и в большинстве случаев татары попросту их истребляли. Зато женщин, особенно молодых, уводили поголовно: через Перекоп — «ворота слез» украинского народа — в Крым, оттуда в Константинополь и другие города.

Фронт походной татарской колонны составлял 1000 шагов: 100 всадников с двумя запасными (заводными) лошадьми. В глубину колонна насчитывала 1000 всадников.

Приближаясь к объекту набега, татары разделялись на 10 отрядов, двигавшихся на некотором расстоянии один от другого. Перед каждым отрядом, за четыре версты, ехали разведчики.

Сторожевые козаки, заметив сравнительно небольшой отряд татар, не подымали особенной тревоги, а между тем все эти отряды вдруг соединялись.

В бою татары старались «выгадать солнце», чтобы оно било в глаза противнику, и охватить противника с фланга. При этом охватывали они всегда левый фланг — для удобства пускания стрел.

Литовские правители, растрачивавшие силы в войнах с Московией, не сумели организовать твердый отпор татарским хищникам. И в Московском государстве, несмотря на длительный горький опыт, оборона была недостаточна. Даже в 1646 году татары смогли произвести опустошительный набег, разорив Путивль, Курск и много других городов. Но все же Московское государство, с крепкой централизованной властью, с крупными людскими резервами и опытной ратью, многократно громившей татарские полчиша, было опасным противником для степных разбойников. Иное дело — Южная Русь, входившая в состав Литвы. Киевщина, Брацлавщина, Волынь, Подолье лежали перед татарами беззащитные, и татары свирепо разбойничали в них.

Дозорные, редкой цепью растянувшиеся вдоль степных дорог, даже не пытались препятствовать набегам, а только предупреждали население. Люди спешили тогда укрыться в замках крупных шляхтичей, а если таких поблизости не имелось, то просто в лесах и топях; имущество и скот бросали на произвол судьбы. Однако большей частью дозорные опережали татар всего на каких-нибудь полчаса, и люди не успевали попрятаться. По свидетельству Лясоты (посла германского императора Рудольфа II), каждый крестьянин, идя в поле, брал на плечо ружье и припоясывал тесак — на случай татарского набега.