Белый олень - Джеймс Тэрбер

— Так что же потом, — спросил Писец, — когда любовь изменила ей в третий раз?

— Потом, когда любовь изменила ей в третий раз, — сказал Токо, — ей вернулось её истинное сердце.

Часы ни с того, ни с сего пробили семь.

— Сказал ли ты мне правду? — спросил Писец.

— Белый олень во времена моего батюшки не знал своего имени, потому что у диких зверей не бывает имён, и помнились ему лишь деревья и поля, и больше ничего, — ответил Токо.

— Как же рассказать мне всё это Клоду, самому гордому охотнику наших дней? — воскликнул Писец. — Молю тебя, Токо, усомнись в своих сомнениях и обнадежь нас своей надеждой, что эта Принцесса, быть может, настоящая.

Старик покашлял:

— Возможность, достоверность и надежда — кто в силах на весах их уравнять? Я знаю знаки, символы, симптомы бессчетных чар. Кругами колдовство ведётся.

Ни старик, ни молодой не заметили темной фигуры в дальнем углу мастерской: карлика Квондо, который незаметно пробрался внутрь и присел на корточки. Он смежил глаза, чтобы не выдать себя их сверканием, но не спал. Писец повернулся, не сказав ни слова, открыл тяжелую дверь и вышел.

Навстречу ему шла Принцесса, и украшения так сверкали в её волосах, а золотые сандалии так ладно сидели на ножках, что он усомнился, может ли олень, если она и впрямь была оленем, принять столь совершенный и восхитительный облик. Писец задумался, а смог бы он сам безраздельно полюбить ту, что по воле чар вдруг станет однажды обкусывать листья на деревьях, и со вздохом решил, что не смог бы. Он покачал головой и внёс маленькую заметку в архивы своего сердца.

В тёмных глазах безымянной девы стоял вопрос, но Писец покачал головой, отвернулся и вздохнул:

— Старик молчал, мычал и что-то мямлил, ходил вокруг да около, терялся, не говорил ни да, ни нет, но много того сего с весьма изрядной долей беспочвенных догадок, измышлений, намёков, умолчаний и отсылок, перемежая множеством предлогов: «когда», «ввиду», «причём», «притом», «при сём», а в результате — ворох ерунды, в шесть раз бедней того, что нам известно.

Он низко поклонился и вздохнул, и снова поклонился, а Принцесса прошелестела над травой, как дождь, и скрылась за калиткой.

Молчаливой была трапеза в тот полдень в длинном банкетном зале, где даже днем было так сумрачно, что зажигали светильники в железных канделябрах вдоль толстых каменных стен. Таинственная дева погрызла орешки, пощипала лист салата и отказалась от вина, напомнив тем озабоченному Королю и его старшим сыновьям о вчерашней погоне в Заколдованном Лесу и её удивительном окончании.

Клод, Тэг и Гэл беспокойно ёрзали на стульях и что-то ворчали, а Принц Джорн, нежный взгляд которого выдавал его чувство к безымянной деве, радовался тому, что она, поднимая глаза и оглядывая сидящих за столом, смотрела на него мягко. Карлик Квондо опять притаился в углу за железным щитом, не пропуская ни взгляда, ни ворчания, и безотрывно следил тёмными глазами за сидящими.

— Если вы не станете есть лучше, — сказал Король Принцессе, — я позову своего Лесничего, то есть, прошу прощения, — он поспешно поправился, — Лекаря.

Принцесса покраснела, Джорн скорчил отцу гримасу, а Король, чтобы скрыть замешательство, кликнул Мага, который мгновенно явился в облаке дыма.

— Я, кажется, приказывал тебе никогда больше не появляться в облаке дыма, — проворчал Король. — Запах пороха портит вкус вина — я тебе уже говорил.

— Я забыл, — сказал Маг.

— Заходи в комнату как все люди.

— Да, сир, — сказал Маг и стал жонглировать семью золотыми и серебряными полумесяцами.

А Король всё ворчал про себя: «Мало ему было раньше появляться с молнией и громом, так теперь ещё надымил на весь замок! Само представление дешевле появления. Простой лесной колдун узнаёт больше за день, чем этот дурень за десять лет, а ведь учился в самой дорогой школе для чародеев. Не в коня, видать, корм! Нет, нельзя никого выучить ни в седле сидеть, чтоб любо глядеть, ни чары наводить. Такое или само приходит или, как говорится, не дано».

Ворча и дёргая ус, Король выпил чашу красного вина, встал из-за стола и поднялся по каменной винтовой лестнице. Он всё ещё говорил сам с собой, и голос его разносился гулким эхом по залам и покоям замка: «Я отучу эту милую деву от безымянности, чтоб мне съесть сырую лошадь!»

Тут до него донеслись звуки из Королевского Лекараря, который то стонал, то утешал сам себя:

— Ах, никогда уж мне не встать с постели!.. Нет, маленький, сейчас мы, детка, сядем, опустим ножки, встанем и пойдём. Дня не пройдёт, и эти щёчки снова, как розы, расцветут… О никогда… Да, да, мы встанем, выйдем из кроватки… О нет… О да… О нет… О да… О нет…

Лекарь вдруг смолк, а когда Король вошёл в комнату, мерил себе температуру: он достал термометр из подмышки и тут же стряхнул его, даже не взглянув.

— Как врач я должен мерить себе температуру каждые три часа, — сказал он. — Но как больной я не должен знать, какая у меня температура.

— Я пришёл сюда поговорить с тобой как с врачом, а не как с больным, — сказал Король.

— Я не верю, что смогу вылечить себя, — ответил Лекарь. — Ну, ну, — возразил он сам себе. — Мы ни в коем случае не имеем права терять веру в искусство нашего врача.

Король вздохнул, подошёл к окну и окинул взглядом окружавшие замок угодья. Он дёрнул себе левой рукой правое ухо и стал рассказывать историю о белом олене, за которым он с сыновьями гнался весь день, и как тот превратился в высокую и смуглую принцессу, у которой в памяти остались лишь деревья и поля, и больше ничего. Окончив рассказ, он спросил Лекаря, что, по его мнению, случилось с Принцессой, и почему она никак не вспомнит ни своего имени, ни имени своего отца.

— Может быть, она упала и ударилась о камень, — предположил больной увещевающим голосом, — а, может быть, испила она настоя или зелья.

— У неё нет ссадин на голове, и зрачки не расширены, — сказал Король.

— Гм…— промычал Лекарь. — Мне нужно будет изучить этот случай, когда я встану, если я когда-нибудь встану, в чём сомневаюсь. Да уж, розы на щеках! Понять не могу, что со мной творится… Ну, ну, не надо, миленький, работать! Ты отдохни, работа не уйдёт…

Король, посмотрел на больного, вздохнул, вышёл из комнаты и пошёл к своему ложу, где пролежал час, ворочаясь и бормоча про себя. Наконец, он встал и тяжело спустился вниз по винтовой лестнице.

В восточном покое, откуда уже ушло солнце, Король застал Мага: тот жонглировал семью маленькими лунами и семью серебряными шарами при свете семнадцати высоких свечей. Писец читал нараспев имена воображаемых королей, а Принцесса сидела всё в том же кресле, что и утром, когда он читал имена настоящих королей. «Ранго, Ренго, Ринго, Рунго, — бубнил Писец. — Раппо, Реппо, Риппо, Роппо, Руппо».

Королевский Маг уронил луну и шар, и пожаловался, что свечи мигают, и ему ничего не видно. Квондо сидел в углу, устремив тёмный взор на недоуменное лицо Принцессы.

«Санто, Сенто, Синто, Сонто, Сунто — гудел Писец. — Талатар, Телетар, Тилитар, Тулутар, Ундан, Унден, Ундин, Ундон, Ундун».

— Что за представление при мерцающем свете? — взревел Клод.

— Я сочиняю имена королей в надежде, что одно из них зажжёт свет в глазах Принцессы, — сказал Писец. — «Варалар, Вералар, Виралар, Воролар, Вурулар, Вакси, Векси, Вокси, Вукси», — произнёс он нараспев.

— «Пап, Пеп, Пип, Поп, Пуп!» — передразнил его Король с отвращением. — Хватит тебе всяких: «Вакси, Викси, Вукси!» Наша милая гостья, может быть, безымянна, но и дураку ясно, что она не воображаемая дочь воображаемого монарха. Я решу эту задачу безо всяких тиррадидл и тирридадл. Сию минуту и на сём месте я издам указ, чтобы Принцесса дала опасное задание каждому из моих трёх сыновей, и кто первый справится с ним, пускай берёт себе в жёны эту красавицу. Девицу в чувство может привести только замужество!

Глаза Принцессы засияли, когда она подумала о Джорне, поскучнели, когда она вспомнила о Гэле, и наполнились страхом, когда когда представила себе Тэга.

— Завтра, когда солнце поднимется к зениту, — сказал Клод, — наша гостья должна дать каждому из моих сыновей опасное задание. Ставлю ларец с изумрудами, что первым вернётся Тэг. Кто из вас поставит столько же на Гэла?

Краткое молчание прервал глубокий хрипловатый голос Квондо:

— Ларец изумрудов, мера за меру, — сказал он, — что мужем нашей гостьи станет Джорн!

От хохота Короля Клода дрогнули тяжёлые стены.

— Принято, недоросток! — проревел он.

Принцесса встала, сделала реверанс Королю и покинула зал, а вслед за ней вышли Квондо и Маг. Когда Клод собрался уходить, Писец неуверенно начал:

— Токо сказывал историю…

— Не рассказывай мне сказок Токо, — прервал Король. — Старый осёл докладывал мне о кометах, которые оказывались светлячками. Его сто курантов бьют, когда им вздумается, а солнечные часы стоят у него в тени. Так что не рассказывай мне сказок Токо.