Вторая мировая война. Полная история - Мартин Гилберт

в Верхней Силезии, чтобы выразить протест. Первым он увидел генерала Вильгельма Кейтеля, начальника штаба верховного командования вооруженных сил. «Я располагаю информацией, — сказал Канарис Кейтелю, — что в Польше планируются массовые казни и что к истреблению назначены представители польского дворянства, а также епископы и священники католической церкви».

Кейтель стал убеждать Канариса оставить этот вопрос. «Если бы я был на вашем месте, — произнес он, — я бы не лез в это дело. Решение о проведении его принял сам фюрер». Кейтель добавил, что начиная с этого момента у командования каждой немецкой армии в Польше будет гражданский начальник наряду с военным. Гражданские должны были заниматься тем, что Кейтель назвал программой «расового истребления». Несколько мгновений спустя Канарис увидел Гитлера, но ничего ему не сказал. Потрясенный всем, что услышал, он вернулся в Берлин; его лояльность фюреру сильно ослабла. Бывший мэр Лейпцига и один из противников Гитлера с 1933 г., Карл Гёрделер, сказал товарищу, который также был против нацизма, что Канарис возвратился из Польши «совершенно разбитым» «бесчеловечным поведением» Германии на войне.

То, что Кейтель называл программой «расового истребления», ее разработчики именовали по-другому. 13 сентября, день спустя после визита Канариса в поезд Гитлера, айнзацгруппа III, сформированная из Бранденбургского полка дивизии СС «Мертвая голова», начала проводить «меры по дезинфекции и установлению безопасности». По ее отчетам, в их число входили аресты и расстрелы большого числа «подозрительных элементов, грабителей, евреев и поляков», многие из которых были убиты «при попытке к бегству». Всего за две недели айнзацгруппа оставила позади себя кровавый след более чем в тринадцати польских городах и селах.

Теперь бои сосредоточились вокруг Варшавы, которую яростно бомбили немецкие бомбардировщики. Один из пунктов, по которым Канарис выражал протест Кейтелю, заключался в «разорении» польской столицы. 14 сентября бомбардировка была особенно жестокой. Для 393 000 варшавских евреев, составлявших треть городского населения, то был священный и обыкновенно счастливый день — еврейский Новый год. «Как только синагоги заполнились людьми, — отметил польский очевидец в дневнике, — Налевки, еврейский квартал Варшавы, были атакованы с воздуха. Бомбардировка оказалась кровопролитной». В этот день немецкие войска вошли в южный польский город Перемышль на реке Сан, 17 000 жителей которого, одна треть населения, были евреями. Сорок три наиболее видных горожанина-еврея были тут же арестованы, жестоко избиты и застрелены. Среди них был Асшер Гиттер, сын которого, как и множество других сыновей польских евреев, эмигрировал в Соединенные Штаты, надеясь, что когда-нибудь отец к нему присоединится. В тот же день пять евреев и два поляка были расстреляны в городе Серадзе. В Ченстохове немецкая гражданская администрация приказала передать всю промышленную и торговую собственность евреев «арийцам» вне зависимости от того, бежал ее владелец из города или остался. В Пётркуве был издан декрет, запрещавший евреям находиться на улицах после пяти часов вечера; двадцатисемилетний Гетцель Френкель, возвращавшийся домой на пять минут позднее установленного времени, был застрелен за нарушение приказа.

Упорно сражавшаяся польская армия под бомбежками отступала в Восточную Польшу. Один польский офицер вспоминал, как восточнее Перемышля 14 сентября после того, как его пехотная дивизия отступила через реку Сан, самолеты «налетали на нас с небольшими интервалами. Нигде не было укрытия; повсюду одна лишь проклятая равнина. Солдаты бросались прочь с дороги, пытаясь найти укрытие в канавах, но лошади были в еще более бедственном положении. После одного налета мы насчитали 35 мертвых лошадей». Этот марш на восток, писал офицер, «не походил на марш армии; скорее это было шествие какого-то библейского народа, гонимого вперед гневом небес и исчезающего в пустыне». На следующее утро в Ярославе Гитлер лично наблюдал за тем, как неотступно преследующие поляков немецкие силы пересекали реку Сан.

Когда польская армия была дезорганизована, гитлеровские генералы предложили фюреру принудить окруженную Варшаву к сдаче голодом, но Гитлер отверг идею длительной и даже короткой осады. Он настаивал, что польская столица — это крепость, и к подчинению ее следует принудить бомбардировками.

Польская армия, пытавшаяся сбежать от немецкого военного давления и воздушных атак, надеялась перегруппироваться в восточных областях страны, особенно во Львове — главном городе Восточной Галиции. Однако ранним утром 17 сентября эти чаяния были перечеркнуты. Неизвестный полякам и даже генералам Гитлера, секретный протокол к советско-германскому Пакту о ненападении 23 августа 1939 г. провел по Польше демаркационную линию, земли к востоку от которой мог взять под свой контроль Советский Союз. 17 сентября председатель Совета народных комиссаров и нарком иностранных дел СССР В. М. Молотов в заявлении, сделанном в Москве, объявил, что польское правительство перестало существовать. В результате, сказал он, советским войскам было приказано занять Восточную Польшу. У поляков, которые так отчаянно пытались защититься от немецкой бойни, не осталось средств к эффективному сопротивлению.

Теперь к демаркационной линии продвигались две советские армейские группы. За сто километров до нее они встретили немецкие войска, которые немалой ценой пробивались в восточные области Польши. Немцы отступили, передав советским войскам польских солдат, взятых ими в плен. Во Львове именно советский генерал приказал польским войскам сложить оружие[3]. Они так и сделали, после чего были окружены Красной армией и отправились в плен. Тысячи поляков были захвачены наступающими советскими силами. Другие поляки сдались им во избежание риска попасть в руки немцев. В Варшаве продолжался бой, и непрерывные бомбардировки приносили тяжелые потери среди гражданского населения. Той же ночью в Атлантическом океане британцы потерпели первую морскую катастрофу: гибель 518 моряков на борту авианосца «Корейджес», торпедированного у юго-западного побережья Ирландии немецкой подлодкой U-29 под командованием лейтенанта Шухарта. Командующий подводным флотом Германии адмирал Дёниц отметил в дневнике этот «восхитительный успех». Для Черчилля, первого лорда Адмиралтейства, гибель корабля стала страшным напоминанием об опасностях морской войны, ибо в годы Первой мировой войны Уинстон уже видел, сколь сильно немецкие субмарины могут подорвать снабжение Великобритании провиантом и ресурсами.

В Британии судьба Польши внушала беспокойство тем, кто видел, что два западных союзника не способны предпринять какие-либо серьезные контрмеры. «Бедолаги! — писал один англичанин другу в Америку 18 сентября. — Они великолепные бойцы, и я думаю, все мы здесь боремся с тяжелым чувством, что, раз они наши союзники, мы должны любой ценой нанести такие тяжелые удары на Западном фронте, чтобы отвлечь немцев. Я думаю, что мы не сделали этого до сих пор, потому что ни у нас, ни у Франции недостаточно машин».

Немцы были уверены, что британцы и французы не помешают их неизбежной победе. 18 сентября британские радиослушатели впервые услышали гнусавый голос Уильяма Джойса, который быстро получил прозвище Лорд Хо-Хо. Он обратился к своим соотечественникам из Берлина, убеждая их, что война проиграна, всего месяц