Когти Каганата - Константин Жемер

Недаром ромейские минсураторы весь прошедший день занимались расчётами – первый и второй снаряды угодили прямиком в белую башню, на которую Врана Каматир указывал как на хранилище таинственных «когтей». Ярче поднявшегося над краем земли солнца вспыхнула башня – пламя брызнуло во все стороны. Третья бочка, пролетев мимо цели, учинила пожар где-то в крепости – ничего не попишешь, аль-джебр допускает промахи – поелику искусство, а не колдовство. К тому же, руки наводчиков катапульты – не самый точный из инструментов. Зато эти руки обладают другим важным достоинством – сноровкой. И четверти часа не прошло, а катапульты уже делают второй выстрел.

Гостомысл сотоварищи творимых огнём разрушений не видят – вся киевская дружина набилась внутрь тяжёлой осадной «черепахи» и, обливаясь потом, катит её к воротам Саркела.

Крепостной ров – невелика помеха, всё учёл хитроумный ромей Врана: из «черепахи» высовывается гать – бревенчатый настил, который перекидывается на другую сторону рва. Трещит гать, прогибается, но «черепаху» выдерживает, и вот уж нет никакого удержу – впереди ворота хазарской крепи. Градом сыплются сверху стрелы, но не пробить им обильно смоченные водой слои бычьих шкур, из коих сложен панцирь «черепахи». Внутри неё, благодаря шкурам, одуряюще разит падалью, но русские вои – не красны девицы: дух смерти для них – дело привычное, от того духа только ноздри раздуваются в предвкушении боя. Когда с надвратной башни льют кипящую смолу, вонь внутри «черепахи» становится поистине адской, отчего младший Путшин брат Башило не выдерживает и заходится в приступе кашля. Дружинники надсмехаются, но вскоре ещё кто-то начинает кашлять, затем ещё один, и ещё. На счастье, ворота уже рядом, «черепаха» останавливается от них в паре-другой локтей и в дело вступает «баран» – огромное, тяжеленное бревно с бронзовой насадкой в виде бараньей головы. Бревно это подвешено к стропилам, на которых лежит крыша «черепахи». Десятки рук хватают «барана», раскачивают и пускают вперёд. С оглушительным грохотом бронзовая голова врезается в ворота. Отворяй, вражье племя, гости пожаловали! Удар настолько силён, что «черепаха» откатывается назад. Тут же её возвращают на место, и следует новый удар – сильнее первого. Крепки ворота, но и баран упрям – знай себе, бьёт без роздыху.

Между тем, обороняющиеся сообразили, наконец, чем можно пронять диковинного «зверя» – с крепостных стен вниз летят тяжёлые каменные глыбы. Одна пробивает крышу «черепахи» и калечит дружинников, вторая – разбивает в щепы правое переднее колесо. От этого осадная машина оседает набок, но «баран» всё продолжает начатое дело, и уж трещат врата Саркела. Ещё с десяток ударов, и им – конец.

От дурных предчувствий защитники теряют выдержку и, решившись на вылазку, густой толпой прут в ворота. Такой исход князь Святослав предвидел загодя, и воям своим наказал, что надо делать. Киевская дружина, покинув «черепаху», завязывает бой в воротах. Летят сверху тучи стрел, наседают со всех боков вражьи сонмища, но русы не дают захлопнуть врата, стоят насмерть.

А от ближнего леска им на подмогу вихрем несётся варяжская конная рать. И впереди, сверкая златокованой чешуёй – князь Святослав. В отчаянии кричат хазары – теперь они понимают, сколь неразумной оказалась вылазка, русы того только и дожидались: Гостомысла-то теперь не выгнать за ворота – застрял он в них как кость в горле. Мелькают мечи харалужные[25], трещат щиты червлёные, кипит брань жаркая – не жить на белом свете вместе русу с хазарином!

Налетевший Святослав берёт хазар в копья и на их плечах врывается в Саркел. Там всё пылает – видно, многих защитников поглотил огонь, ибо сопротивляться почти некому: так, не больше сотни мечников, да с башен по-прежнему летят стрелы. Одна поражает в зрак варяжского витязя Роалда. Подумать только, в таких лютых сечах витязю прежде побывать довелось, и не сгинул, а тут вдруг – стрела в зрак! Навь[26] – она всегда в заботе, дабы никто её предрешить не посмел. Пошатнулся в седле Роалд, уронил с руки тяжёлый щит, да и уложил буйну голову на шею коню, словно то – мягкая, набитая сеном подушка.

Варяжские побратимы молча спешились, перестав внимать происходящему окрест. Альдан с Инегельдом подхватили мёртвого Роалда, а Асмольд и Хроар замерли рядом, опустив оружие. Вдруг Хроар тронул за плечо убитого и заговорил с ним на своём северном наречии, будто с живым.

Молчит уснувший навсегда Роалд, а Хроар распаляется всё пуще и пуще, кричит, пеной исходит… Вдруг как заревёт медведюшкой! Да, пожалуй, что и полютее зверя… Настоящий косолапый, услышь он подобный рёв, ушёл бы подальше в чащу. Отбросив щит и копьё, Хроар тянет притороченный к седлу боевой топор на длинной, окованной железом рукояти. Оказавшись в руках, топор оживает: лезвие впитывает в себя свет пожарища и бросает на лицо хозяина багровый блик. Мотнув головой, Хроар сбрасывает с головы шелом, ветер немедленно подхватывает и начинает полоскать длинные светлые волосы варяга. Взревев громче прежнего, тот бросается в гущу сражения. Там варяжская и киевская дружины, бок о бок, бьются с ворогом, но тот покуда ещё стоит, не уступает. Случайно оглянувшись, Гостомысл замечает приближающегося гиганта с топором, и громовым голосом успевает предостеречь своих людей:

– Сторонись! Хроара ярь побрала!!!

Ну, кто же после таких слов на месте останется? Русы бросаются врассыпную, на пути у пылающего яростью Хроара, замешкавшись, торчит один лишь простодушный Башило. Воевода дёргает молодого воя, кидает в сторону, а сам открывается под хазарский удар и получает буздыганом[27] по голове.

Ух, хорош удар! Шелом трескается, из глаз летят искры, и Гостомысл летит на землю. Будто во сне, мимо медленно проплывает великан Хроар. Приблизившись к хазарам, он лениво срубает своим страшным топором наконечники выставленных навстречу копий, превращая последние в безобидные палки – в лапту играть можно, биться – никак. Хроар прыгает вперёд и вот уже не копья порублены, а тела: руки-ноги-головы летят, словно щепки. Вслед за Хроаром в ряды врагов врубается Асмольд, из спины его торчат две стрелы, но варяг того будто не замечает – знай себе, машет налево-направо гигантской палицей.

Веки Гостомысла тяжелеют, и он погружается в тошнотворную круговерть, в ушах стоит грохот – такое чувство, будто с сильного похмелья в кузницу забрёл. Когда же он открывает глаза, то нет уже ни хазар, ни варягов, ни киевлян. В окружении щитоносцев-телохранителей мимо шествует Врана Каматир. Лицо ромея бесстрашно и безмятежно, будто разверзнувшаяся вокруг огненная бездна – не его рук дело.