Сфинкс. Поэма - Оскар Уайльд

Комментатор, влекомый максимой Уайльда

…обсуждать созданное гораздо труднее, чем создавать[48],

предается постигающему созерцанию собранных им артефактов, из которых явилась миру Уайльдова поэма. Обреченный, как и Уайльд, находиться в плену процитированных книг комментатор обращает свое внимание на книжные редкости, дабы погрузиться в историю сочинения поэмы, в историю «неукротимой прихоти» Уайльда, разглядевшего в келье неясное античное создание.

Комментатор бережно пролистывает книгу Артура Рэнсома[49] «Оскар Уайльд. Критическое исследование», изданную впервые в 1912 году.

Есть некоторые сомнения относительно времени написания поэмы «Сфинкс». Полторы строки«…на моем веку успели / Лишь двадцать лет густую зелень сменить на праздничный наряд» предполагают не только чрезвычайную молодость автора, но и заимствованы им из поэмы «Равенна». Стюарт Мейсон[50] в своей замечательной «Библиографии поэтических произведений Оскара Уайльда» говорит, что «некоторые пассажи ‘Равенны’ взяты более или менее дословно из ранних стихов, изданных до 1878 года, в то время как нет ни одного примера, чтобы какие-либо строки из поэмы, удостоенной Ньюдигейтской премии, были использованы в более поздних стихах». Он полагает, что это выглядит довольно убедительным доказательством того, что отдельные строки «Сфинкс» (если не вся поэма целиком) предшествуют «Равенне». Мистер Росс говорит, что, по словам Уайльда, поэма была написана в гостинице «Вольтер» во время его раннего посещения Парижа в 1874 году. <…> Мистер Шерард[51] решительно утверждает, что Уайльд написал «Сфинкс» в 1883 году в гостинице «Вольтер». Кажется, нет никакой убедительной причины, почему бы Уайльду не позаимствовать строчку из «Равенны», даже если он никогда так не поступал. Он был всегда склонен казаться моложе, чем он есть, и всегда был не прочь использовать фразу, которая понравилась ему, не обращая внимания на то, использовал ли он ее где-то раньше. <…>

Очень многое в поэме заставляет меня довериться памяти мистера Шерарда в его датировке поэмы «Сфинкс». Эта поэма гораздо более личного свойства, чем какая-либо другая из его сборника «Стихотворения»[52]. Окрепшее техническое мастерство Уайльда послужило бы решающим доказательством того, что поэма написана после «Герцогини Падуанской», если бы не было известно, что Уайльд потратил некоторое время на пересмотр поэмы в 1889 году. Но пересмотр не мог изменить всю структуру стихотворения, и «Сфинкс» полон тех декоративных эффектов, которые очень редко встречаются в его ранних работах и выдают его зрелое письмо самого высокого достоинства[53].

Ричард Эллман[54] целиком полагается на свидетельство Роберта Росса, одного из ближайших друзей и литературного душеприказчика Уайльда, утверждавшего в предисловии к изданию стихов Уайльда 1910 года, что Уайльд начал писать поэму еще в 1874 году, до начала его учебы в Оксфорде.

Там они остановились в отеле «Вольтер» на набережной Вольтера, и Уайльд потом говорил Роберту Россу, что в этом отеле он начал писать поэму «Сфинкс». Тема ее была навеяна чтением Суинберна и Эдгара Аллана По[55].

Комментатор, удивившись попутно, почему Уайльд, если он написал «Сфинкс» ранее 1881 года, не включил ее в свой стихотворный сборник, имеет счастливую возможность обратиться непосредственно к книге «Подлинный Оскар Уайльд» Роберта Шерарда, который внушил мистеру Рэнсому столь высокое доверие:

После «Герцогини Падуанской»… Оскар Уайльд вернулся к написанию поэмы «Сфинкс». Когда я впервые назвал время написания поэмы, комментаторы Уайльда попытались оспорить достоверность моей датировки, доказывая, что многие строки были написаны Уайльдом еще в Оксфорде (1874–1878), основываясь на том, что поэма содержит строки, взятые в несколько измененном виде из поэмы «Равенна». <…>

Я не отрицаю, что, вполне возможно, Оскар Уайльд начал набрасывать некое стихотворение в Оксфорде, части которого использовал, когда писал «Сфинкс» в Париже, но он никогда не говорил мне об этом и дал понять, что он пишет совершенно новое произведение.

Не вызывает сомнения, что изначально на мысль о написании поэмы навел Уайльда Бодлер. Я полагаю, что это было в то время, когда он внимательно читал его в Париже в 1883 году. Поэма начинается со строк, описывающих, как в квартире поэта, словно в его душе, чудовищная кошка se promene[56]. Я не думаю, что Уайльд читал Бодлера во время учебы в Оксфорде, но то, что именно Бодлер внушил ему идею создания «Сфинкс», кажется неоспоримым. Во всяком случае, я находился рядом с Уайльдом, когда он писал поэму и, к изумлению Альфреда Дугласа, я даже подсказал Уайльду одну или две рифмы. Стюарт Мейсон в замечательной «Библиографии»… приводит уменьшенное факсимиле страницы рукописи поэмы «Сфинкс», которая, как он полагает, заставляет думать, что она написана в Оксфорде, «поскольку в ней Уайльд демонстрирует свой талант карикатуриста, изображая несколько комичных донов[57]». <…> Как бы то ни было, благодаря мистеру Россу, моя версия истории написания «Сфинкс» принята Британским музеем. В 1909 году Роберт Росс подарил музею рукопись поэмы, полученную им от Ч. Рикеттса, где, согласно Стюарту Мейсону, она внесена в каталог как: «37942. ‘Сфинкс’. Поэма, написанная в Париже в 1883 году». <…> На нескольких страницах рукописи есть наброски рифм, которые напоминают мне, что Уайльд, к моему величайшему изумлению, сказал мне как-то, что словарь рифм он считает очень полезным подспорьем для поэтической лиры. Я полагал, что истинные поэты никогда не пользуются такой книгой, но я был слишком молод в то время[58].

Ричард Эллман, будучи не слишком последовательным в данном случае, готов согласиться с Робертом Шерардом, добавив в историю поиска Уайльдом экзотических рифм еще одну пару «катафалк — Аменалк» и некую драматургическую завершенность:

«Я все утро просидел над версткой одного из моих стихотворений, — сказал он Шерарду, — и убрал одну запятую». — «А после полудня?» — «После полудня? Вставил ее обратно». Оказавшись среди литераторов, для которых природа в поэзии не имела никакого смысла, он с новым энтузиазмом обратился к старой рукописи своей поэмы «Сфинкс», начатой еще в 1874 г. <…> Вместо того чтобы рыться в книгах по ботанике в поисках названий цветов, он принялся искать по словарям необычные слова, чтобы с их помощью зарифмовать свои экзотические строфы. Шерард, которому было велено придумать рифму на «аг», поначалу встал в тупик, и Уайльд укоризненно спросил его: «Почему ты не привез мне рифм из Пасси[59]?» «Lupanar» Уайльд уже использовал, но Шерард предложил «nenuphar» («кувшинка»), и это слово немедленно пошло в дело:

Или слагал к твоим стопам медово-сладкие нимфеиИ, пред тобой благоговея, склонялся грозный Апис сам?[60]

Трехсложное слово, рифмующееся с «катафалк», найти было потруднее, но Уайльду пришел на ум «Аменалк»:

Ты помнишь белый катафалк и лик застывший АдонисовИ как тебя меж кипарисов вел в Гелиополь Аменалк?

Не могло быть сомнений в том, что Париж, одержимый благодаря Бодлеру и Малларме духом Эдгара По, — самое подходящее место, для того чтобы вызвать и изгнать такое исчадие зла, как Сфинкс Уайльда. «‘Сфинкс’ уничтожит весь домашний уют Англии», — писал Уайльд. Рифмы он искал именно с той трезвой сознательностью, какую в «Философии творчества» советовал проявлять По. Словарь рифм, говорил Уайльд, — великое подспорье для лиры. Хотя строфика поэмы позаимствована из «In memoriam[61]» Теннисона, Уайльд четыре строки записывал в две длинные, добиваясь впечатления бесконечно развертывающегося зловещего свитка. Само строфическое построение поэмы подчеркивает перезрелую избыточность господствующего в ней чудовищного образа. Выраженный здесь декаданс отнюдь не первобытен. «Сфинкс предлагает свои загадки не в пустыне, — заметил Винсент О’Салливан[62], — а в комнате — точнее, в номере отеля»[63].

С «Аменалком», похоже, Шерард помочь не смог, и Уайльду пришлось листать словари самостоятельно. В начале апреля 1883 года он пишет Шерарду:

Значение ритмической прозы до сих пор полностью не изучено; я рассчитываю еще поработать в этом жанре, как только убаюкаю своего «Сфинкса» и найду трехсложную рифму к слову «катафалк»[64].

Удалось ли Уайльду «уничтожить весь домашний уют Англии» своим убаюканным Сфинксом?

Комментатор чувствует себя в растерянности, в затруднении, не зная, в какой последовательности предъявить читателю (созерцателю) карикатуры оксфордских донов, стихи Бодлера, о несомненном влиянии которого говорит Шерард и с ним соглашается Эллман, язвительную эскападу дерзкого лорда Альфреда Дугласа. Не определив для себя оправданных предпочтений, комментатор призывает читателя отнестись к ним как к бережно собранным и небрежно разбросанным по изящному столику, принадлежащему, например, Дез Эссенту или, скажем, Дориану Грею.