Эпизод - М Кравков

Гневно задрожал Иван Николаевич, письмо рукою скомкал...

И ненависть поднялась в его душе.

Уж не раз, размахнувшись, натыкался он на колючий забор этого нового, проклятого, заползавшего с самых неожиданных сторон.

Ты привык жить, как человек. Ты знал это трудное искусство жизни, годами стараний и врожденным талантом постиг его, и вдруг наглый, мстительный окрик: не сметь!

- Жить нельзя... - прохрипел Малинин и схватился за блок-нот.

* * *

- Вот это, - подал Иван Николаевич заклеенное письмо кучеру, - отвезешь сейчас в кооператив. Разыщи там господина Баландина и передай. И скажи, что барин ждет, послал лошадей. Привезешь его к нам...

Встал, пошел к гостям. В зале небывалое оживление: Решетилов рассказывает современные анекдоты. Смех. Мария Николаевна очарована им.

Скроив довольный расплыв улыбки, Малинин потихоньку отозвал Полянского:

- Одну минуточку, Георгий Петрович... кое-какие новости...

Недоволен Полянский - так красиво смеется жена.

- Сейчас?..

- Одну минутку, - вкрадчиво и настойчиво убеждает Малинин, и Полянский, послушный долгу, идет...

- Вот, - как шубу сбрасывает с себя смирение Малинин, - знал я, что в кооперативе гнездо! Сейчас получил точные сведения. Заведующий лавкой большевик и, несомненно, член организации...

- Ну, слушайте... - морщится Полянский.

Малинин наливается жаром.

- Несомненные доказательства! Не-сом-ненные! Я, - тычет он в грудь, ручаюсь...

И предупредительно:

- Чтобы вас не утруждать, я написал уже Бовичу - черкните вот здесь от себя...

Полянский чувствует: его провели. Потом дали читать написанный контр-разведчику приказ о немедленном аресте какого-то Архипова. Теперь хотят заставить подписать.

Он пытается сопротивляться. Малинин стоит перед дверью, не пускает, а из дальних комнат доносится увлекательный смех Марии Николаевны.

- А все равно... завтра разберется.

* * *

Неуютным, красноватым шаром повис во мраке скудный свет коптящей лампы. Лавка давно заперта, кругом грязно, холодно, пахнет рогожей, керосином и мылом.

У стола с раскрытыми книгами два человека.

Архипов, нагнувшись, молча дописывает, а Баландин, подойдя к самой лампе, еще раз перечитывает записку Малинина:

"Любезный Николай Васильевич! Вы - наш новый кооперативный деятель... только что узнал о вашем переводе к нам... Я и

жена люди прямые - хотим познакомиться. По русскому обычаю... на чашку чая. Не обидьте отказом.

Городской голова Малинин".

- Не понимаю, - задумчиво удивляется Баландин, - чего ему от меня надо?

Архипов криво улыбается и скрипит пером над конторским журналом. В ворохах бумаги пошуркивают мыши, и кажется Баландину, будто некто незримый волчьими, крадущимися шагами обходит лавку и злобно сторожит...

- Не работник я больше, Николай Васильевич, - вдруг заявляет Архипов. У него сухое, преждевременно постаревшее лицо и негодующие, борющиеся глаза.

Баландин, не удивившись, точно ждал, спросил:

- Что же так?

- Заели... - дрожит у Архипова голос, все лицо собралось в морщину, до шеи добираются...

И, подумав, медленно:

- Боязно мне чевой-то... Я вам говорил про те товары, что Малинин требовал. Сегодня его дружку я все начистоту выложил. Не стерпел. А Малинин этого не забудет...

Вскипел:

- Да дьявола же мне на них, на собак, смотреть? Ведь они меня на горку потащат!

- На какую горку?

- А вы не знаете, как с месяц двенадцать деповских расстреляли? Ну вот, на этой горке. И все по милости Малинина. У-у, пузырь кровяной, отольются тебе когда-нибудь слезы!..

Тишина.

И опять за глухими стенами залег безликий и мстительно ждет...

- Так тебе уходить, парень, надо.

- Куда уйдешь? - вскинулся Архипов. - Я и так собрался к... - хотел сказать "к партизанам", да не выговорилось. Остерегся. - Э! - будь, что будет...

- Кончаем на сегодня, - решил Баландин, - кони ждут и... приятеля твоего посмотрю...

- Посмотрите, посмотрите... Не к добру это он вас вызывает. Не иначе, как по моему делу.

И, засмеявшись, почти злорадно:

- Уж не вместе ли уходить-то придется?

Баландин посмотрел на него добрыми глазами.

- А что? Может быть...

* * *

Удобно в малининской кошеве. Мохнатая медвежья полость.

Уже спал городишко.

Тяжелой, грешной дремой окутались темные, мещанские домики и длинные покосившиеся заборы. И было неспокойное в этом сне, словно каждый домишко давился навалившимся кошмаром. Даже дым из труб выходил, как нечистое дыхание зараженного.

А морозное небо колыхалось неслышным мерцанием бриллиантовых искр, одинаково чудное над взъерошенным ельником сопок и над лентой куда-то ушедшей реки и над спящим поганеньким городишком.

"Неужели Архипова могут убить? - подумал Баландин и уверенно ответил: могут, могут. И меня сейчас".

Даже тронул в кармане револьвер.

- В самую львиную пасть, - усмехнулся, - наверное там и Сергей Павлович. Он еще утром увиделся с Решетиловым, - благо, остановились в одних номерах и уже о многом переговорили.

Не успела встретившая в сенях Баландина горничная юркнуть с докладом, как в прихожей появился сам Иван Николаевич.

Баландин открыл-было рот, чтобы сослаться на записку, но уж Малинин жал ему руку.

- Знаю, знаю, что скажете! Просто, молодой человек: посмотреть вас захотели и познакомиться. Не люблю я этой разъединенности - сидят себе люди по углам и друг друга не знают... Пожалуйте, проходите. По мне каких хочешь взглядов, убеждений будь, а уж компанию держи. Ну, очень рад... очень рад... Господа, наш кооператор! Любите и жалуйте.

Баландин сразу заметил Решетилова, небрежно развалившегося в кресле, взглянувшего с мимолетным любопытством, и черные дуги бровей женского лица, испытующе, даже насмешливо, обратившегося к нему.

Когда Малинин представил его, дама, сощурившись, чуть кивнула прической и отвернулась. Решетилов, конечно, его не узнал, но поздоровался крайне любезно, а начальник гарнизона взглянул как-то сбоку и даже удивленно: не большевик ли уж?

Малинин сразу же потащил всех к столу.

Решетилову почетное место: справа хозяйка, слева Мария Николаевна. Баландин рядом с протоиереем - напротив. Из конца в конец передавались вина.

Баландин мучился. Минутами такая поднималась горькая обида за себя, что он готов, пожалуй, был достать револьвер...

Присутствие Решетилова отрезвляло, успокаивало.

Тогда верилось, что он дурачит этих сытых, краснолицых.

Он - военный лазутчик во вражеском стане...

И Баландин чокался с отцом иереем...

Решетилов с Марией Николаевной - на правах старых знакомых.

Пусть он похлопывает ее по руке - ему можно. Для него и нос можно сморщить смешной гримаской.

Он - важный гость, он - головой выше всех, - разве она, женщина, не чувствует этого? И потом, с ним удивительно просто...

- Мария Николаевна, - шепчет ей Решетилов, - смотрите, какое интересное лицо? - указывает на Баландина.

Призакрыла один глаз, покосилась (как бы не фыркнуть!) и снисходительно, как знаток:

- Пожалуй...

- Давайте с ним познакомимся? - затевает Решетилов. - Весело!

- Начинайте, - толкает она.

- Слушайте, кооператив! - мальчишествует Решетилов.

Баландин вздрогнул и точно твердую руку друга ощутил.

А та, как сообщница, смотрит не то насмешливо, не то ласково.

- Бука вы, - назидательно выговаривает в общем шуме.

А через полчаса, когда гомон за столом, как гремящий оркестр, слил отдельные голоса, под сенью этого крика Решетилов, Мария Николаевна и Баландин сидели уже рядом. По праву пьяных отгородились и горячо обсуждали вопрос о предстоящей лыжной прогулке.

- И вы, - к Баландину, - обязательно должны ехать. Обязательно!

* * *

Луна - как фонарь в пивной у Гартмана.

Тень густая вдоль забора.

Плохо, что подмораживает, а полушубок вытертый.

А славно, если бы во всех домах - по большевику. За каждого, скажем, по пятерке награды - один, два... восемь... четырнадцать - квартал кончился. Четырнадцать по пяти - семьдесят.

Это фарт.

Каждую ночь по семидесяти рублей! Вот жизнь-то была бы!..

Даже засмеялся Горденко. Он - веселый, смелый. Ни бога, ни чорта.

- А к тому же - мы статья особая. Мы - государственная тайна!

Ага, подворье. Над глубоким, как шкаф, крытым крыльцом едва заметная вывеска: "Номера для проезжих Кудашова".

Соображает Горденко:

- В ограде флигель. Там живет. Выход один - на улицу, через калитку, рядом с крыльцом. На улице торчать - не дело. И полез в крыльцо. Примостился у стенки, в темноте удобно. И улицу видно, а через щель - и калитку.

Озяб и раздражился:

- Всегда так. Сволочи! Ты приходишь на место во-время, а наряд запаздывает. Агентуру ждать заставляют - собаки! Напишу рапорт начальнику, и забывая, - эх, курить нельзя...

Еще раз припомнил черты Архипова.

- Не ошибусь. Дрыхнет, - поди, и не знает... Спи, спи, милый... Это что?

Прислушался - голоса. Милиция? Нет, с другой стороны. Ближе.