Гайдзин - Джеймс Клавелл

— Весьма признателен за приглашение. Надеюсь, тайпэн чувствует себя лучше?

— Да, гораздо лучше, отец вполне выздоровел.

И едва они отъехали от Поселения, он стал ещё любезнее:

— О, мистер Струан, вы… как долго вы собираетесь пробыть здесь?

— Ещё неделю или около того, потом домой, в Гонконг. — Струан был самым высоким и самым сильным из них троих. Бледно-голубые глаза, рыжевато-каштановые волосы и лицо, выглядевшее гораздо старше своих двадцати лет. — Мне здесь нечего делать, наши операции в замечательно хороших руках. Я говорю о Джейми Макфее. Он поработал для нас выше всех похвал, открывая Японию.

— Голова у него редкая, мистер Струан, и это факт. Лучше не бывает. Леди уедет с вами?

— А, мисс Ришо. Думаю, она вернется со мной — от души на это надеюсь. Её отец попросил меня присматривать за ней, хотя формально обязанности её опекуна на то время, что она здесь, выполняет французский посланник, — сказал он словно между прочим, притворяясь, что не замечает, как вдруг осветилось лицо Кентербери или как Тайрер, совершенно покоренный девушкой, увлеченно беседует с Анжеликой по-французски, на котором Малкольм изъяснялся с большой осторожностью.

Местность была ровная и открытая, не считая густых зарослей бамбука да небольших рощиц, разбросанных тут и там; деревья уже были тронуты красками осени. Много уток и прочей дичи. На рисовых полях кипела работа, новые участки земли подготавливались для посевов. Узкие тропинки. Куда ни пойди, везде ручьи. Неистребимая вонь человеческих испражнений — единственного удобрения, употреблявшегося в Японии. Девушка и Тайрер, изящно держа в руках надушенные платки, не отнимали их от носа, хотя прохладный бриз с моря уносил с собой большую часть зловония и вместе с ним комаров, мух и других насекомых — неизбежное следствие летней влажности воздуха. Холмы вдалеке, сплошь покрытые густыми лесами, лежали как складки богатой парчи, тканной всеми оттенками красного, золотого и коричневого — буки, багряные и желтые лиственницы, клены, дикие рододендроны, кедры и сосны.

— Там так красиво, не правда ли, мсье Тайрер? Как жаль, что сегодня не так хорошо видно гору Фудзи.

— Oui, demain, il est la! Mais mon Dieu, Mademoiselle, quelle senteur,[1] — радостно отвечал Тайрер на прекрасном французском — обязательном дополнении к родному языку для каждого дипломата.

Кентербери чуть-чуть придержал лошадь и оказался рядом с Анжеликой, ловко оттеснив с этой позиции более молодого и менее опытного кавалера.

— Все в порядке, мадмуазель?

— О да, благодарю вас. Хорошо бы только немного проскакать галопом. Я так счастлива, что наконец-то очутилась за оградой.

С тех пор как она прибыла две недели назад с Малкольмом Струаном на пароходе компании, ходившем в Японию два раза в месяц, за ней был установлен самый тщательный присмотр и она нигде не появлялась без провожатых.

По-другому и быть не могло, думал Кентербери, в Иокогаме полно всякого отребья и, будем откровенны, иной раз даже пиратов, которые не станут церемониться с дамой.

— На обратном пути вы можете проскакать круг по ипподрому, если вам хочется.

— О, это было бы чудесно, благодарю вас.

— Вы замечательно говорите по-английски, мисс Анжелика, у вас восхитительное произношение. Вы посещали школу в Англии?

— Л-ла, мистер Кентербери, — рассмеялась она, и его словно обдало жаром; нежность её кожи, её красота кружили ему голову. — Я никогда не была в вашей стране. Моего младшего брата и меня воспитали тетя Эмма и дядя Мишель, она англичанка и всегда отказывалась говорить по-французски. Она была нам больше матерью, чем тетей. — На её лицо легла тень. — Это было после того, как мама умерла, подарив жизнь брату, а отец уехал в Азию.

— О, простите, мне жаль это слышать.

— Это было очень давно, мсье, и я всегда думаю о моей дорогой тете Эмме как о маме. — Её лошадь дернула поводья. Она бессознательным движением выправила её, погруженная в свои мысли. — Мне очень повезло.

— Это ваша первая поездка в Азию? — спросил он, зная ответ на этот вопрос и на многие другие, просто стараясь разговорить её. Обрывки информации о ней, слухи, сплетни перелетали от одного сраженного ею мужчины к другому.

— Да. — Вновь её улыбка осветила его и согрела до глубины души. — Мой отец торговец в вашей колонии Гонконг. Я приехала к нему на один сезон. Он в дружбе с мсье Сератаром и любезно устроил для меня эту поездку. Вы, возможно, знаете его, Ги Ришо из компании «Братья Ришо»?

— Ну конечно, весьма достойный джентльмен, — вежливо ответил он, никогда с ним не встречавшись. Он знал об её отце только то, что рассказывали другие: Ги Ришо слыл изрядным волокитой, в остальном же был мелкой сошкой; он появился в Гонконге несколько лет назад и с тех самых пор лишь кое-как сводил концы с концами. — Для нас всех большая честь принимать вас здесь. Может быть, вы позволите мне дать обед в вашу честь в клубе?

— Благодарю вас, я спрошу у своего радушного хозяина, мсье Сератара. — Анжелика заметила, как Струан, ускакавший вперед, оглянулся, и весело помахала ему рукой. — Мистер Струан был настолько любезен, что предложил сопровождать меня сюда.

— В самом деле? — Словно мы и сами не знали об этом, усмехнулся про себя Кентербери и задумался о ней, о том, как ему можно было бы поймать и удержать подле себя это сокровище и заработать достаточно денег, чтобы позволить себе роскошь иметь его, задумался о блестящем молодом Струане, которому это было куда как по карману, задумался также о слухах, что между компанией Струана и их главным соперником в торговле, компанией «Брок и Сыновья», вновь разгорается борьба за господство, связанная каким-то образом с гражданской войной в Америке, начавшейся в прошлом году.

Да, тут будет чем поживиться. Второй такой возможности заработать огромные деньги, как война, не существует. Обе стороны уже вцепились друг другу в глотки как одержимые: южные штаты более чем достойный противник для янки.

— Анжелика, смотрите! — Струан натянул поводья и вытянул вперед руку.

В сотне ярдов от них, внизу отлогого невысокого склона, протянулась большая дорога. Они все подъехали к нему и встали рядом.

— Я никогда не думал, что Токайдо окажется настолько широкой дорогой и что здесь будет так многолюдно, — сказал Филип Тайрер.

Не считая всего нескольких всадников, люди шли пешком.

— Но… но где же кареты, повозки, телеги? — вырвалось у неё. — И самое главное — где нищие?

Струан расхохотался.

— Ответ прост, Анжелика. Как почти все остальное в этой стране, они запрещены. — Он тронул свой цилиндр, заломив его покруче. — В Японии не разрешается пользоваться колесами или чем-то, что способно их заменить. Приказ сёгуна. Никакими абсолютно!