Госпожа Тренога - Екатерина Медведева

— Будто нездешний, — удивлялась Блерте. — В детстве ж по солнцу всегда дорогу находил.

Он картинно разводил руками, а она продолжала:

— Полянку с рыжиками не помнишь, гадючий камень не знаешь, могилу висельника прошел и не заметил. А где мы всегда полудничали, молоко пили? А как потерял корзинку и бабушка поколотила тебя?

Он пожал плечами.

— И это забыл? — упавшим голосом спросила она.

Блерте вспоминала детство с теплотой и любовью. А Грену было интереснее настоящее. Или даже будущее.

— Осенью вернусь в столицу, — однажды сказал он. — Поедешь со мной?

— Что ты, я не могу бросить бабушку, — испугалась Блерте. — И тебе зачем уходить? Неужели тут не можешь найти себе дело? Да хоть бы помогал мне, взяли б гусей побольше, они приносят хороший доход.

— Гуси, доход, — передразнил он. — Грен-гусятник, так меня будут звать, да? Глупая ты, Блерте. Дальше носа своего не видишь. Неужели ты не хотела бы увидеть другую жизнь? Попробовать что-то новое? Неужели ты рождена для того, чтоб всю жизнь бошки гусям вертеть?

Блерте молчала. Она никогда не задумывалась об этом. Где родился, там и пригодился, она была из таких людей, да, а Грен был, видно, перелетной птицей. И сердце ее сжималось от мысли о предстоящей разлуке…

Как-то они собирали голубику на болоте и нашли островок, поросший рогозом да ольхой, посреди топкого места. Разрушенный мостик догнивал в воде, а за деревьями виднелся домик.

— Старая лесничовка, — проговорила Блерте. — Говорят, там живет Госпожа Тренога…

— Глубоко тут? — Грен ткнул палкой в воду.

— Порядочно, да пиявок полно, высосут всю кровь прежде, чем переберешься. — Она поежилась.

Братец смотрел задумчиво на густые заросли ольшаника, увитые хмелем. И Блерте смотрела. Девчонка-молочница хвасталась, будто ходила к Госпоже Треноге за колдовскими зельями. Четыре пары шерстяных чулок надела, от пиявок. Она показывала Блерте бутылочку, и будто бы косточка там в мутной воде плавала и блестело что-то, но Блерте видела, что девчонка врет. Да и пахло из бутылочки не тайным снадобьем, а пустырником и полынью. Стоило ли к Треноге ходить за тем, что у всякого плетня растет.

— Говорят, она желания исполняет. Что бы ты попросила?

— Смерти разве что, — прошептала Блерте. — Если б стала жизнь совсем не мила…

— А я попросил бы, — серьезно сказал Грен, — тетенька Тренога, покажи мне свой хвостик, с кисточкой он у тебя или без?

— Не шути с этим! — испугалась Блерте.

— А я и не шучу, — хмыкнул он.

На ужин были бобы и вареная телятина. Бабушка прочла молитву. Тикали часы, трещал огонь в печи. Грен терпеть не мог тишины, Блерте уже поняла это. Вот и сейчас, не успев прожевать, он сообщил:

— А госпожу Треногу намедни видели в городе.

Блерте вздрогнула и просыпала бобы с ложки.

Бабушка сердито поглядела на них обоих:

— Прекрати поминать эту погань в доме. В детстве язык с мылом полоскали, да все напрасно, так болтуном и остался. Чайник вскипел, Блерте. Или ты ослепла?

Блерте поспешно вскочила. А Грен продолжал:

— Помню, в детстве мы гуляли на городской свалке, сокровища искали. Пелле разок повезло, золотое кольцо нашел внутри старой перчатки. А я отыскал башмак. С левой ноги и совершенно новый. Через пару недель и Пелле попался башмак. Тоже левый, с иголочки, кожа скрипела. Когда мы обнаружили еще парочку, свалка перестала казаться таким уж приятным местом.

— Да может, правые потерялись просто, — предположила Блерте. — Или от покойника одноногого выбросили…

Грен с усмешкой покачал головой.

— Все это означает лишь одно: у нашей госпожи Треноги третья нога — правая, а значит, вылупилась она в високосный год. А на днях я снова был на свалке, — прошептал Грен, и Блерте поневоле прислушалась. — И я снова нашел левый башмак…

— Ваш кофе, бабушка, — сказала Блерте нервно.

— А ты знаешь, что Госпожа Тренога бродит в сумерках по городу и заглядывает в окна, и на плите убегает молоко, и трескаются тарелки, а дети плачут и заикаются, если увидят в окне ее желтые глаза с вертикальными зрачками?

— Как не стыдно пугать сестру! — усовестила его бабушка.

И тут за окном тихонько прошелестело, словно кто-то хотел отойти и замешкался, зацепился юбкой. Блерте вскрикнула.

— Слышите? Это крадется Госпожа Тренога, — проговорил Грен зловещим голосом.

— Это ветер, — сказала бабушка. — Иди спать, злой мальчик. А ты, Блерте, взбей мою перину и принеси грелку. И перестань дрожать, дуреха, он же тебя дразнит.

Перемыв посуду, загасив огонь и крепко-накрепко заперев двери, Блерте пришла в спальню. Братец встретил ее взбудораженный.

— Ты слышала? Что-то скрипит в подполе!

— Мыши? — проговорила она, раздеваясь.

— Ой ли! Помнишь, я как-то забрался туда, бабушка решила, что за вареньем. А больно нужны мне эти плесневелые банки. Я искал другое… — Он оглянулся на окно и зашептал: — Говорят, раз в сто лет Госпожа Тренога забирается в чужой подпол и откладывает там яйцо. Вот я и решил проверить. Не хватало еще, чтоб эта гадина вывелась у нас!

Блерте струхнула не на шутку. Такое она слышала впервые. И хоть бабушка зовет Грена вруном — все равно жутко. Трясясь от холода в тонкой сорочке, она вышла из-за ширмы.

— Кто тебе это сказал?

— Твой добрый человек, Пастух, я встретил его намедни. Гляди, у меня кочерга под кроватью, — похвастался Грен. — Меня так запросто не сожрешь.

Тут громыхнуло и покатилось за дверью. Будто кто шел и зацепил поганое ведро в сенцах. Блерте взвизгнула, кинулась к брату, прижалась к нему. От ее резкого движения погасла свеча, и Блерте в ужасе закрыла глаза. Маленькая, маленькая девочка она была, несмотря на длинные косы и грубые руки, что с утра до вечера варят, скоблят, месят, таскают тяжелое, отмывают нечистое. Но когда приходит ночь, эти руки оцепенело прижимаются к груди, и Блерте снова десять лет, и тьма подступает все ближе. Дыхание Грена слышно ей, биение его сердца. И чьи-то крадущиеся шаги. Будто стучит по полу детский, тощенький хвостик. Будто ступают нетвердо три ножки: топ-топ-топ, тишина и снова топ-топ-топ. Вылупилась маленькая треножка и принюхивается, ищет горячей человеческой крови, чтобы насосаться и подрасти.

Блерте сотрясала дрожь, и Грен крепче сжал ее в объятьях, то ли успокаивая, то ли собираясь еще больше напугать.

— Слышишь? — прошептал он. — Тварь идет сюда. Сейчас огрею ее кочергой.

— Нет, нет, — горячо прошептала Блерте, — не отпускай меня, не оставляй меня одну в темноте!

Тут дверь их комнатки распахнулась, и Блерте не удержала крик.

Но конечно, это была не Госпожа Тренога.