Адлиг Швенкиттен - Александр Солженицын

Вот и война кончилась. Как будто пережил? Но и тут малочувствен оставался Павел Петрович: может ещё и убьют, время осталось. Кому-то ж и в последние месяцы умирать.

Неомертвелое - одно чувство сохранилось: молодая жена, Алла. Тосковал.

Ну, как Бог пошлёт.

9

Сани шли без скрипа, по теплу. Чуть кони фыркнут.

Ночь становилась посветлей: за облаками - луна, а облака подрастянуло. Видны - где, вроде, лесочки, где поле чистое.

Прикрывая снопик ручного фонарика рукавом полушубка, Боев поглядывал на карту - по изгибам их заметенной полевой дороги определяя, где расставаться с комбатами и каждый на свой НП, по снежной целине.

Кажется, вот тут.

Касьянов и Прощенков соскочили с саней, подошли.

- Так не очень от меня удаляйтесь, не больше километра. Работать вряд ли придётся, наверно с утра передвинут. Ну всё же, на разный случай, покопайте.

И - разъехались. Лошади брали уверенно. Местность - мало волнистая, тут и высотку не сразу выберешь. Если до утра не свернут - надо будет подыскать получше.

И всё так же - ни звука. Ни - передвинется какая чернота в поле.

Кого любишь, того и гонишь. Позвал сметливого Останина:

- Ванечка, возьми бойца, сходи вперёд на километр - какой рельеф? И не найдёшь ли кого? Да гранаты прихватите.

Останин с вятским причмоком:

- Щас в поле кого издали увидишь - не окликнешь. "Кто это?" - а тебя из автомата. Или, с нарошки "Wer ist da?", а тебя - свои же, от пуза.

Ушли.

А тут - вытащили кирки и лопаты, помахивали. Верхний слой уковало, как и на могилах сегодня. Лошадей отвели за кустики. Радист, с рацией на санях, вызывает:

- Балхаш, Балхаш, говорит Омск. Дай Двенадцатого, Десятый спрашивает.

Двенадцатый - Топлев - отзывается.

- Из палочек нашли кого?

- Нету палочек, никого, - очень озабоченный голос.

Вот так так. Если и вкруг Адлига пехоты до сих пор нет - и у нас её нет. Где ж она?

- А что Урал?

- Урал говорит: ищите, плохо ищете.

- А кто именно?

- Ноль пятый.

Начальник разведки бригады. Ему б самому тут и искать, а не в штабе бригады сидеть, за тридцать вёрст. Да что ж они с места не сдвинулись? Когда ж - тут будут?

Копали трудно.

Ну, да окопчика три, не в полный профиль. Перекрывать всё равно нечем.

Проворный Останин вернулся даже раньше, чем ждался.

- Товарищ майор. С полкилометра - запад в лощину. И она, кажись, обхватом справа от нас идёт. А я налево сходил, наискосок. Вижу, фигуры копошатся. Еле опознались: заматерился один, катушка у него заела, - так и услышал: свои.

- Кто же?

- Правый звукопост. Тут до них одной катушки нам хватит и будет прямая связь с центральной. Хорошо.

- Ну что ж, тогда тянем. Пусть твой напарник ведёт.

Да - по кому пристреливаться? И с какой привязкой, все координаты на глазок.

- А больше никого? Пехоты нет?

- И следов по снегу нет.

- Да-а-а. Двенадцатый, двенадцатый, ищи палочки! Разошли людей во все стороны!

10

Теперь стало повидней малость: и лесок, что от Адлига слева вперёд. И справа прочернел лес пораскидистей - но это уже, очевидно, за большой тут лощиной.

А штаб бригады перестал отзываться по рации. Хорошо, наверно уже поехали. Но не предупредили.

Топлев очень нервничал. Он и часто нервничал. Он-то был старателен, чтобы всё у него в порядке, никто б не мог упрекнуть. Он - малой вмятинки, малой прогрызинки в своей службе не допускал, ещё прежде, чем начальство заметит и разнесёт. Да часто не знаешь, что правильно делать.

И сейчас места не находил. То - цепочку охранения проверить. То - к пушкам 4й-5й батареи. Из каждого расчёта дежурят человека по два. А остальные растянулись по домам. Ужинают? - есть чем в домах. Прибарахливаются? - тоже есть, а в батарейном прицепе всё уложится. (Осталось в деревне несколько стариков-старух, ничего возразить не смеют.)

Это просто - несчастье, что разрешили из Германии посылки слать. Теперь у каждого солдата набухает вещмешок. Да не знает, на чём остановиться: одного наберёт, потом выбрасывает, лучшего нашёл на свои пять килограмм. Топлеву было это всё - хоть и понятно, но неприятно, потому что делу мешало.

То - уходил к дивизионной штабной машине, на окраину Кляйн Швенкиттена. Там рядом, в домике, и кровать с пуховой периной, растянись да поспи, ведь уже за полночь. Да разве тут уснёшь?

За облаками всё светлело. Мирно и тихо, как не на войне.

А вот: поползи сейчас что с востока - как быть? Наши снаряды по сорок килограмм весу, с подноской-перезарядкой, от выстрела до выстрела- никогда меньше минуты. И убраться не успеешь - 8 тонн пушка-гаубица. Хоть бы какие другие стволы промелькнули - дивизионная, противотанковая, - никого.

В машину, к рации опять. Доложил майору: связь с Уралом прекратилась. И палочек нет, ищем, разослал искать.

И тут же - один посланный сержант сработал. По дороге, по какой сюда приехали, - лёгкий шум. Виллис. До последней минуты не различишь, кто да что.

Из виллиса выскочил молодо. Майор Балуев.

Топлев доложил: огневые позиции тяжёлого пушечного дивизиона.

У майора - и голос очень молодой, а твёрдый. И завеселился:

- Да что вы, что вы! Тяжёлого? Вот бы никак не ждал!

Вошли в дом, к свету. Майор - худощавый, чисто выбрит. А, видно, примучен.

- Даже слишком замечательно! Нам бы - чего полегче.

И оказался он - командир полка, того самого, из той дивизии, что искали. Тут Топлев обрадовался:

- Ну, как славно! Теперь всё будет в порядке!

Не совсем-то. Пока первый батальон сюда дошагает - ещё полночи пройдёт.

Присели к керосиновой лампе карту смотреть.

Топлев показал, где будут наши наблюдательные. Ещё вон там, в Дитрихсдорфе, - звукобатарея. А больше - ни одной пока части не обнаружено.

Майор, шапка сбилась на льняных волосах, впивчивым взглядом вонзился в карту.

Да нисколько он не был весел.

Смотрел, смотрел карту. Не карандашом - пальцем провёл предположительную линию - там где-то, впереди наблюдательных. Где пехоту ставить.

Раскрыл планшетку, написал распоряжение. Протянул старшему сержанту, какой с ним:

- Отдашь начальнику штаба. Забирай машину. Если где по дороге какое средство на колёсах - старайся прихватить. Хотя б одну роту подвезти вперёд.

А двух разведчиков при себе оставил.

- Пойду к вашему комдиву.

Топлев предупредительно повёл майора в Адлиг. И к исходу пути:

- Вот прямо по этой санной колее.

Она хорошо видна была под ногами.

Всё светлело. Луна пробивается.

11

После лёгочного ранения на Соже - майора Балуева послали на годичные курсы в Академию Фрунзе. Грозило так и войну пропустить - но вот успел, и прибыл в штаб Второго Белорусского - как раз в январское наступление.

Оттуда - в штаб армии. Оттуда - в штаб корпуса. Оттуда - в штаб дивизии.

И нашёл его только сегодня днём - нет, уже считай вчера это.

А у них как раз за день раньше - убило командира полка, и уже третьего с этой осени. Так вот - вместо него, приказ подпишем потом.

С командиром дивизии досталось поговорить пять минут. Но и того хватило для опытного офицера: топографической карты почти не читает, видно по двум оговоркам, и по движениям пальцев над картой. И - выше ли того понимает всю обстановку? Мутновато мямлит. Да кого, бывает, у нас в генералы не возвысят? А тут ещё - и по обязательной квоте национальных кадров? равномерное представительство нацменьшинств.

После академической слаженности теоретической войны - вот так сразу плюхнуться, немного обалдеваешь. А отвык - бодрись.

Да кое-что из обстановки Балуев успел охватить ещё в оперотделе штабарма. За сорок четвёртый год вояки наши сколько прокатились вперёд, неудержимо! как не обнаглеть. Наглостью отличной, красивой, победительной. С нею - и врезались в Пруссию. Уже отстали тылы, отстала пехота - но катит, катит Пятая танковая, катит - и аж до Балтики. Эффект- захватывающий, восхитительный!

Однако же - и размах такого швырка: на одну дивизию приходится вместо обычных трёх-пяти километров фронта - да сразу сорок!

Вот - и растяни свой полк. Вот и проси хоть пару пушек семидесяти-шести.

Но это и есть - армия в движении: переменчивая конструкция, то ли через сутки окаменеет во мраморе, то ли через два часа начнёт рассыпаться как призрак. На то ты - и кадровый офицер, на то и академический курс прошёл.

И в этой бурной неожиданности, колкости, остроте - сладость воина.

12

Всё светлело - а к часу ночи разорвало. И луна - ещё предполная, на всю ночь её не станет. С нехваткой по левому обрезу, и уже сдвинутая к западу, стала картинно проплывать за облаками, то ясней, то затуманенно.

Светлей-то светлей, но и в бинокль не многое можно рассмотреть на снежном поле впереди - только то, что оно, кажется, пусто - посверх лощины. Да ведь и перелесками там-сям перегорожено, могут накапливаться.

Луна имела над Павлом Боевым ещё с юных лет особую власть, и навсегда. Уже подростка - она заставляла остановиться или сесть, или прилечь - и смотреть, смотреть. Думать - о жизни, какая будет у него. И о девушке - какая будет?