Буржуазное равенство: как идеи, а не капитал или институты, обогатили мир - Дейдра Макклоски

Пока все эти глубокие размышления будоражили европейское духовенство, коммерческая буржуазия, которую презирали и правые, и левые, и многие средние, но все они были в восторге от романтического радикализма таких книг, как "Майн Кампф" или "Что делать", создала Великое обогащение и современный мир. Обогащение гигантски улучшило нашу жизнь. При этом оно научно доказало, что и социал-дарвинизм, и экономический марксизм ошибочны. Генетически неполноценные расы, классы и этносы оказались не такими. Они оказались творческими. Эксплуатируемый пролетариат не был обездолен. Он обогатился. В увлечении материалистическими, но глубоко ошибочными псевдооткрытиями XIX века - национализмом, социализмом, бентамовским утилитаризмом, безнадежным мальтузианством, комтеевским позитивизмом, неопозитивизмом, юридическим позитивизмом, элитарным романтизмом, перевернутым гегельянством, фрейдизмом, френологией, гомофобией, историческим материализмом, надеющимся коммунизмом, левым анархизмом, коммунитаризмом, социальным дарвинизмом, научный расизм, расовая история, теоретизированный империализм, апартеид, евгеника, тесты статистической значимости, географический детерминизм, институционализм, коэффициенты интеллекта, социальная инженерия, расчистка трущоб, прогрессистское регулирование, камералистическая государственная служба, правление экспертов, цинизм в отношении силы этических идей - значительная часть клерикалов утратила прежнее стремление к свободному и достойному народу. Она забыла главное и единственное научно доказанное социальное открытие XIX века, которое само по себе соответствовало романтизму, столь озорному в других отношениях: простые мужчины и женщины не нуждаются в руководстве сверху, а когда их уважают и оставляют в покое, становятся чрезвычайно творческими. "Я вмещаю в себя толпы", - пел демократический американский поэт. И это действительно так.

Новые идеи буржуазии, а за ними новые и обнадеживающие идеи о буржуазии, а затем и обо всех простолюдинах вместе взятых, составили Великое Обогащение. Трилогия защищает такую идейную гипотезу от материализма, долгое время господствовавшего в обществе.

В первом томе, подзаголовок которого - "Этика в эпоху коммерции" - выдает его тему, ставится вопрос: "Может ли жизнь в бизнесе быть этичной? Можно ли руководствоваться добродетелями, которые включают в себя деловое благоразумие, но не ограничиваются им? Ответ, если говорить кратко, - да. Благоразумие - это добродетель выгоды, планирования, ноу-хау, сметливости, здравого смысла, эффективности. Ее хорошо иметь. Мы учим этому своих собак и детей. "Смотри в обе стороны, когда переходишь улицу". "Изучи баланс". "Обеспечь, обеспечь". Но этика в бизнесе не ограничивается добродетелью благоразумия, а должна быть. Настоящие бизнесмены, будучи людьми, в свои лучшие дни проявляют и любовь, и справедливость, и мужество, и надежду, и веру, и воздержанность, и не только из инструментальных соображений. Буржуазия не состоит сплошь из идиотически благоразумных персонажей комиксов Дилберта.

Иными словами, "Буржуазные добродетели" отвергают одержимость экономиста только благоразумием, изолированным от других добродетелей. Философы и богословы отмечают, что если добродетель сузить и изолировать, то она превращается в порок. Начиная с 1930-х годов армия экономистов-"самуэльсонианцев", о которых вы больше всего слышите, и большинство моих преподавателей, взялись сузить и изолировать нашу экономическую жизнь до того, что они с удовольствием называют рациональностью. Самуэльсонианская мысль характеризует современных экономистов так называемого мейнстрима - моделирующих исключительно "ограниченную максимизацию", в которой единственной признаваемой добродетелью является благоразумие.⁹

Не все достойные экономисты являются самуэльсонианцами. В двадцатом веке в противоборствующую группу экономических мыслителей, придерживающихся весьма разнообразной политики, входили Йозеф Шумпетер, Людвиг фон Мизес, Фридрих Хайек, Торстейн Веблен, Джон Р. Коммонс, Джон Мейнард Кейнс, Джон Х. Клэпхэм, Фрэнк Найт, Эли Хекшер, Гуннар Мюрдаль, Антонио Грамши, Луиджи Эйнауди, Джоан Робинсон, Кеннет Боулдинг, Рональд Коуз, Пол Свэзи, Александр Гершенкрон, Джон Кеннет Гэлбрейт, Джордж Шекл, Роберт Хейлбронер, Теодор Шульц, Альберт Хиршман, Берт Хозелиц, Бруно Леони, Ноэль Батлин, Джеймс Бьюкенен, Томас Шеллинг, Роберт Фогель, Амартия Сен, Элинор Остром, Израэль Кирцнер, Вернон Смит. Они практикуют то, что можно назвать экономикой Адама Смита, или то, что в последнее время получило название "гуманомика". Она предполагает лишь легкую склонность к участию в новом проекте, когда можно получить чистую выгоду, оставляя достаточно места для проявления любви, справедливости, мужества, надежды, веры и умеренности. Подлинная рациональность человека, как отмечают в последнее время такие социальные психологи, как Джонатан Хэйдт и Николас Эпли, да и все мы со времен эпоса о Гильгамеше, не сводится только к благоразумию.¹⁰

Несколько экономистов начинают систематически исследовать такую экономику, приглашая обратно в историю полноценное человеческое существо, с его этикой, языком и воспитанием.¹¹ Например, я. Приведенная здесь трилогия представляет собой убийственное приложение такой интеграции количества и качества, естественных и гуманитарных наук, экономических экспериментов и литературного анализа, дающее, я надеюсь, правдоподобное объяснение того, как мы стали богаты телом и духом.¹²

И все же я должен сразу признать, что "мое" объяснение досадно, до патетики неоригинально. Это всего лишь экономическая и историческая реализация в реальных экономиках и экономических историях либеральной мысли XVIII века. Но ведь это как раз то, что так прискорбно упустили клерикалы после 1848 года и что последующая история доказала как глубокую правоту. Свобода и достоинство простых людей сделали нас богатыми во всех смыслах этого слова.

В первом, этическом, томе отвергается и навязчивая идея антиэкономистов о пороке благоразумия, суженном и изолированном от других добродетелей, пороке, который мы называем "жадностью". Жадность не есть благо. Но она не особенно характерна и для преуспевающего мира современной буржуазии, будь то малый бизнес или корпоративный гигант. Жадность - древняя и человеческая - жажда золота, славы, власти, положения, секса. Когда Карстен Берник в первой буржуазной драме Ибсена "Столпы общества" (1877 г.) в четвертом акте приходит в себя, он заявляет: "Даже если я не всегда стремился к прибыли [что противоречит самой простой версии жадности в теории Самуэльсона], все же я теперь сознаю, что жажда власти, положения и влияния была движущей силой большинства моих поступков."¹³ Да, все это, и секс тоже, еще со времен пещер, голод и жажда, которые как раз и являются, при отсутствии балансирующей справедливости, любви и умеренности, пороком жадности.

Проверенное торговлей улучшение с 1800 г. произошло, конечно, отчасти благодаря благоразумию и прибыли, которые действительно, если бы не присутствовали другие добродетели, представляли бы собой "рациональность" марксистского или самуэльсоновского экономиста и "жадность" антиэкономиста. Успех эксперимента по почитанию благоразумия поднял престиж исполнительной добродетели. Но улучшение произошло и с другими добродетелями - надеждой, справедливостью, мужеством, любовью, верой и воздержанием - и подняло престиж коммерческих версий этих добродетелей. Такие корпорации, как Merck, UPS, Walt Disney и Lockheed-Martin, к началу 2014 г. из чувства коммерческой справедливости, а не только из инструментального расчета, перестали выделять деньги на гомофобные в то время "Бойскауты Америки". Аналогичным образом, компании Shell Oil и Campbell Soup разрешили в своих планах медицинского обслуживания проведение операций по изменению