Девчонки на войне - Галина Маркова

2

Наш новый аэродром на левом берегу Волги был просто ровным полем, слегка укатанным катками. Сквозь тонкий слой снега кое-где виднелись песчаные проплешины с кустиками засохшей полыни и каких-то колючек. Грустные верблюды медленно вышагивали по краю взлетной полосы. Вокруг, до самого горизонта, лежала степь, приглаженная морозными ветрами.

Самолеты ровной цепочкой выстроились в дальнем конце аэродрома. Два деревянных дома, где разместились штаб полка и столовая, да несколько землянок, полузасыпанных снегом, виднелись невдалеке.

Женя рванула промерзшую дверь домика-штаба, и в небольшую комнату ворвалось белое морозное облако.

— С Новым годом! — отряхиваясь у двери от снега, весело сказала Женя. — Опять метет, еле добралась от землянки. С ног валит. Что нового? Командир не вылетела?

— Майора не выпускают из Москвы, погоды нет. Хорошо, что хоть обе эскадрильи «поймали» погоду и перелетели к фронту, — ответила начальник штаба полка капитан Казаринова, подтянутая, небольшого роста женщина, с короткими темными кудрями. — Приказ вот уже пришел, — протянула она листок бумаги, — заняться срочно высотными полетами. Видно, планируют вас в разведчики.

— Начальству виднее, — ответила Женя, — в разведку так в разведку, только побыстрее бы, а то засиделись мы. Летчики летать разучатся.

— Как только установится летная погода, сразу же и приступите. А пока прикажи штурманам эскадрильи заняться изучением района полетов. В первой эскадрилье уже приступили.

Первая эскадрилья и ее командир Надежда Федутенко — слабость капитана Казариновой. Еще бы! В эскадрилье собрались такие летчики! Ольга Шолохова, Галя Лапунова, Саша Кривоногова, Галя Ломанова, вся эскадрилья — опытные летчики из Гражданского Воздушного Флота. Не то что вторая — девчонки из Осоавиахима, хохотушки, не смыслящие ничего в дисциплине воинской и, как казалось начальнику штаба, весьма легкомысленные.

— Хорошо, — ответила Женя. В словах капитана ей послышался упрек. — Завтра с утра займемся районом полетов.

Настроение у Жени испортилось. Она вышла из штаба и по протоптанной в снегу тропинке пошла к землянке, где расположилась ее эскадрилья. Еще издали она заметила какой-то щит, прибитый над дверью землянки. Подойдя ближе, Женя увидела кусок фанеры, на котором алел нарисованный цветными карандашами букет и посредине вилась надпись славянской вязью: «Гостиница „Красный мак“».

— Ну… — только и смогла выговорить Женя, спускаясь по ступенькам, покрытым слоем льда.

При входе комэска девчата, занятые своими делами, встали.

— Чья работа? — сердито спросила Женя.

— Какая? — Катя Федотова, летчик второго звена, смотрела на Женю голубыми невинными глазами.

— Какая, какая! Вон та! Над дверью!

— Моя работа, — ответила Валя Кравченко, штурман эскадрильи. — Девчата попросили, я и нарисовала.

Когда Женя сердилась, она начинала говорить скороговоркой и слегка проглатывать слоги.

— Ты тоже у них на поводу? Попросили! Где это видано, чтобы в армии вывески вывешивали?

— Ну, что ж тут такого… — пыталась вставить слово Катя, но Женя махнула на нее рукой.

— Вот я вам покажу, что ж тут такого! Только и слышу в штабе про вторую эскадрилью. Что случится — где? Во второй эскадрилье. Чей экипаж бортпаек съел? Неприкосновенный запас? А если вдруг вынужденная посадка, или что?

Женя не кричала, только говорила быстро-быстро, немного окая и брови ее колюче шевелились.

— Вывеску придумали! Снять и садиться за карты! Район полетов выучить на память, сама проверю каждого. Ясно?

— Ясно… — нестройным хором ответили девушки.

Зашуршали географические карты. Изредка слышался негромкий спор штурманов, что-то доказывавших друг другу в дальнем углу землянки. Все еще сердито поглядывая на летчиков, Женя разбирала полетные документы. Потом решила идти на аэродром, чтобы узнать прогноз погоды и проверить караул.

— Проконтролируй, — сказала она Вале Кравченко. — Я скоро вернусь.

Валя кивнула и быстро опустила глаза, чтобы Женя не уловила ее взгляда, брошенного на стену у входа. Там висела стенгазета. Это была обычная эскадрильская газета, но только сейчас там, в разделе юмора, красовалась Женя со всем военным снаряжением — противогазом, летным планшетом, низко висящей кобурой пистолета и горящим электрическим фонариком.

Женя сама часто подсмеивалась над тем, что приходится нам носить на себе, но как она примет это сейчас?

У Вали дрожали губы от сдерживаемого смеха, тонкая шея с глубокой ямкой на затылке, в мелких завитках волос напряженно вытянута в широком вороте гимнастерки. Валя незаметно оглянулась и подмигнула нам. У выхода Женя остановилась и взглянула на стену. Заложила руки за спину и стала пристально, покусывая губы, рассматривать рисунок. Мы притихли, делая вид, что заняты своими делами.

— Со-обаки… — послышалось сквозь короткий смешок. — Придумают…

Порывистый ветер немного разнес облачность, небо посветлело, но временами ветер бросал в лицо остатки снежной крупы с налетевшей тучи. «Погода, кажется, разгуливается, — поглядывая вверх, думала Женя, шагая к аэродрому. — Надо планировать полеты на завтра. Конечно, девчонки молодые — поозоровать хочется, посмеяться, забыть, что война кругом. Да и к дисциплине воинской привыкнуть сразу трудно. Как это Валя назвала четверку с Федотовой во главе? „Галоиды“, что ли? Да, у меня в эскадрилье вся таблица Менделеева, не только „галоиды“, каждый на свой лад, свой характер. А летчики хорошие, старательные… Интересно, а кто же из них хлор, а кто фтор?»

На взлетной полосе, в той стороне, которая ближе подходила к командному пункту, она заметила заруливавший самолет. Видно, он приземлился только что. Окраска самолета была не полковой, да и рулил он неуверенно, точно сел сюда в первый раз.

Женя подошла ближе. Машина была выкрашена под «зимний» камуфляж белыми, замысловатыми пятнами. Она казалась странной и чужой в этой раскраске, словно неведомое существо. Моторы еще работали, и вращающиеся винты «пешки» были похожи на белые, огромные блюдца.

Моторы остановились, с грохотом упала нижняя дверца люка, и из кабины выпрыгнул летчик в шинели и хромовых сапогах. Он стоял к Жене спиной и снимал парашют.

— Не по сезону одежонка-то, — сказала Женя.

Парень оглянулся и застыл от изумления.

— Евгения Дмитриевна?! Это ты?

— Я, — ответила Женя, присматриваясь. Потом всплеснула руками и бросилась к парню. — Савельев! Как ты тут очутился?

Это был летчик-инструктор, с которым Женя летала до войны в Минеральных Водах.

— Да вот пришлось сесть к вам, подзарядиться горючим. Под Сталинград летим, Евгения Дмитриевна, задерживаться некогда. Я ведь тебя ищу сколько времени о ребятах твоих сообщить. Улетел я из Минеральных Вод последним самолетом и ребятишек увез в Чарджоу. А сообщить тебе все никак не мог, не знал, где ты…

— Алешка, дорогой мой, — растерянно всхлипывала Женя, — я ведь и надежду чуть не потеряла. Здоровы ли?

— Все было в порядке, Евгения Дмитриевна, когда я улетал от них. Устроил там прилично, бабушка молодцом держится. — Алексей притопывал застывшими ногами и растирал побелевшие на морозе щеки.

— Ой, — спохватилась Женя, — что ж ты так-то, налегке? Пойдем, унты тебе раздобуду, ноги отморозишь.

— Некогда, комэск. Это я тебя по старой памяти, а теперь ты кто?

— Тоже комэск, Алеша. В полку Расковой.

— Слыхал о полку. Трудновато приходится? — кивнул Алеша в сторону «пешки». — Машина-то — ого!

— Справляемся. — Женя погладила серый рукав шинели Алексея. — Может быть, встретимся в воздухе, так ты запомни: номер моего самолета — одиннадцать на шайбе хвоста.

— Запомнил, комэск. Ну, а теперь прощай. Главное я тебе сказал. Вот ведь удача — наверно, раз в жизни и бывает такое.

— Спасибо, Алеша. Ты мне сегодня такой подарок сделал, никогда не забуду…

Женя заморгала глазами. И было непонятно: то ли это слезы, то ли запорошило снегом глаза от снежного вихря, поднятого заработавшими моторами.

Самолет взлетел и скрылся в просвете между тучами. Женя долго стояла на безлюдной полосе. Потом глубоко и облегченно вздохнула и пошла к штабу.

«Чарджоу? Где это? Надо посмотреть в штабе, там есть карта Союза. Значит, живы! Вовка вырос, наверно… А Надюша? Уже больше года я не видела их… Не забыли ли меня?! — вдруг заволновалась Женя. — Пошлю им фотографию, завтра же! И деньги надо перевести. Голодно, наверно, там им…»

Вечером в землянке Женя сидела в углу за дощатым столом, подперев щеку рукой, и была такая домашняя, тихая, вся ушедшая в свои далекие мысли. Вспомнила, как приносила бабушка на аэродром маленькую Надюшку и Женя, выбрав несколько свободных минут в перерыве между полетами, уходила за стартовую будку и там кормила дочку, чтобы не видели курсанты-летчики. Гудели над головой самолеты, теплый ветер трепал траву, дочка, устав от еды, засыпала.