Мальчик в полосатой пижаме - Бойн Джон

Гретель была на три года старше Бруно, и сколько он себя помнил, она все время поучала его, а в событиях, касавшихся их обоих, норовила играть главную роль. Бруно не хотелось сознаваться в том, что он боится сестры, но если быть честным с самим собой – к чему он всегда стремился, – невозможно отрицать: немножко побаивается.

Гретель славилась противными привычками, впрочем, обычными для сестер. Например, она слишком много времени проводила в ванной по утрам, и, сдается, ей было плевать, что Бруно стоит за дверью, переминается с ноги на ногу, а его терпение на исходе.

У Гретель была огромная коллекция кукол, расставленных и рассаженных по всей комнате. Куклы впивались в Бруно глазами, стоило ему зайти к сестре, и пристально следили за ним, что бы он ни делал. Он не сомневался: займись он исследованиями в комнате сестры, пока ее нет дома, они непременно нажаловались бы своей хозяйке. Подружки у сестры тоже были противные. Они прямо-таки обожали потешаться над младшим братом Гретель; разумеется, будь Бруно на три года старше, он бы себе такого никогда не позволил. Эти противные подружки не знали в жизни большей радости, чем мучить Бруно и говорить ему гадости, когда мамы или Марии не было поблизости.

– Бруно не девять лет, ему только шесть, – распевало одно самое приставучее чудище, выплясывая вокруг него и тыча пальцем под ребра.

– Мне не шесть, а девять, – протестовал Бруно, пытаясь вырваться.

– Тогда почему ты такой маленький? – спрашивало чудище. – Все, кому девять лет, выше тебя.

Это было правдой и незаживающей раной Бруно. Его постоянно мучило, что он не такой же высокий, как другие мальчики в его классе. На самом деле он доставал им только до плеча. Когда он шел по улице вместе с Карлом, Даниэлем и Мартином, прохожие иногда принимали его за их младшего брата, хотя он был вторым по старшинству.

– Значит, тебе только шесть, – не унималось чудище, и Бруно убегал и принимался растягивать позвоночник – в надежде, что однажды утром он проснется и окажется длиннее сантиметров на двадцать, а то и на все пятьдесят.

Откровенно говоря, в отъезде из Берлина кое-что хорошее все же было: противные чудища остались там. Возможно, если его вынудят задержаться в новом доме на какой-то срок, пусть даже на месяц, он за это время подрастет, и тогда они уже не смогут над ним издеваться. Неплохая мысль, и не стоит о ней забывать, если он хочет последовать совету мамы и сделать хорошую мину при плохой игре.

Он вбежал в комнату Гретель, не постучав, она как раз размещала свой кукольный народ по полкам.

– Что ты тут делаешь? – закричала она, оборачиваясь к брату. – Разве не знаешь, что в комнату к даме не входят без стука?

– Ты что, привезла с собой все куклы до единой? – изумился Бруно. Он выработал привычку игнорировать вопросы сестры, а вместо ответа задавать свои собственные.

– Конечно, – дернула плечом Гретель. – А ты думал, я оставлю их дома? Только этого не хватало, ведь неизвестно, когда мы туда вернемся. Не раньше чем через неделю или две.

– Две недели? – огорченно переспросил Бруно, но в глубине души даже обрадовался, ведь он-то уже смирился с мыслью провести здесь не меньше месяца. – Ты правда так думаешь?

– Ну, я спросила папу, и он сказал, что в обозримом будущем наш дом – здесь.

– А когда закончится это обозримое будущее? – поинтересовался Бруно, усаживаясь на кровать сестры.

– Через пару недель, считая с сегодняшнего дня, – учительским тоном пояснила Гретель. – Самое большее недели через три.

– Тогда ладно, я согласен на обозримое будущее, лишь бы не целый месяц. Здесь отвратительно.

Гретель взглянула на младшего брата – впервые в жизни ей не хотелось с ним спорить.

– Я тебя понимаю, – сказала она. – Это не самое приятное место на свете.

– Жуткое, – подтвердил Бруно.

– В общем, да, – кивнула Гретель. – Сейчас здесь ужас что творится. Но как только дом приведут в порядок, уверена, все станет посимпатичнее. Папа сказал, что тех, кто жил в Аж-Выси до нас, быстро уволили и они не успели привести дом в подобающий вид.

– Аж-Высь? – повторил Бруно. – Что это значит?

– Ничего особенного, – пожала плечами Гретель. – Просто Аж-Высь.

– Нет, это же должно что-то значить? – настаивал Бруно. – В какую высь? И почему «аж»?

– Так называется наш новый дом, – отрезала Гретель. – Аж-Высь.

Бруно задумался. Он не заметил, чтобы на улице стоял щит с названием дома, и над входом тоже ничего написано не было. Их дом в Берлине никак не назывался, просто «номер четыре».

– Но что это значит? – Бруно потихоньку начал злиться. – Аж-Высь?

– Может быть, это связано с теми людьми, что жили тут до нас, – рассуждала Гретель. – Они плохо себя показали, и начальство так рассердилось, что аж вышвырнуло их из дома пинком, и они полетели вверх тормашками – высоко-высоко! А на их место назначили человека, который умеет хорошо делать свое дело.

– То есть папу.

– Ну конечно.

Гретель всегда говорила об отце так, будто он не способен поступить неправильно. Папа же всегда добр к ней и каждый вечер, перед тем как она отправится спать, целует дочку, желая спокойной ночи. Не будь Бруно так сильно расстроен всем тем, что случилось с ним за день, он был бы справедливее к отцу и вспомнил, что папа и его целует на сон грядущий.

– Выходит, мы оказались в Аж-Выси, потому что людей, которые жили здесь до нас, уволили с работы?

– Именно, Бруно. А теперь встань с моего покрывала, а то запачкаешь.

Бруно вскочил и с грохотом приземлился на ковре. Звук, который он произвел, ему не понравился. Он был очень гулкий, и Бруно решил впредь поменьше прыгать в доме: как бы это строение не развалилось, обрушившись им на головы.

– Мне здесь не нравится, – в сотый раз произнес он.

– Знаю, – ответила Гретель. – Но мы с тобой ничего изменить не можем, верно?

– Я скучаю по Карлу, Даниэлю и Мартину, – продолжал Бруно.

– А я скучаю по Хильде, Изабель и Луизе, – подхватила Гретель, и Бруно попытался припомнить, которая из них была самым гнусным чудищем.

– И по-моему, у здешних детей не очень дружелюбный вид, – добавил Бруно.

Гретель вмиг прекратила усаживать на полке одну из своих самых злобных кукол и уставилась на брата.

– Что ты сказал?

– Я сказал, что здешние дети выглядят не слишком дружелюбно.

– Какие дети? – озадаченно переспросила Гретель. – Ты о чем? Я не видела тут никаких детей.

Бруно повертел головой. Здесь тоже имелось окно, но, поскольку комната Гретель располагалась напротив комнаты Бруно, окно выходило совсем на другую сторону. Притворяясь, будто ничего особенного не происходит, он вразвалочку направился к окну, сунув руки в карманы штанов и даже насвистывая, хотя у него то и дело перехватывало дыхание. На сестру он не обращал ни малейшего внимания.

– Бруно? – окликнула Гретель. – Что на тебя нашло? Ты рехнулся?

Бруно не остановился и не обернулся, пока не добрался до окна, которое – о счастье! – оказалось достаточно низким, чтобы он смог выглянуть на улицу. А выглянув, увидел машину, на которой они приехали, а кроме нее еще три-четыре автомобиля, принадлежавших военным, работавшим под началом отца. Несколько военных торчали во дворе, они курили, пересмеивались и время от времени с тревогой поглядывали на дом. Выезд со двора почти сразу превращался в дорогу, огибавшую лес, – вот куда бы хорошо отправиться в исследовательскую экспедицию, отметил про себя Бруно.

– Будь любезен, объясни наконец, в чем дело? – строго потребовала Гретель.

– Там лес, – сообщил Бруно.

– Бруно! – рявкнула Гретель и столь решительно направилась к брату, что Бруно, отскочив от окна, прижался спиной к стене.

– Что? – спросил он, притворяясь, будто не понимает, о чем идет речь.

– Местные дети, – напомнила Гретель. – Ты сказал, что они не слишком дружелюбны.

– Ну, они такими кажутся. – Бруно не хотелось до личного знакомства со здешними ребятами судить их по внешнему виду; мама не раз предостерегала его от этого.