Фарватер Чижика (СИ) - Щепетнев Василий Павлович

И это называется — отдых?

Это называется — неправильная организация труда, вот как это называется. Но вслух говорить я не стал. Только вздохнул — совсем как Ирина.

Андропов оторвался от бумаг.

— Чижик? Что у тебя?

— Есть одна вещица, Юрий Владимирович. В борсетке. Я открою.

— Осип откроет, — распорядился Андропов.

Человек в штатском взял борсетку, раскрыл, посмотрел, ничего интересного не нашёл и вернул мне. Ну да, вдруг там нож или бритва. Или палочка взрывчатки. Или баллончик отравы. Но нет.

Я медленно достал маленький диск. Пять с половиной сантиметров в диаметре, как сувенирная медаль. На поверхности — десятки мелких значков-иероглифов, спиралью уходящих к центру.

Достал и положил на стол перед Андроповым.

— И что это такое? — спросил Юрий Владимирович.

— Металлический артефакт. Предмет искусственного происхождения.

— Почему он должен быть мне интересен?

— А вы возьмите его в руки. Он не радиоактивен и не ядовит.

— Словами скажи, — рисковать Андропов не стал. Брежнев бы взял, но Брежнев в Крыму, а время не терпит.

— Он тяжелый, этот артефакт. Весьма тяжелый.

— Платина? — диск был серебристый, блестящий.

— Его проверяли наши химики. Кафедра общей химии мединститута. При объёме в шесть с половиной кубических сантиметров он весит двести три грамма.

— Значит, платина?

— Удельный вес получается чуть более тридцати одного грамма на кубический сантиметр. Это на треть больше, чем у самых тяжелых металлов — осмия, иридия, платины.

— Да? Так что же это?

— Науке подобные металлы неизвестны. Так говорят наши химики.

— Значит, неизвестны… Откуда это — он кивнул на медаль — у тебя?

— От одного ливийца. Торговец, хозяин лавочки в Джалу. Сказал, что много лет назад предмет принес бедуин. Нашёл-де в пустыне. Бедуин в обмен взял нужный ему товарец, а хозяин, решив, что это платина, сохранил. Это же не бумажные деньги. Не испортится — платина-то.

— И ты его купил? Двести граммов по цене платины?

— Нет, с чего бы. Он мне его подарил.

— Вот так и подарил?

— Я его оперировал по поводу аппендицита. Так получилось. Он и решил отблагодарить. У них принято одаривать врачей, если операция прошла хорошо. Отвыкнут, отучатся со временем, но пока…

— Значит, бедуин нашёл это в пустыне, продал торговцу, торговец подарил тебе, а ты принес сюда.

— Именно.

— Почему?

— Наши химики, институтские, ограничены в возможностях. А металл этот — или сплав — может представлять интерес для науки. Для обороны. И вообще, неизвестно, что там, в Пустыне можно любопытного найти. Если поискать как следует.

— Космический корабль инопланетян? Ты же в фантастическом журнале работаешь, много всякого читаешь. Не перечитал лишку?

— Есть факт, он перед вами. Покажите лучшим специалистам, пусть скажут веское слово.

— Покажем, покажем, не сомневайся. Осип, прибери.

Человек в штатском взял медаль. Андропов к ней не прикоснулся.

— У тебя всё?

— У меня всё.

— Тогда иди, веселись. Ты же завтра во Франкфурт летишь, на турнир?

— Лечу.

— Тогда ни пуха.

— К чёрту, Юрий Владимирович.

Моё возвращение оживило притихшую было компанию, но ненадолго.

Нужно было возвращаться в город, о чем без обиняков сказал Осип в штатском. Мол, скоро у водителя смена кончится.

Значит, вернёмся в город. Распрощались с Ириной и Михаилом, сели, да и поехали, дело-то несложное — сидеть в машине.

В пути говорили о цветах. Какие цветы стоит посадить по осени, какие — по весне. Со знанием дела говорили, пусть слушают, кому нужно. Должны слушать. Цветы соланиум туберозум пользовались в семнадцатом веке небывалой популярностью, а вот сейчас их никто не замечает, никто не любуется. А ведь посади их в садах, парках и на городских клумбах — какая польза для страны будет!

Довезли нас до самого Дома на Набережной. Проведать квартирку, прикинуть, что и как. Я уже стал полноправным квартиросъемщиком, все документы оформлены, живи — не хочу!

Я и не хотел — во всяком случае, пока. Но посмотреть-то надо.

Двенадцатый подъезд, восьмой этаж. Консьерж меня узнал, даром что видел всего ничего. Профессиональная память

— Они со мной, — сказал я ему. Тот серьезно изобразил поклон. Не поклонился, нет, советские люди не кланяются. Изобразил.

Поднялись на лифте, конечно. Лифты здесь просторные, с диванчиками даже, верно, на случай поломки, если застрянем между этажами. Или просто мода такая была, требование былых времен. Прежде и лифтёры были, но прогресс как технический, так и социальный, должность эту упразднил. Сами кнопочку нажмём, сами доедем.

Доехали.

Ключи у меня были с собой. Хитрые, сложные ключи, а замки немецкие, числом два.

Открыл.

— Заходите, дамы. Чувствуйте себя как дома, — сказал я, проходя по квартире и включая свет — в комнатах, в ванной, в клозете, на кухне, в чуланчике, в кладовочке — везде. Разгоняя сумерки, разгоняя призраки.

— Да… — сказала Ольга, а Надя ничего не сказала, всё оглядывалась и оглядывалась. — Как бы не заблудиться.

Квартира и в самом деле немаленькая. Сто девяносто шесть метров жилой площади. А жилая площадь — это только комнаты, числом пять. Самая большая — семьдесят метров. Поменьше — пятьдесят. И три совсем уже крохотные, по двадцать пять. Это я девушкам рассказывал. Для сведения.

Коридоры иной квартиры стоят. Кухня в двадцать метров. Ванная — пятнадцать. С окнами на Кремль. В клозете, правда, окна нет, только вентиляционная решётка. Если к площади комнат приплюсовать кухню, ванную, коридоры, подсобные помещения, получится под триста, общей-то. Роскошь. Да, не всякому генералу подобное даже снится. Только самым-самым. Тухачевский жил когда-то рядом, во второй квартире на площадке. Недолго, впрочем, жил. Да и потом многие не задерживались.

— Да, Чижик… Обставить такую квартиру — задачка не из простых, — сказала, наконец, Лиса.

— Вот эта комната, чур, моя, — ответила Пантера. — Это — Надина. Тебе, Чижик, третья. Тут будет детская. А зал оставим для торжественных приемов. Рояль поставим, телевизор цветной, магнитофон импортный, радиолу «Симфония». Только не спеши, не спеши. Нам сначала родить нужно, институт закончить, и прочее. Переедем… годика через три… — говорит, а сама ехидно улыбается. Мол, не надейся, Чижик. Шучу это я.

В пустой — совсем пустой, до гулкости — квартире было неуютно, и мы спустились вниз. За полчаса дошли до «Москвы» — поселились мы в гостинице, так удобнее. Не на полу же спать, не сосисками же питаться.

В ресторане сидели за привычным столиком — я с утра попросил его придержать. Волшебное слово «пожалуйста», да. Ну, и купюра тоже. Меня тут знают.

Полчаса спустя подоспели гости, два брата-писателя, детективщики. Говорили о том, о сём, преимущественно девочки, а я помалкивал, и представлял себе нафантазированную ими жизнь — с детской, с приёмом гостей по средам в семидесятиметровой зале, с танцами под радиолу «Симфония» (нужно будет купить, хоть даже и за чеки — «Rigonda-Bolshoi») — но всё это было писано сельскохозяйственным инструментом по воде, ага. Впрочем, всё в наших силах, что захотим, то и будет. Главное — правильно захотеть.

— Мы тут задумали продолжить наш роман. Главный герой тот же, но время — пятьдесят второй год, — разливался старший брат. Его роман про сыщика, молодого фронтовика, демобилизованного после ранения вервольфами, только что был опубликован в «Поиске», и критика оценила его хорошо. Придираясь к деталям, не без этого, но ведь роман — не документальное расследование, вольности вполне допускаются. Вот у Дюма…

И да, дискуссия по Дюма — в августовском номере, который завтра выходит в продажу. Мне в последний момент удалось втиснуть мнение Спасского — с любезного согласия Бориса Васильевича. О том, что Атос был готов ни за понюшку табака убить, или, по крайней мере, ранить юного провинциала только за то, что провинциал по нечаянности толкнул мушкетера. Толкнул и дважды извинился. У каждого времени свои нравы и свои герои.