Сарайшык - Хайдар Маратович Байзаков

пережил зиму. Мурзы выслушивали жалобы степняков на падеж скота от зимних условий, на раздоры между родами и аулами из-за земли, на кражи лошадей. Несколько восходов и заходов солнца должно произойти, прежде чем правитель возвращался обратно во дворец.

Толмач не нужен был в таких выездах, поэтому Касым воспользовался этим временем, чтобы навестить отца.

Придворный толмач отпустил поводья, отдав Аксанлак право самой выбрать темп бега. Молодая кобылица, почувствовав свободу, всецело отдалась своей молодой природе. Кровь бежала по сильным мышцам, заставляя любоваться собой, своей мощью. Ее чувство передалось и Касыму. С гордостью он оглядывал необъятные просторы. Это в Сарайшыке он слабый, зависимый, с переломанной волей. А в Степи он вольный кочевник, он наедине с природой. Здесь он живет полной грудью, вкушает ароматы, запахи. Видит все краски. Зеленая земля, вечное синее небо. Жизнь представляется бескрайней, как Степь.

И только серые встречающиеся камни напоминали о смерти. Покосившиеся каменные изваяния, изображавшие человека. Балбалы. Сооруженные в честь умерших каганов, султанов и батыров. Хоть и пришли проповедники ислама в Степь, и правители Сарайшыка воздвигли большую мечеть в центре своей ставки, все равно кочевники почитали духи ушедших и верили в верх и низ мироздания, которые выражались в Тенгри (Небо), Жер-Су (Земля и Вода) и Умай (женское божество, покровительница всего живого).

«Камни помнят, камни помнят все», — так думал Касым, слезая с лошади, чтобы остановиться у балбалы и попросить у духов светлой дороги.

Толмач умел читать надписи. В основном, на камнях были сказания о подвигах. Но ему запомнилась надпись, которую он прочитал в одном древнем свитке, описывающим такие же балбалы, но в других землях.

«С любовью смотрите на нас. Мы были такие, как вы. Вы будете такие, как мы».

Уже солнце готовилось уйти за горизонт, и первые звезды робко начинали светиться, когда путник приблизился к своему родовому аулу. Маленькие вспышки огней костров указывали путь домой. Обычный аул из двух десятков юрт.

Чуткий слух кочевников уловил далекий бег одинокой сильной лошади с легким всадником, и любопытные аульчане вышли из своих юрт, чтобы посмотреть на путника. Касым уже слез с лошади, чтобы пешком пройти по аулу и выказать уважение, здороваясь не сверху, а на равных, на земле.

Все узнали сына уважаемого Едиль-батыра. По степной традиции Касым задавал каждому встречающемуся традиционный первый вопрос: «Здоров ли твой скот»? И только потом уже расспрашивал кочевника о нем самом, о его семье. Благополучие скота — главного богатства степняков, ставилось превыше всего.

Некоторые женщины выходили с чашами, наполненными кумысом, спеша угостить путника после долгого пути.

Пройдя весь аул, Касым продолжил пеший путь, ведя за уздцы лошадь, чтобы добраться до отца.

Большая юрта главы аула традиционно ставилась на краю поселения. Но теперь жилище уважаемого Едиль-батыра расположилось подальше от своих сородичей на расстоянии полета стрелы. Ему нужен был покой. Он умирал.

Отец Касыма ранней зимой провалился в замерзшую реку, когда гнался за волками, которые задрали несколько овец. Тонкий первый лед не выдержал веса батыра вместе с его горячим конем, увлеченным погоней. Его сразу же спасли. Длинными арканами, сплетенными из конских волос, вытащили из полыньи. Мокрого, облепленного ледяными крошками, перенесли в теплую юрту, все тело натерли бараньим жиром. Напоили горячей шурпой из самой жирной овечки, принесенной в жертву духам тут же на белом снегу. Зимой кобылицы, в ожидании приплода, не давали молока, поэтому только теплым верблюжьим молоком с кусочками жаренного бараньего жира поили замерзшего. Но коварный ледяной холод успел глубоко войти в мощное тело батыра. И теперь изнутри забирал всю силу степняка.

С грустными мыслями подходил сын к одинокой юрте, у входа которой было установлено копье с развевающимся знаменем с изображением родовой тамги.

До этого дня отец постоянно навещал Касыма. Маленьким караваном, в котором три лошади, да два навьюченных верблюда, вместе с сопровождающимися, Едиль-батыр въезжал в караван-сарай. Оставив спутникам овец, меха, шкуры, луки, стрелы, конные седла, все то, что получал, добывал и делал аул для обмена на другие товары, заботливый отец пешком спешил во дворец. Дальше караван-сарая на территорию ставки правителя на лошадях, верблюдах и вообще любым животным вход был запрещен.

Никому не разрешалось передвигаться верхом по Сарайшыку, за исключением правителя и его приближенных. Власть на то и власть, чтобы выше должна быть и отличаться от других.

Зато коровьих лепешек, конских, верблюжьих и овечьих отходов не было на чистых улицах города. И запахи были только от приготовления пищи.

Расположившись вдвоем на берегу реки, опоясавшей Сарайшык, подальше ото всех, отец и сын вели неторопливые беседы под нехитрую еду. Никого ближе не было на свете друг у друга. Без матери рос мальчик.

В первую встречу после убийства Касым вначале еще порывался рассказать о трудном испытании и решении, который заставил его выбрать Бату-мурза. Но обнимая мощную шею и вдыхая родной запах, он на мгновение представил себе, как скалящиеся ночные визири катают окровавленную голову отца по пыльному полю и в страхе зажмурился. На все заботливые расспросы он отвечал, что ему нравится в ставке правителя, и он только немного скучает по дому, по отцу. Чуткое родительское сердце что-то подсказывало Едиль-батыру, и он предлагал сыну, забрать его обратно в Степь. Но снова внутренне ужасаясь представленной картиной на поле, Касым, внешне показывал беспечность и отказывался от этого. А только после расставания тихо плакал в одиночестве. Трудный выбор принял и тяжелую ношу нес мальчик.

Теперь Касым сам шел к родному очагу. Пешком, ведя за узды белую лошадь.

После долгого конного перехода он покрыл Аксанлак теплой накидкой, чтобы медленно остывала она, и вечерняя прохлада не застудила разгорячённую кобылицу. Нельзя сразу бросать лошадь после бега. Нужно быть рядом с ней, неспеша идти, успокаивая ее. Чтобы ее сердце постепенно снижало ритм биения, чтобы разгоряченные мышцы не резко остывали. Дав Аксанлак овса из дорожной сумки, Касым поспешил к отцу.

Наклонившись вперед, чтобы не стукнуться головой о низкую перекладину ворот юрты, джигит вошел в родное жилище.

Низкая перекладина в юртах была предназначена для того, чтобы входящие кланялись. Юрта — это обитель счастья, всего самого дорогого и живого, что есть у степняка, и только перед входом в жилище склоняют голову все гордые кочевники, независимо от богатства и положения, а больше нигде и ни перед кем. И еще наклоняются, когда выходят из юрты, таким образом приветствуя мир и воздавая уважение Степи.

В большой юрте отца было жарко. Горел очаг