Орел и Дракон - Елизавета Дворецкая

Ни о чем другом он и не мечтал с тех самых пор, как пять лет назад его опоясали мечом – скромным изделием конунгова кузнеца Флоси, из местного же болотного железа, которым, главным образом, Ингвар конунг и собирал дань со своих подданных.

– Да пусть бы его тролли съели! – сквозь зубы пробормотал Рери, сжигая взглядом разбитый корабль, словно тот был виноват в его бесславной участи. – А про меня скоро будут говорить, что я сижу в золе! Мне семнадцать лет, я уже пять лет мужчина, а что я за это время сделал!

– Но вы же ходили на Готланд продавать шерсть и железо! – Хильда очень хотела его утешить.

– Нечего сказать, славное деяние! – Рери хмыкнул. – Самое подходящее для сыновей конунга!

– И в Бьярмию вы тогда ходили, два года назад. Это же был настоящий поход, вы привезли и меха, и пленных.

– Этот поход прославил твоего дядю Рагнара, а нас он просто взял с собой. Он даже в сражение нас не пустил, велел сидеть на корабле, смотреть и набираться опыта.

– Если бы вы погибли, опыт вам был бы уже ни к чему. Знаешь, как говорил мой дед: всегда лучше начать с малого, а потом постепенно идти к большему, чем сначала прославиться, а потом опозориться. Вы начали хорошо, и я уверена, что дальше будет еще лучше.

– Когда будет? Когда? – Рери остановил коня и повернулся к Хильде, яростно сверкая глазами. Ни перед кем другим он не мог бы так ясно выказать свою досаду, но Хильда была его лучшим другом и он любил ее, как родную сестру. – Ингвар конунг в походы больше не ходит. Кораблей и дружины для нас у него нет. А то, что приносит волнами, годится только на дрова! – Он досадливо махнул плетью в сторону фьорда, где поверженный «змей» сползал все ниже к воде. – Что же нам теперь, наниматься простыми хирдманами к какому-нибудь «морскому конунгу»? Такая жизнь, по-твоему, пристала сыновьям Хальвдана Ютландского? Даже эта прилизанная кошка, Вигдис из Мшистой Горки, на осенних пирах не захотела сидеть со мной рядом! Она сказала, что мое место – в золе у очага!

– Как она смела! – Хильда даже побледнела от возмущения. – Да если бы я знала, я бы ей все ее жидкие рыжие волосенки повыдергала! Как ты это стерпел?

– Если бы она это сказала мне самому, я бы ее убил на месте! Это мне передала Бера, – Рери смутился и немного остыл. – Ну, не мне передала, а я случайно слышал… Ну, она говорила Ториру… Я же не подслушивал, ты понимаешь, просто я в ту ночь спал у самого прохода, а они меня не разглядели в темноте, а я уже проснулся…

– Если эта дурища еще раз тут покажется, я ее саму носом в золу суну! – пригрозила Хильда. – Чтобы веснушек не было видно! Ну, ничего! Выбрось из головы. На следующий год ты сам не захочешь сидеть с ней рядом. Ты будешь сидеть с кем-нибудь покрасивее и поумнее ее, а эта хюльдра пусть жмется в углу и давится костями от обиды! Так и запомни! Тоже, нашел, по кому страдать!

– Я вовсе по ней не страдаю! – буркнул Рери. Не такая уж она красавица, эта Вигдис, только воображает о себе невесть что. – Выдумала!

Насчет Вигдис он знал кое-что, чего не знала Хильда и чем он не собирался делиться. Прошедшим летом, под конец праздника Середины Лета, Вигдис ему заявила, что теперь он вполне может на ней жениться. Рери вытаращил глаза: это с какой стати? Подумаешь, погуляли в роще – на Середине Лета все со всеми гуляют. А в жены ему, сыну конунга, дочь бонда из Мшистой Горки никак не годится. Тут она и заявила, что таких конунговых сыновей без земель и подданных хоть сетью выгребай и что особенно заноситься ему перед ней незачем – у ее отца хоть имеется хутор, скот и пастбища, а у него, Рери, что? Короче, разошлись они страшно злые друг на друга, и с тех пор Вигдис всячески старалась принизить его достоинство. Знала, коза безрогая, что враждовать с женщиной Рери посчитает ниже своего достоинства. И занимало его совсем другое.

– Но сколько, скажи мне, сколько я еще буду сидеть дома с вами, как девчонка! – с тоской промолвил он, глядя в море.

– Не говори глупостей, – отмахнулась Хильда. – Ты такая же девчонка, как я – Рагнар Кожаные Штаны. Успокойся. Умные люди понимают, что тебе не хватает только подходящего случая, чтобы себя проявить. А на дураков нам оглядываться нечего.

Хильда привыкла утешать двоюродного брата, который только ей одной поверял свою досаду и нетерпение, но при этом ничуть не кривила душой. Оба сына Хальвдана Ютландского выросли настоящими мужчинами – крепкими и сильными. Светловолосый и голубоглазый Харальд был высок ростом, с длинными ногами и широкой грудью, с красивым лицом, благодаря чему имел большой успех у девушек – но относился к этому успеху с внешним презрением, понимая, что сыну конунга гордиться следует не этим. Рери, хоть и уступал старшему брату статью и красотой наружности, был не менее сильным и ловким, отличался решительностью, честолюбием, но и здравым смыслом, редким для юного возраста. Среднего роста, он, однако, имел сильные руки, широкие плечи и крепкую спину (Хильда и Аслауг, когда подросли настолько, чтобы начать разглядывать и оценивать мужчин, сошлись между собой во мнении, что у Рери самое красивое – это спина, и даже жаль, что сам он не может этого увидеть). Неустанно упражняясь во всех играх и искусствах3, он на каждых состязаниях во время тинга, йоля или Середины Лета одерживал победу – или в беге, или в плавании, или в прыжках, или в метании копья, и азарт и упорство вполне возмещали ему недостаток роста. У него было обычное лицо с мягкими чертами, желтова-серые глаза и русые волосы с легким рыжеватым отливом. В обычное время он выглядел человеком добродушным и дружелюбным, каковым, собственно, и был, но каждый раз, когда он волновался, напрягался или тем более сердился, его глаза превращались в щелочки и взгляд сверкал, как настоящая сталь. Бывало, он улыбался, победив в каком-нибудь состязании на играх Середины Лета или выиграв бой у Харальда или кого-нибудь из хирдманов, но глаза его и тогда оставались злыми: улыбаясь, он еще не успевал остыть и по-прежнему был сосредоточен на борьбе. «У Рери злые глаза победителя! – с одобрением говорил Ингвар конунг. – Парень с такими глазами непременно своего добьется, чего бы это ему ни стоило!»

Рери действительно злился, если ему не удавалось чего-то добиться, и ему невероятно обидно было сидеть в Хельгелунде под боком у хромого дяди, когда на свете так много возможностей раздобыть славу и богатство! Свой род Рери знал почти до самого Одина, происхождение от которого и давало ему право претендовать почти на любой престол в Северных странах. Если только нынешний владелец не станет возражать…

Но ведь право только тогда чего-то стоит, когда подкрепляется силой. Если бы только он не был прикован к этим скалистым пригоркам, где пасутся коровы и овцы бондов, своей бедностью и одиночеством! Если бы Ингвар конунг поверил в сыновей своей сестры и помог им с войском, как Харальду Боевому Зубу помогли родичи его матери, королевы Гюрид! Ингвар конунг и сам любил поговорить о том, что хорошо бы ему снова отправиться в поход, чтобы не умереть от старости в своей постели. Но старость еще на пороге не стояла, и каждый год что-нибудь мешало: то урожай плохой, то знамения на йоль выдались неблагоприятные. А прошлой весной старуха королева Рагнхильд вдруг слегла в постель и потребовала, чтобы сын дождался ее смерти и самолично устроил достойное погребение; Ингвар послушался мать и остался дома, а она проболела все лето да и встала, и теперь снова снует по усадьбе, ни днем ни ночью не переставая прясть на ходу4, гремит ключами и покрикивает на рабов.

Рери подавил тяжкий вздох. Его мышцы сами собой напрягались, казалось, еще немного, и какие-то крылья поднимут его, как Вёлунда, и понесут – к свободе и славе…

Вернувшись домой, Ингвар конунг разослал по округе людей. И они привезли такие новости, что даже Рери перестал жаловаться на скуку. Викинги с погибшего корабля объявились, да еще как! Три дня назад, еще пока буря вовсю бушевала, они нагрянули в Ивняковую Горку, двор Аудуна бонда, и угнали из хлева всю скотину: пять коров и шестнадцать овец. Три сторожевые собаки потом были найдены убитыми, а хозяева, сидя в доме, за шумом ветра даже ничего не услышали. И им еще повезло. Через день незваные гости явились на пастбище Альвира бонда, откуда еще не угнали на зиму скот. Альвир бонд лишился шести коров из своего стада, а пастух обнаружился на подвядшей траве пастбища – зарубленный. Хорошо еще, что женщины-скотницы как раз понесли в усадьбу свежий сыр, а не то их участь была бы плачевна.

– Это настоящие разбойники! – говорил потом Альвир бонд, сам прискакавший в Хельгелунд. Это был один из так называемых «больших бондов», то есть имевших не только рабов в доме и работников на полях и пастбищах, но и «младших бондов», которые нанимали у него часть земли и вели там свое хозяйство. – Я требую, конунг, прикажи собирать войско! Если оставить этих разбойников делать что хотят, то скоро у нас во всем хараде не останется ни одного дома, где они не побывают! Мы должны защищать свое имущество!