Удача по скрипке - Валерий Алексеев

И было там фото такое: сидит она на песке, смотрит нахально и пальчиком буквы рисует. "Т.П." Понимай, мол, Зинаида, как знаешь. Поглядела я на эти буквы - и затрясло меня всю. Ах ты, думаю, авантюристка, не хочешь в покое меня оставить? Среди ночи как раз дело было: сижу в ночной рубахе за кухонным, значит, столом, смотрю на это фото, и бьет меня, как в лихорадке. Отец, слышу, в комнате стонет: "Ты что не спишь, Зинаида?" Мальчишка мой во сне разговаривает... а я на эти буквы уставилась и не могу оторваться. И встала-то зачем? Поглядеть еще раз.

Что ж, думаю, попусту глазами хлопать? Вон как люди устраиваются. Мне этих радостей тропических задаром не надо, я девушка домашняя, тихая, однако печали свои постоянно в уме держу. А не поехать ли к чертовой бабе, к этой, как ее, Татьяне Петровне? Ее, наверно, уж и след простыл: это даже и лучше. Поеду, взгляну для проверочки: нет - и не надо, зато душа успокоится.

С этим и слать легла. А утром собрала деньжат на случай (тридцать рублей своих наскребла да у Ольги заняла двадцатку) и как раз в среду, день у нас на прокате короткий, отправилась в центр. 8

Спускаюсь по Суворова, подхожу к магазину "Маруся", сердце замирает, ноги в коленях подгибаются. Боюсь, конечно, а чего боюсь - и сама, дура, не знаю. Гляжу туда-сюда - так и есть, натрепала мне Вавка, никакой там подворотни не имеется. Дома стоят сплошняком, люди густо идут, на меня наталкиваются да поругивают. И так мне обидно стало за свое простодушие, что вот тут, посреди толчеи, взяла бы да и умерла. Жить совсем расхотелось в считанные минуты, вот что значит обнадежиться.

Только вдруг смотрю, открывается подъезд, и выходит оттуда женщина озабоченная, а под мышкой у нее беленький сверток. Обрадовалась я несказанно. Заглядываю в дверь - не подъезд это, а проход сквозной, и в конце его маленький дворик. Люди там толпятся себе, натуральная барахолка.

Захожу я в этот дворик - бог ты мой, чем там только не торгуют! Сапоги-чулки всех расцветок, штаны такие кожаные до плеч, замшевые шляпы, свитера сквозной вязки - голова кругом идет. Ну, думаю, есть Татьяна Петровна, нет ее - все равно пустая отсюда не уйду. Но совета Вавкиного не забываю. Подхожу к одной торговке, спрашиваю Татьяну Петровну. Посмотрела торговка на меня неласково.

- В дальний угол ступай, - говорит, - там она, куда она денется.

Прохожу за гаражи. Вижу, стоит дородная женщина, пальто на ней с каракулем, оренбургский платок на голове: март в том году был холодный. Смотрит она на меня и приветливо улыбается.

- А, - говорит, - Зиночка к нам пожаловала!

Остановилась я и молчу. Обыкновенная такая тетка, лицо кожистое, грубое, глазки мелкие, но смотрят весело. Волос седой на щеках - диабетом, значит, страдает. Тут себе я смекнула, что с клиентами у нее не густо, и похоже на то, что она здесь два месяца меня одну дожидается.

И еще соображаю: не такая уж ты, тетка, пробивная, раз здоровье свое не умеешь поправить. Лекарство бы достала какое-нибудь или в клинику бы легла. Значит, это тебе недоступно.

Вижу, глазками она меня так и сверлит, до самого позвоночника проницает. Набираюсь я наглости и говорю напрямик:

- Шуба мне нужна из соболей, да подороже.

И в кошелку свою лезу, будто бы за деньгами.

- Шубку сделать можем, - отвечает Татьяна Петровна. - Только, сами понимаете, Зиночка, вещь не дешевая.

Все оборвалось у меня внутри. "Эх, Вавка, - думаю, - вот как ты меня подвела, помело ты трепучее". Однако отступать некуда.

- Были бы деньги, - говорю грубо, - я бы к вам не пришла.

Совсем разулыбалась Татьяна Петровна, довольна осталась моей прямотой. А что ж? В таких делах жеманиться нечего.

- Ну а без денег-то как же? - спрашивает с хитрецой в голосе. - Как вы, Зиночка, это про себя понимаете?

Ну тут я опять напролом: была не была.

- А так и понимаю, что Вавка не богаче меня. Чем я хуже ее? - опрашиваю.

Смотрит она на меня пристально и говорит:

- Вы не хуже ее, не хуже, нет. Интерес вы у меня вызываете. Но и со своей стороны вы понять должны, что не даром такие дела делаются.

- Это я как раз понимаю, - отвечаю я Татьяне Петровне. - Говорите свои условия, может, и сойдемся.

Молчит Татьяна Петровна, выжидает. И я жду, глаз с нее не свожу.

- Значит, шубку желаете, - сказал она наконец. - Хорошо ли вы подумали, Зиночка?

- Ну а что еще вы можете предложить? - спрашиваю.

- А мы вам ничего не предлагаем, - строго отвечает мне Татьяна Петровна. Вы ведь сами сюда пришли, добровольно. Что попросите, то и получите, отказа вам ни в чем не будет. Мелочиться только не следует.

Постояла я, подумала.

- Замуж выйти еще хочу, - говорю неуверенно.

- Ох, упрямая какая! - отвечает Татьяна Петровна и вздыхает. - Не умеете вы себя слушать, а потом удивляетесь.

Рассердилась я.

- Чего ж мне, по-вашему, надо?

- Я-то знаю, - говорит Татьяна Петровна, - да подсказывать не могу. От души должно идти, и тогда у нас дело сладится. Ну решайте, да поскорее, тут ко мне еще одна клиентка двигается.

Оглянулась я - вижу, идет по двору женщина лет сорока, высокая, статная, лицо белое, длинное, и глаза в пол-лица. Красоты такой нечеловеческой, что весь двор притих. Спекулянтки галдеть перестали, про товар свой забыли, смотрят в спину ей, рты разинули. А уж спину она держит, красавица эта, как по струночке идет, по сторонам не глядит, веки приспущены. Что там Вавка, замарашка она коммунальная по сравнению с такой красотой.

Вижу, что-то Татьяна занервничала.

- Вот что, Зиночка, - говорит она мне вполголоса, - разговор наш интересный мы на этом пока прекратим. Вот вам бланки, карандаш, и ступайте-ка вы в кафе "Кукурузница". Заполняйте там поаккуратнее да меня ждите. Через полчаса буду.

Подает мне она две бумаги да шариковый карандаш. Карандаш-то плохой, весь зубами покусан, а бумаги - как новенькие облигации. Завитушки, листы водяные, посредине в рамочке текст. И линейки для заполнения.

Повернулась я - и носом к носу с той красоткой стою. А она, как нарочно, дороги мне не дает. Смотрит прямо в лицо и тихонечко цедит сквозь зубы:

- Бриллианты бери, золотишко бери, остальное обман, пожалеешь, раскаешься.

Нет уж, думаю, милая, и стараюсь ее обойти. Сроду дряни такой я в руках не держала и не знаю, как она выглядит. А сама вся трясусь да зубами стучу: вон какие дела тут ворочают. Не вернуться ли мне подобру-поздорову в Подлипки? 9

Вышла я со двора, чуть бегом не бегу, от милиции к стенке шарахаюсь. Все мне кажется, что на лице у меня тень какая-то обозначилась. Люди смотрят вдогонку, головами качают, водители по лбу себе постукивают.

Вдруг смотрю - меня ноги по ступенькам несут. Дверь стеклянная, за ней гардероб. Старичок горбатенький в желтой фуражке глядит на меня вопросительно. Остановилась я в дверях, отдышалась и спрашиваю: