Бог не Желает (ЛП) - Эриксон Стивен

Он ожидал, что призрак что-то скажет, и удивлялся, почему не тревожится конь. Но мгновения текли, и разум его потянулся к прошлым боям - особенно к последнему - гадая, не пропустил ли он что-то? Например, свою смерть. Знают ли мертвецы, что умерли? Может, он убежал от воспоминания, полного ужаса и горечи? Что было? Дикий ожог от пронзившего грудь копейного наконечника? Мучительная боль ранения в живот, перерезанное горло, брызгающая из бедра кровь?

- Так, значит? Я помер?

Левое ухо коня дрогнуло, ожидая новых слов.

Призрак дал неожиданный ответ. Рванулся к нему, мрак заполнил зрение, хаотическое мельтешение чего-то бурлило вокруг, его словно обняли и встряхнули, окатили волной. Он видел, как призрак проносится сквозь его тело. Пропав.

Он озирался, моргая. Ничего, лишь тусклый бесцветный мир, холодное утро ранней весны, тихий звон текущей воды и еле слышный шепоток ветра. Взгляд упал на дорогу, туда, откуда поднялось привидение; глаза нашли один булыжник, грязный, но чем-то отличный от остальных.

- Дерьмо. - Он спешился, чуть пошатнувшись, еще переживая то касание; присел, протирая камень, отгоняя ручейки мутной талой воды. Обнаружив вырезанное лицо. Круглые пустые глаза, бороздки, изображающие нос и треугольник опущенных губ.

- Драный Генабакис, - буркнул он. - Драная Переправа. Да в пропасть всех давно померших, всех духов, богов, призраков и прочих, драть их всех. - Он встал, возвратился к спокойно ожидавшему коню. И застыл, вспоминая экстаз того соединения. - Но знай, кто бы ты ни был: если ты отодрал меня, я проклятуще доволен.

К северу от форта лежало старое кладбище, странная смесь подобных ульям склепов и курганов с утонувшими, перекошенными платформами для погребальных урн, намеки на давно забытые обычаи столь же давно забытых племен. Когда Третья малазанская армия строила форт во времена завоевания, кладбище по приказу военных инженеров пересекли траншеями и раскопами, некоторые плиты пошли на строительство фундаментов стен, тогда деревянных, а сейчас замененных на каменные. Вырытые кости бросили на месте, в высокой траве вокруг траншей; иные виднелись и сейчас, расколотые и отбеленные, среди узловатых сухих стеблей.

Грязная была работенка, но нужда - суровая хозяйка. К тому же проклятое кладбище лежало в середине пустоты, за лиги от ближайшего городка, вокруг лишь горстка деревень и хуторов. И местные не жаловались, все как один утверждая, что кладбище не их рода.

Южную сторону форта отмечало новое кладбище, с небольшими прямоугольными криптами в генабарийском стиле и одним длинным курганом, набитым гнилыми костями нескольких сотен малазанских пехотинцев. На вершине уже выросла рощица. Кладбище подходило к стене, дальше были ворота, за ними на месте имперского поста появился город.

Земля за восточной стеной была выделена для муштры, строительство запрещено, лишь овцы паслись там, поддерживая траву в опрятном состоянии.

Форт стоял в сотне шагов от реки Кулверн. В прошедшие декады разливы становились все яростнее, и берег подошел на тридцать шагов к западной стене. В этом узком проходе и расположился лагерь Второй роты Четырнадцатого легиона.

Сержант ушел подальше от ревущей реки, как делал каждое утро, ведь он ненавидел этот звук. Оставив форт справа, вошел на заросшее, заброшенное кладбище, вспоминая первый раз, когда он его увидел.

Им пустили немало крови в неожиданной стычке с Багряной Гвардией, новости с юга сделали название Черный Пес настоящим ругательством. Проблемой стало и то, что Сжигателей Мостов разделили: две роты послали на помощь Второй армии, на северо-восток, остальные ушли к Мотту.

Сержант сел на неровно лежащую каменную платформу, взирая на прочные стены форта. Он помнил, когда там были лишь бревна и щебень. Помнил, как болела спина после попеременного махания киркой и лопатой, пока его команда делала насыпь, а другая сводила ближайший лес, спеша воздвигнуть первые стены.

Воздух тогда был каким-то жестким... или таким был он сам? Что ж, тут была глушь, дикость на границе человеческих поселений. Первые дни той поры, когда Сжигателей начали бросать из одного кошмара в другой. Да, надежда еще жила, но становилась все хрупче.

Теперь эту землю душным одеялом окутал мир, плодя торговцев, содержателей трактиров, мастеровых, пастухов и селян, и так далее. Дерево заменили камнем, пустоши стали городком. Но всё это казалось не вполне реальным.

Он не ожидал сюда вернуться. Не в место, где дважды взрывал лопатой почву - сперва строя форт, затем копая могилу и бросая туда окровавленные тела мертвых товарищей. Солдатская верность умирает от тысячи мелких ран, пока не окажется, что ее не вернуть никогда - ни верность империи, ни командиру, ни даже вере. Он видел, как бегут соратники, делаясь дезертирами. Даже Сжигатели. Они слишком далеко зашли, стали слишком одинокими, чтобы смотреть в глаза другим людям. Он сам был чертовски близок к такому.

Через годы и далеко на юго-восток отсюда, в дождь под Черным Кораллом Верховный кулак Даджек Однорукий официально распустил Сжигателей Мостов. Сержант помнил тот момент: как стоял под ливнем и слушал гул плотного слоя воды, падавшей с неба, с повисшего над головами смертельно поврежденного Отродья Луны. Слушал звук, который станет ненавидеть.

Нужно было поступать, как те немногие, что выжили. Просто уйти. Но он никогда не хотел где-нибудь осесть. Даже манящие соблазны Даруджистана не удержали его. Нет, он скитался, кружил, гадая, не верность ли держит его на привязи.

Удивительно ли, что он снова оказался в рядах Армии? Но изменилось ли что-то? Похоже, взводы морпехов не менялись, невзирая на бесконечную смену лиц, голосов, личных историй. Командиры приходили и уходили, иногда они были славными, иногда дурными. Годы мирного размещения перемежались жестокими стычками. Этому мерцанию не бывает конца. Всё как всегда. Он пришел к убеждению, что последний миг Малазанской Империи наступит с гибелью последнего морпеха. Где-нибудь там, в ненужной битве на краю пустоты.

Нет, здесь ничего не менялось. Но внутри, в душе бывшего Сжигателя, еще служащего империи... там всё иначе.

Черный Коралл. После дождя, после того как смылась соль с кожаной куртки доспеха, после того как высохли глаза - еще не решив, чем он перестал быть и чем станет - он пришел к кургану. К мерцающей горе, блестящей всеми сокровищами мира. Там он оставил свой значок, серебро и рубин, свой мост в языках пламени.

Странно, как человек, которого он никогда не встречал, смог его изменить. Человек, который, как ему рассказали, отдал жизнь во искупление Т"лан Имассов.

"Итковиан. Единственный безумный жест, ужасающее обещание. Ты представлял, чего оно будет тебе стоить? Не думаю, что ты потратил хоть один Худом клятый миг, прежде чем широко открыть ясные глаза, прощая непростительное".

Он мало что понимал в то время. Но бесцельные скитания чертили круг, и он вечно возвращался в Коралл, видя место, где погибли Сжигатели Мостов. Видя рождение бога, веры, безнадежной мечты.

"Ты и сейчас не закрываешь глаз? Так недавно рожденный, ты лишь сухо улыбнулся, видя неминуемую смерть. Когда столь многие из нас вышли тебя защитить. Странное побуждение, верность не тебе, но идее, которую ты воплощал".

Ни множество унижений, ни избыток чувств, эмоций, ужасов и страстей; ничто в мирах реальных и воображенных не может изменить или отменить эту единственную, полную любви жажду.

Искупление.

Лишь в нём таится верность, от которой не избавиться смертному, нужда, к которой придется возвратиться, рано или поздно, когда все внешнее окажется ломким и пустым, а долгая жизнь подойдет к итогу.

Все эти годы, солдат среди солдат, затем странник среди незнакомцев, он упорно всматривался в море лиц, и в любом и каждом видел одно и то же. Зачастую скрываемое, спрятанное, но несомненное. Зачастую отрицаемое - с дерзким вызовом или беспокойным стыдом, зачастую подавленное выпивкой и дымом.