Сидящее в нас. Книга первая (СИ) - Штефан Елена

– Землю им отдавать нельзя, – мгновенно посерьёзнел Саилтах.

– Нельзя, – жёстко подтвердил Астат, возвращаясь в своё кресло. – Не стану утверждать, будто демоны за ней охотятся. В общем-то, на неё им так же плевать, как и на все прочие мирские богатства. Но, за многие века у Лиат их скопилось немало, включая земли. Подношения за помощь, оплата грехов и другое прочее. Не имея склонности к роскоши, Лиаты свои богатства не транжирят. Сунули куда-то в гору, и забыли.

– Вот бы, куда руку сунуть, – лениво процедил король с деланным безразличием.

– Да уж, – мечтательно шепнул себе под нос наштир, но вслух поспешил отпереться от своих тайных пустых фантазий: – Не стоит даже пытаться. Из тех, кому удалось забраться в кубышку Лиат, а после вернуться домой живым, известен лишь один псих.

– Тот, которого они прищучили уже дома? – припомнил король. – Ну, это не в счёт…

Гул торгующихся, не сходя с места, гвардейцев оборвался. Унбасар тигром метнулся к королю и застыл у его кресла, положив руки на мечи, торчащие по бокам. Саилтах нахмурился и резко встал. Склонил голову, задержав её в столь непривычном для себя положении. Астат отвесил поясной поклон. А те трое вернейших слуг, что явились сюда в качестве свиты, упали на колени.

– Привет-привет, – нежно прогрохотал у всех в ушах беспечный голосок.

На вершине узкой каменной лестницы, ведущей к подножию пещеры, стояла девица. С виду не старше двадцати лет. Её чёрные косы были небрежно свёрнуты в какой-то бесформенный пук, на котором кособоко сидела горящая на солнце диадема невообразимой стоимости. На лице красовались грязные разводья. А судя по рукам, она только-только закончила заниматься самой чёрной для женщин работой, какой только можно их наказать.

Бесформенное серое от пыли – и прочих даров матушки-земли – короткое платье висело на ней, словно на пугале далеко не самого зажиточного из крестьян. Сквозь дыры светилось ненормально для их южных краев белоснежное тело. И только крепкие, ладно подогнанные по ноге высокие сапоги не посрамились бы даже перед королевой.

При всём этом несуразном великолепии нищеты в глаза, прежде всего, бросалась невозможная, уму непостижимая красота девушки. Но она отталкивала почище любого уродства, ибо на прекрасном личике полыхали красные глаза. Будто где-то там, в голове хозяйки пещеры, как в печи, день и ночь не угасал огонь.

– Я вижу, все тут, – невозмутимо и громогласно щебетала девица, с ребячьим любопытством разглядывая гвардейцев. – Какой хорошенький! – обрадовалась она, уставившись на одного из молодчиков, отчего у всех присутствующих заломило в висках. – Как твоё имя?

Парень, побледнев, крепче вцепился в отставленное на длину руки копьё. Оно, было, дрогнуло, но устояло – в гвардию брали лишь тех, кто уже хотя бы однажды встречался со смертью. Но и с ней поговорил по-мужски. Напугать, понятно, можно и такого храбреца – вопрос лишь в том, как поведут себя его ноги. Этот гвардеец к немалой гордости Саилтаха остался стоять на месте, хотя внезапный интерес Лиаты мог закончиться чем угодно. С демонами даже смерть могла оказаться сладчайшим из благ.

– Какой строгий! – восхитилась Лиата, всплеснув руками.

– Отстань от него, – выходя из пещеры, потребовала молодая женщина лет тридцати с виду. – И займись делом.

Девица задорно фыркнула, от чего у всех навернулись слезы, и юркнула обратно в пещеру.

 Женщина, проигнорировав бравых вояк, обернулась в ту сторону, где ожидали ритуала его главные участники. Её руки и платье тоже не блистали чистотой, но более соответствовали торжеству момента. Распущенные, спускавшиеся до колен густые чёрные волосы искрились красными огоньками. Огромные глаза алели на белоснежном лице. Не выйди она на белый свет своими ногами, её можно было перепутать со статуей, которой чванливый скульптор воткнул в глазницы драгоценные камни.

– Поторапливайтесь, – приказала Лиата тем, кто еле-еле копошился под её взглядом.

– Илалия, – шепнул королю вездесущий наштир.

– Откуда знаешь? – осторожно шевельнул губами Саилтах, не считавший отвагу таким уж безоговорочным достоинством.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

– Встречались, – обернулась к ним Лиата с вежливой неживой улыбкой. – Не с Астатом, естественно, ваше величество, а с его… Э-э…

– Прадедом, – подсказал тот.

– Да-да, – рассеянно кивнула Илалия. – Сколько же лет прошло?

– Девяносто восемь, блистательная.

– Да, точно, – вновь кивнула она.

И прервала светскую беседу ради тех, кто тащился к каменной лестнице, запинаясь на каждом шагу. Без малейшего раздражения на проволочку Лиата бесстрастно поясняла очевидную для всех вещь:

– У нас произошло то, чего мы ожидали. Людьми решено то, что они должны были решить. Неважно, как вы здесь оказались. Неважно, через что прошли все, кто избежал этой участи. Забудьте, наконец, о попытках заплатить, чтобы отвратить неизбежное. Неважно, какие пути привели сюда вас: вы здесь, и назначенное свершится. Нас не упрекнуть в том, что мы действуем силой без крайней нужды и во вред людям. Но сегодня мы уничтожим тех, кто попытается воспротивиться нам даже в мелочах. Сегодня тот день, когда любое убийство людей в наших глазах будет оправдано безо всяких условий.

Последний подобный ритуал проводился где-то лет семьдесят назад. И Саилтах знал о нём лишь понаслышке: дед поведал его старшему брату эту жутко важную тайну. Никто, кроме старика, не смог бы это сделать, хотя свидетелей в тот раз – как и сейчас – было предостаточно. Вот только их память – с которой что-то сотворили Лиаты – не сохранила о тех событиях даже малой малости. Лишь король имел право помнить, молчать и передать по наследству, что происходит на ритуале Лиатаян, после которого…

– Я могу вас поторопить, – невозмутимо понукала избранных Илалия. – Не принуждайте меня действовать силой. Даю вам последний шанс избавить себя от лишних мук.

Сам он не слишком-то придавал значения откровениям деда – вспоминал Саилтах, любуясь невероятной женщиной. И при этом не желая помнить, что за бездушная тварь перед ним. Да и к чему было забивать себе голову всеми этими кошмарными тайнами? Королём после отца должен был стать его старший брат: сильный, умный, властный. Натасканный на роль монарха, будто охотничий пёс-чистокровка. Вот ему и предстояло разбираться с Лиатаянами, как подойдёт срок.

 Саилтах же блаженствовал в отведённой ему судьбой роли воина, бабника, кутилы и слегка добросовестного сына великого отца. Ему даже в ум не приходило, что брат, родившийся всего на три года раньше, умрёт, едва сев на трон. Когда хочет, судьба может быть изрядной сукой, нимало не заботясь о своей репутации. Будь у этой дряни хоть что-то отдалённо напоминающее плоть, Саилтах мордовал бы её, пока...

– Она всё-таки не отступила, – задумчиво пробормотал у него под боком наштир.

– Кто? – не понял оторванный от размышлений король.

Перевёл взгляд на скорбную процессию и, поражённый, совсем уж неподобающе присвистнул.

– Это же…

– Да-да, ваше величество, – ничуть не печалясь, подтвердил Астат. – Это дочь вашего наштира казначейства. Достопочтенного Фураха Асуна.

– Погоди, – набычился король. – Мне доложили, что в этот раз жребий пал только на крестьянок и горожанок. Ни одно семейство высокородных аташтаков это не затронуло.

– Жребием не затронуло. Но, высокородная аташия Джидиштан забрала жребий у какой-то крестьянки.

– Зачем? – обалдел Саилтах, не веря своим ушам.

– Шантаж? – немедля предположил Унбасар, прилепившись к другому боку господина.

– Хуже, – вздохнул Астат. – Бабья дурь. Какой-то там могущественный прорицатель натрепал этой идиотке, будто именно её дочь и есть избранная. Тут-то и без того некрепкий умишко Джидиштан подвинулся окончательно. На неё обрушилось величие, которое дураки не в силах перенести. Вот и отшибло то, чем у неё хоть как-то получалось думать. Она и забрала жребий себе.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

– Фурах знает? – выпалил король.

– Откуда? – удивился его забывчивости наштир. – Он же ещё неделю назад отправился в Империю. Нет, может, теперь он уже знает. Возможно, несётся сюда, как ошпаренный, а толку? Фурах так избаловал эту кретинку, что никто из родичей так и не сумел её остановить.