Дипломатия греха - Дмитрий Леонтьев

      - Мы, когда помощь оказывают, документы не спрашиваем. Их старший называл кооператив, в котором они работают, - “Идеал”, но я проверил через знакомых, такой ремонтной фирмы в городе нет. К Соловьеву идти надо, но он в - “отказ” пойдет: - “Знать работяг не знаю, нанял первых встречных из благих намерений”... Но нам не его показания нужны. Нам этот улей встревожить надо, чтоб засуетились они, забегали, скрытое показали, друг дружку выявили.

      -А ты, батюшка, в рясе своей совсем неприметен будешь, когда за ними от угла к углу побежишь. Я просто-таки уже вижу “неприметного” священнослужителя, по-пластунски переползающего от клумбы к клумбе.

      - Переползать придется тебе. Я, коли тебе так угодно, даже из машины выходить не буду... До поры, до времени.

      - Не-е, ваше святейшество, не обессудь, но на фиг мне такая засветка... Сиди-ка ты дома.

      - Порешили уже. Сказал, поеду, значит, поеду.

      Я с трудом удержался, чтобы не сплюнуть в сердцах.

      - Упрям ты, отче, как... Очень упрям! Ну да чер... Бог с тобой, делай что хочешь. Навредишь-будешь винить только себя, больше некого. Ладно, оставим пока это... Я вот давно спросить хотел. По Библии нужно любить “ближнего своего, как самого себя”. Это что же - всех? С обычными подлецами можно просто не общаться, но как быть с теми мерзавцами, которые до власти дорвались? Миллионы людей уничтожают, разоряют, в грязь втаптывают. Их тоже любить? За них тоже молиться?

      - Выбирать таких не надо было, - попытался увильнуть от ответа иерей.

      - А кого выбирать? Если мне предлагают на выбор Иванова, Петрова и Сидорова, а я ни первого, ни второго, ни третьего не знаю, я ориентируюсь, лишь на средства массовой информации. Обещать можно что угодно, они играют свои роли тоже неплохо, а потом оказывается...

      - Вот потому-то мы и приверженцы монархической формы управления. Можно с парламентом, как в Англии. Зато стабильность и на верхушку уже никто не лезет, а то как

в фильме получается: “Белые придут - грабят, красные придут - грабят...”

      - Ты мне политинформацию не читай, ты мне на вопрос ответь: за этих и других негодяев тоже молиться надо и всяческих благ им желать?

      - Молиться, - кивнул иерей и лукаво улыбнулся. - Только молиться по-разному можно. Кому за здравие, а кому и за...

      - Значит, тоже “нарушаете”... Грех, однако.

      - Дипломатия, однако, - пожал плечами Разумовский.

Мы посмотрели друг на друга, одновременно вздохнули и разом взялись за стопки...

*  *  *

      - Не может так случиться, - спросил я, - что приходивший к вам человек только назвался Соловьевым?

Мы разговаривали с Разумовским у входа в офис принадлежавшей Соловьеву фирмы.

      - Нет, это он. Я приезжал сюда после кражи и наблюдал, как он выходил из подъезда.

      - Что ж... Тогда я пошел. А ты поставь машину вон на ту стоянку, там тебя не будет видно. На обратном пути я не сразу подойду к тебе, мне могут приделать “хвост”, так что я сперва дойду до метро, проверюсь, если что оторвусь и только после этого вернусь. А ты, пока я петляю, оглядись вокруг...

      - Давай, давай, двигай, “Штирлиц”,- я сам разберусь. Прижми его там хорошенько.

      Я кивнул и выбрался из машины. Шансов у нас практически не было, поэтому напортачить я не боялся. При той игре, которую предложил Разумовский, необходимо иметь хорошую технику, не менее полудюжины людей и, по крайней мере, начальную информацию, чтобы фиксировать действия подозреваемого. Чтобы найти похищенные иконы, требовалось чудо, а в чудеса я не верил.

      К моему удивлению, офис оказался почти пустым. Было непонятно, почему предприятие, имеющее контракты с зарубежными партнера, так плохо заботится о своем имидже, тем не менее, жертвуя значительные суммы на благотворительность.

      - Извините, мы не работаем, - объявила мне молоденькая секретарша в тесной полупустой приемной. - Предприятие закрыто.

      - Бизнес не идет? - посочувствовал я. О нас удивлением взглянула на непонятливого посетителя, колеблясь, стоит мне отвечать или нет.

      - Бизнес шел превосходно, - наконец ответила она. Иностранцы едва не дрались за наш лес. Директор продал дело и уезжает за границу. Как раз с последней партией груза. Мы объявили через газеты о своей ликвидации и уже распродали всю мебель и технику... Что Вы хотели?

      - Я тоже хочу за границу. Сейчас все хотят за границу. Я хочу быть богатым и свободным. Хочу обедать в ресторанах, завтракать в постели, в своем номере шикарной гостиницы... Девушка, поехали за границу? Откроем в Америке свое дело и будем поставлять в Россию безвкусный ликер, просроченные консервы и окаменевшие - “сникерсы”?  На жадности и подлости наших, местных коммерсантов сделаем миллионы, а сюда будем приезжать на экскурсии?

      - Благодарю, нет. Я люблю этот город, уже научилась выживать в этой стране и даже успела договориться о работе в одной турецкой фирме. Придется вам ехать без меня.

      - Жаль. Тогда пойду предлагать эту идею Соловьеву. Вы никуда не уходите, я вернусь, и, может быть, попытаюсь придумать что-нибудь другое. Например, приглашу Вас не в Америку, а хотя бы в ресторан... По крайней мере, в пирожковую, что на углу...

      Она улыбнулась, нажала кнопку селектора связи и на раздавшееся из динамика хрипение и бульканье сообщила:

      - Сергей Константинович, к вам гость.

      - Какой еще гость?

      Она искоса взглянула на меня, но я лишь состроил в ответ потешную гримасу.

      - Сумасшедший гость.

      - Какой-какой?!

      - Вы его сами спросите, - “какой”, мне он в ответ предлагает лишь рестораны и Америку.

      Динамик долго задумчиво молчал, затем неуверенно распорядился:

      - Ну, тогда... Пусть проходит.

      - Можете не волноваться, - успокоил я секретаршу, ему предлагать пирожковую я не буду. Это только для вас.

      - Шалопай, - ласково - укоризненно улыбнулась она, и я прошел в кабинет.

      Кабинет директора выглядел несколько лучше приемной. Кожаная мебель и картины на стенах явственно давали понять, что на заре “хапализации” их обладатель успел отхватить свой жирный кусок. Соловьев был совсем невзрачным и непредставительным мужчиной лет сорока-сорока пяти, в огромных очках, увеличивающих умные, проницательные глаза, и являлся обладателем “ульяновского” лба. Впрочем, я уже привык к тому, что истинные преступники редко стараются внешне соответствовать избранному пути. В последнее время спортивный костюм и кожаная куртка стали пропуском на право посещения без очереди местного отдела милиции. Сергей Константинович более всего напоминал творческого или административного работника. Но уж если кому и заводить разговор о внешности, то не мне, я мало чем напоминаю комиссара Катаньи или пресловутого Джеймса Бонда. Мои знакомые в один голос твердят, что у меня физиономия карточного шулера, девушки, долго раздумывая, как бы меня не обидеть, льстят мне, утверждая, что у меня - “лицо умного авантюриста”. Но зеркало убеждает меня, что льстят не только вторые, но и первые...

Обо всем этом я не торопясь размышлял, стоя посреди кабинета под пристальным взглядом директора. Наконец он не выдержал:

      - Я слушаю вас.

      - Сергей Константинович, - попросил я, - возьмите меня с собой в Америку. Я очень хочу кушать три раза в день и спать хотя бы по восемь часов... А еще рассказывают, что у них в мясных консервах, - я сделал “страшные” глаза, - есть мясо! В отличие от наших жил и сухожилий. А ещё я слышал...

      - Я думал, Леночка шутит, - приподнял бровь Соловьев. - Оказывается, вы и впрямь ... Во-первых, я уезжаю не в Америку, а в Голландию, а во-вторых, перестаньте дурачиться, присаживайтесь в кресло и объясните, зачем пришли.

      - Я же сказал: хочу быть богатым и надеюсь, что вы мне в этом поможете.

      - Понятно, - он спокойно снял трубку телефона и посоветовал мне: - Если я сосчитаю до трёх, и всё ещё буду иметь неудовольствие вас видеть, то вызову милицию.

      - А если я крутой рэкетир? Вы меня сдадите, а потом неприятностей не оберётесь. Может, это и не шантаж вовсе, может, это искреннее желание поехать в Голландию? А возможностей нет... На Вас одного и надежда, - я всхлипнул, утирая навернувшуюся слезу.

      - Это Ваши трудности, любезный, - сухо сказал Соловьев, поднося трубку к уху. - А у рэкетиров не бывает столь убогих физиономий. У вас осталось две секунды!

На нарочито-хамский тон я не обратил внимания, а вот на “убогую физиономию” обиделся всерьез. Ну, валяет человек дурака, ну отрывает от работы, ну шантажирует немножко, но, как говорил так и не сменивший профессию Иван Васильевич: “Лица попрошу не касаться!” Досадливо крякнув, я извлек из кармана удостоверение и продемонстрировал. Моей роли это не мешало.