Саламандастрон - Брайан Джейкс

— Что скажешь в свое оправдание? Пропала, не сказав ни слова, на целых два дня. Теперь ты вернулась, приведя с собой в наш дом хорька и горностая!

Мара изумленно покачала головой:

— Зачем ты так грубо обошелся с ними? Они мои друзья…

Урт стукнул лапой по столу:

— Друзья? Хорек и горностай не могут быть друзьями, это хищники. Хорьки, горностаи, ласки, крысы и лисы — главные виновники войн в Стране Цветущих Мхов. С кем они пришли? Где остальные члены их банды?

В разговор вступил Пиккль:

— Я что говорю, не волнуйся. Эти двое были одни, когда мы их встретили. Они путешествовали из юго-западных земель. Они такие веселые…

Рычание Урта прервало его речь.

— Замолчи, Фолгер! Когда я захочу узнать твое мнение, я к тебе обращусь. Ступай в свою комнату. Тебе пора бы вырасти и обрести повадки настоящего зайца.

Пиккль поспешно выскочил из-за стола, прекрасно зная, что спорить с барсуком, когда он разгневан, бесполезно. Слезы выкатились из глаз Мары и закапали на стол.

Барсук беспомощно вздохнул и покачал своей полосатой головой:

— Мара, малышка, не плачь. Извини, я не сдержался, но я думал, ты знаешь о наших врагах.

Всхлипывая, барсучиха вытерла лапами глаза:

— Не все они враги, но тебе нет до этого никакого дела. Ты даже не хочешь, чтобы я дружила с Пикклем. Иногда мне кажется, лучше умереть, чем жить взаперти в этой противной горе! Урт вынул из кармана своего рабочего передника платок и мягко промокнул ее глаза.

— Не говори так, Мара. Ты — это все, что у меня есть, и когда-нибудь, когда меня не станет, управлять всеми делами этой противной, как ты говоришь, горы придется тебе. Я знаю, это нелегкая участь, но таков наш барсучий долг. Мы должны защищать Страну Цветущих Мхов и побережье. Только тогда добрые и честные звери, которым не довелось вырасти такими сильными, как мы, смогут жить в мире и счастье. Ты должна верить мне, малышка.

Мара выскочила из комнаты, крикнув на бегу:

— Я не знаю, чему верить! Я просто хочу жить там, где можно быть счастливой!

Урт сел за обеденный стол и закрыл глаза. Он так сильно сжал лапами столешницу, что на ней остались борозды от его когтей. Когда он открыл глаза, перед ним стоял сержант Сапвуд. Быстро овладев собой, Урт спросил чуть приглушенным голосом:

— Эти хищники надежно заперты на ночь?

— Да. Я сам повернул ключ в замке.

Глаза барсука превратились в две узкие щелки.

— Мне ненавистна сама мысль о том, что хорек и горностай будут разгуливать ночью по нашей горе.

— Не беспокойся. Около двери я поставил двух часовых — Сережку и Бычеглаза. Даже если те двое как-нибудь ухитрятся выскользнуть за дверь, им не поздоровится.

Устроив свой сторожевой пост высоко среди камней и взгромоздившись там, Фидл изо всех сил старался не заснуть. То и дело поплевывая на лапы, он безжалостно тер ими глаза. Напряженно моргая, он таращился на дюны, боясь пропустить возвращение Клитча.

Фераго Убийца сидел отдельно от остальных, глядя на языки пламени разведенного костра и поигрывая золотым медальоном, который прежде принадлежал семейству барсуков. Понизив голос, Убийца обратился к жилистой водяной крысе, сидевшей неподалеку:

— Скажи, Гнилоух, а как ты узнал о горе?

— Я был пиратом и несколько раз видел ее, хозяин. Правда, издалека. Они называют ее Саламандастрон.

Фераго, задумчиво поглаживая медальон, повторил это название так медленно, словно в нем таилось для него какое-то очарование:

— Саламандастрон. Мне нравится, как звучит это слово. Саламандастрон. Но ты расскажи мне все остальное, то, о чем я люблю слушать.

Гнилоух повторил все, что знал. С тех пор как он присоединился к банде, уже много раз он рассказывал это Фераго, втайне от остальных.

— Крысиные капитаны говорят, что внутри горы спрятаны несметные сокровища, так гласят старинные легенды. Крепость охраняется зайцами из Дозорного Отряда, а управляет там всем барсук. Так было всегда, по крайней мере насколько нам известно. Нынешнего правителя зовут Урт Могучий, это великий и бесстрашный воин.

Фераго придвинулся ближе к говорившему, в отблесках костра его голубые глаза горели своим собственным огнем, огнем жадности.

— Сокровища? Расскажи мне про сокровища!

Гнилоух с трудом сглотнул, когда лапа Фераго сжала его плечо. И повторил то, что тот хотел слышать:

— Говорят, что великие барсуки никогда не расстаются со своим богатством. Имущество каждого из них, умирает ли он своей смертью или погибает в битве, переходит в общую казну, которая и спрятана где-то внутри горы. Там и заморский жемчуг, и разноцветные драгоценные камни, серебро, золото и медь, копья и разное другое оружие, все сделано барсуками в их кузнице. Там и боевые топоры, которые могут рубить камень, щиты необыкновенной красоты, мечи, лезвия которых режут сталь будто масло, в их рукояти вправлены драгоценные красные и зеленые камни, а хранятся они в необыкновенных по красоте ножнах…

Когти Фераго впились в плечо крысы. Гнилоух застонал от боли. Горностай резким рывком высвободил свои лапы из смятого меха. Фераго ухмыльнулся, его голубые глаза сияли в свете костра подобно глазам невинного ребенка.

— Извини, дружище. Мне следовало быть осторожнее. Лучшее лекарство — свежий воздух и что-нибудь отвлекающее. Ступай-ка к Фидлу и составь ему компанию на остальную часть ночи. Ступай!

4

Розовый рассвет бережно тронул стены аббатства как раз в ту минуту, когда Бреммун взбирался по ступеням в изолятор. Тихонько постучав, он вошел. Брат Остролист никогда не спал в постели, вот и сейчас он сидел в своем кресле, обложившись подушками, и следил, как за окнами занимается заря ясного летнего дня. Арула и Самким спали в кроватках. Бреммун показал на них и, понизив голос, заговорил:

— Доброе утро, брат. Как они сегодня? Остролист зевнул и потянулся:

— Доброе утро, Бреммун. Посмотри сам. Вчера они работали допоздна, зашивая наволочки и стирая ночные рубашки. Мне их даже жаль стало — они чуть не плакали перед сном от всей этой работы.

— Считаешь, с них достаточно?

— Гм! А ты как думаешь? — хмыкнул Остролист.

— Да, конечно, они были здорово наказаны. Когда проснутся, можешь сказать им, что они свободны. Понимаешь, из-за этого происшествия я чувствую себя просто ужасно. Надеюсь, что они извлекли урок из этой истории.

Остролист подышал на стекла очков, протер их и снова водрузил на кончик носа. Затем серьезно посмотрел на Бреммуна:

— Уверен, извлекли.

Окончательно сконфуженный, Бреммун на цыпочках вышел вон и осторожно закрыл за собой дверь.

Самким приоткрыл один глаз и издал приглушенный смешок. Брат Остролист грозно указал на него лапой:

— Эй, маленький лентяй, ты подслушивал!

— Я не подслушивал, я просто лежал и нечаянно все слышал.

Старик сокрушенно покачал головой:

— Не очень-то это полезно для молодежи, слушать, как старшие говорят неправду.

Самким спрыгнул с постели:

— А ты и не говорил неправду. Просто ты забыл о работе, которую задал нам вчера. Между прочим, есть засахаренные каштаныРозовый рассветРозовый рассвет очень трудно — у меня до сих пор челюсти болят.

Тут в разговор вмешалась тоже давно проснувшаяся Арула:

— Да, да, ужасно трудно, как и играть в твои игры. Все эти камешки и желуди такие тяжелые!

На мордочке Остролиста промелькнула улыбка, а потом он разразился веселым смехом. Арула же и Самким просто катались по полу от хохота:

— У старика Бреммуна было такое лицо! Ха-ха-ха! Как у лягушки, проглотившей камень!

Единым духом пробежав всю лужайку, мышонок догнал аббатису Долину у самой сторожки:

— Матушка, а когда у нас будет День Названия? Долина в отчаянии возвела очи горе:

— Думбл, когда ты перестанешь мне докучать? Я еще даже не завтракала, а на голодный желудок плохо думается.

Мышонок ухватил аббатису за платье и захныкал:

— Скажи скорей, когда будет День Названия, а то Думбл покраснеет и станет плакать!

Из сторожки, прихрамывая, вышел Тодд Иголка и потряс в воздухе своей тростью:

— Кто это здесь плачет? Что с тобой случилось, малыш?

Аббатиса пыталась вытянуть из лапок мышонка подол своей сутаны.

— Вообрази только, Тодд, этот маленький хулиган требует, чтобы я назначила День Названия, а то он, видите ли, начнет плакать.

Старый еж подбросил вверх свою трость и легко поймал ее.

— А что, совсем неплохая идея. Матушка, назначь поскорее День Названия, а то я, пожалуй, присоединюсь к Думблу. Ты еще не слышала, как я умею плакать.

— Постыдись, Тодд. Я ведь еще даже не придумала подходящего названия для нынешнего лета.

Думбл снова ухватился за подол ее сутаны:

— Думай поскорее, матушка Долина! Аббатиса снова принялась терпеливо высвобождать свой подол.

— Лето Надоедливого Мышонка, вот как мне сейчас хочется назвать это лето!