Ворона на мосту - Макс Фрай

– Мы всегда бессмертны, – улыбается Франк. – И я, и Макс, и Триша, и ты, конечно, тоже. Вообще все. Другое дело, что чувствовать и уж тем более осознавать собственное бессмертие неопытному человеку трудно, почти невозможно. Элементарное неумение чувствовать себя бессмертным люди обычно принимают за осознание собственной смертности, и это делает жизнь невыносимой. Смех – просто один из великого множества способов взять передышку; возможно, самый простой и эффективный. С этой точки зрения ты в юности очень правильно все понимал.

Лонли-Локли глядит на Франка, приподняв бровь, качает головой то ли недоверчиво, то ли озадаченно.

– Интересные дела, – говорит наконец.

Он уже второй раз кряду это повторяет, как заклинание. Выходит, и правда интересные дела творятся тут у них – в “Кофейной гуще” и вообще в Городе. И это хорошо, потому что до сих пор Трише казалось, жизнь у них самая обыкновенная. Хорошая, но обыкновенная, Франку дух переводить между этими его загадочными путешествиями – в самый раз, а ей никаких чудес не положено, и так балованная – дальше некуда. И вдруг выясняется, что она живетпрактически в эпицентре этих самых интересных дел, так что следует внимательно глядеть по сторонам – сколько уже чудес пропустила небось. Нет уж, тут ушки на макушке надо держать, и она будет, вот только со шкафа слезет, и сразу же!

Все-таки слезать вниз почему-то гораздо труднее, чем запрыгивать наверх, и это очень, очень несправедливо.

– Триша, что творится? Эти ужасные люди загнали тебя на шкаф? – изумленно спрашивает Меламори.

Она вошла, когда Триша уже почти спустилась, только и осталось, что переставить одну ногу на самую нижнюю полку, а другую свесить вниз, чтобы ощутить близость кухонного пола, – почти то же самое, что поставить, хотя поставить, конечно, было бы надежнее, но тут никак не дотянуться, она уже сколько раз пробовала, эх.

– Я сама туда залезла, – честно признается Триша, спрыгнув все-таки на пол и переведя дух. – Франк пошутил, а я поверила, испугалась, решила, что сейчас в эти двери хлынет реальность и мы захлебнемся, хотя на самом деле, конечно, так быть не может… Ну, неважно, тем более я уже слезла.

– Ты бы видела, как она туда метнулась. Одним прыжком – под потолок, – говорит Макс. – Когда я смотрю на Тришу, чувствую себя не человеком даже, а заколдованным бегемотом. И когда-нибудь сдохну от зависти.

– История твоего появления на свет действительно дело темное, но все-таки вряд ли ты заколдованный бегемот. – Франк на удивление серьезен. – Я бы заметил.

– Если бы он был оборотнем, я бы тоже заметил, – кивает Лонли-Локли. Обращается к Франку сухо, деловито, как эксперт к эксперту, дескать, не позволим всяким самозванцам выдавать себя за священное животное, пусть даже и заколдованное.

– Дурдом, – восхищенно вздыхает Макс. – Натуральный дурдом. Именно то, чего мне всегда не хватало для полного счастья, – компании психов, на фоне которых я могу показаться почти нормальным.

– В Тайном Сыске было примерно то же самое, – напоминает ему Меламори. – Другое дело, что ты не можешь казаться нормальным вообще ни на каком фоне. Гони иллюзии прочь.

– Чем издеваться, вы бы лучше решили, кто у нас сегодня за рассказчика. Потому что я – пас. Вчера я сказал все слова, которые знаю, и еще добрую дюжину незнакомых как-то выговорил. Теперь мне нужно время, чтобы выучить новые сочетания звуков.

– А тут и решать нечего, – Франк пожимает плечами. – Ясно кто.

И выразительно смотрит на Лонли-Локли. Триша тоже глядит на него во все глаза, в надежде, что у нее получился не менее красноречивый взгляд.

– Что, попался, сэр Шурф? – смеется Макс. – Единственное существо, над которым ты можешь безнаказанно измываться, – это я. По счастью, мы с тобой не одни во Вселенной. А то бы ты, пожалуй, совсем зажрался.

– Ну, если всем присутствующим хочется весь вечер слушать столь скверного рассказчика…

– Хочется! – хором объявляют присутствующие. – Еще как хочется!

– Ради такого дела я, пожалуй, испеку сырный пирог с лунным изюмом, – добавляет Франк. – Это, да будет тебе известно, большая редкость. Время от времени я приношу из своих странствий корзинку спелого винограда. Половину съедает Триша, ее доля – это святое, зато остаток я аккуратно раскладываю на деревянном блюде и по вечерам выношу в сад – если ночь обещает быть сухой. И убираю в ларь сразу после захода луны. Большая часть ягод от такого обращения портится, но получить несколько лунных изюминок с каждой грозди мне все же удается. На одну запеканку в год набирается, и она, поверь мне, стоит таких хлопот.

– Охотно верю, – говорит гость.

Вид у него при этом чрезвычайно растерянный и, можно сказать, обреченный. С таким лицом не байки рассказывают, а жизнь отдают ради какой-нибудь сентиментальной глупости вроде спасения человечества и, скажем, лукошка двухнедельных котят в придачу.

– А я еще и чай заварю из двадцати двух трав, – обещает Триша. – Тебе же кофе не очень нравится? Ну вот, будет в твою честь самый распрекрасный чай в мире, только ты уж теперь не передумай, пожалуйста.

– Ладно. Если хозяева настаивают, будь по-вашему. Но вам вряд ли понравится моя манера изложения. В конечном итоге я просто испорчу всем вечер.

– Ничего, как-нибудь потерпим. – Франк тверд, как скала.

– На самом деле ты неплохой рассказчик, – говорит Макс. – Просто не самый лучший в мире, потому и бесишься. Я имею в виду, ты слишком хорошо знаешь теорию, ясно представляешь, как должно выглядеть идеальное изложение идеальной истории, и понимаешь, что у тебя так не получится. Но не забывай, мы-то не знаем, как надо. У нас нет никаких идеалов, только любопытные уши и куча свободного времени. Поэтому с радостью выслушаем все что угодно. Хотя, что до меня, я бы предпочел…

– Знаю, что ты предпочел бы. Историю о старых добрых временах, когда я бегал по городу с выпученными глазами и убивал всякого, кто недостаточно почтительно меня поприветствовал. Тебе почему-то кажется, что это было очень увлекательно.

– А еще лучше, – вкрадчиво продолжает Макс, – историю о немного менее старых и еще более недобрых временах, когда сэр Лонли-Локли начал работать на Кеттарийского Охотника. Ребятам, уверяю тебя, абсолютно все равно, о чем слушать, а меня ты можешь сделать счастливым.