Все в мире поправимо… - Андрей Дементьев

И чувствовал себя на поле брани.

Мы были целый час наедине.

Она смотрела на меня сурово.

И вдруг зачетку протянула мне —

«Я буду рада повидать вас снова…»

И так три раза я сдавал зачет.

Красавица ждала нетерпеливо,

Когда меня вновь память подведет.

Но я все даты вызубрил на диво.

Лишь много позже я с ней подружусь,

Взаимную симпатию усилив.

Зато теперь я знаю наизусть

Счастливую историю России.

«У нас в России любят спорить…»

У нас в России любят спорить,

Надеясь этим что-то изменить.

Как будто редкий извлекают корень

Из уравненья: «Быть или не быть…»

Меня вконец те споры утомили:

То против власти, то за ту же власть.

Рождает спор порой гипертонию,

А истина пока не родилась.

«Бренд наших дней – приемы и тусовки…»

Бренд наших дней – приемы и тусовки,

Что так похожи на салоны мод.

Где вдоль стены охранники присохли,

Не упуская из виду господ.

Все напоказ – престиж и раболепье.

И эти полудружбы наугад.

Здесь были бы нелепы Блок и Репин.

Ведь не нужны им должность и откат.

Но это – жизнь…

И как мне ни печально,

Я на душу беру немалый грех,

Признавшись, что Россия обмельчала

От мелкоты, поднявшейся наверх.

«Страна поменяла Систему…»

Страна поменяла Систему.

Система сменила господ.

И только при всех своих бедах

Остался российский народ.

«Если каждый житель страны моей…»

Если каждый житель страны моей

Скажет, что счастлив он, —

Тогда лишь можно присвоить ей

Титул великой державы.

«На праведный гнев наложили запрет…»

На праведный гнев наложили запрет,

Чтоб власть оградить от упреков и бед.

Народу погневаться можно в квартире,

В постели, в подъезде…

И даже в сортире.

Но если наш яростный гнев невзначай

Прорвется на улицу, словно цунами,

То синяя стая расправится с нами.

От гнева останется боль и печаль.

И улицей стала теперь для меня

Из книги любая страница моя.

«Литературный киллер получил заказ…»

Литературный киллер получил заказ:

Убить успех престижного коллеги.

Чтоб свет его в чужих сердцах погас.

И чтобы сам ушел он в тень навеки.

Старался киллер… Он к смертям привык.

Заказ чужая зависть оплатила.

Однако на успех ста тысяч книг

Ему патронов явно не хватило.

«Я по глазам богатых узнаю…»

Я по глазам богатых узнаю:

Как будто бы смотрю

В промерзшие озера…

А если вдруг замечу полынью,

То знаю – и она замерзнет скоро.

«Я прожил жизнь свою…»

Я прожил жизнь свою

И тяжело, и весело.

Среди улыбок, доброты

И зла.

И молодость моя

Свое отгрезила.

А зрелость совершила,

Что могла.

«Женщина на ро́ды денег просит…»

Женщина на ро́ды денег просит,

Прикрывая кофточкой живот.

И стучатся в сердце Маша с Фросей

Или русский богатырь Федот.

Что же со страною происходит,

Если тает каждый год народ?!

И с сумою наши бабы ходят,

Каясь, что не сделали аборт.

«Рублевка живет от России отдельно…

Рублевка живет от России отдельно.

Она – как особое княжество в ней.

И столько князей расплодилось удельных!

И каждый гордится усадьбой своей.

А где-то поодаль ютится Россия.

Растит урожай, ловит рыбу в прудах.

Она никогда за себя не просила,

А все добывала в нелегких трудах.

И русский народ – не князья и дворяне.

Не вхож он в чванливое царство господ.

Но что-то такое он знает заранее,

Что дарит надежду и силы дает.

Взгляд со стороны

В России возродилась знать —

Помещики и бизнесмены…

Они теперь ни в чем не знают меры,

Стараясь все к рукам прибрать.

Один скупает вдоль реки дома.

А речка, между тем, зовется Темзой…

Другой купил какой-то царский вензель.

Но это не добавило ума.

Признался нам с экрана некий чин,

Что столько у него теперь богатства,

Что и за век потратить не удастся…

Не потому ль до срока он почил.

А друг мой смотрит грустно из ворот:

«Уж эти мне российские транжиры!

Они намерены скупить полмира,

Забыв о том, как беден их народ…»

Лондон

«Приватизировав экран…»

Приватизировав экран,

Чиновник вышел в шоумены.

Но в этом был один изъян —

Не знал он в жажде славы меры.

Какой я ни включал канал, —

Вещал он стоя или с кресла…

И всех нас насмерть доконал.

Разбил экран я в знак протеста.

«У нас в России власть не любят…»

У нас в России власть не любят.

Быть может, не за что любить.

Но лишь от власти той пригубят

И все готовы ей простить.

«На дворе уже март…»

На дворе уже март,

А зима не уходит.

Тучи серые на небе

И снегопад.

Может, кризис уже

Начался́ и в Природе.

Потому и с погодою

Все невпопад.

«Это горькая тема…»

Это горькая тема —

Конфликт поколений.

И когда нас не будет, —

Продолжится спор.

Это было до нас.

Это будет со всеми.

Ведь былое —

Грядущему —

Вечный укор.

«Когда-то нас пугал «железный занавес»…»

Когда-то нас пугал «железный занавес».

Мы жили все в придуманном раю.

Но проржавел и пал «железный занавес»

И мир увидел Родину мою.

Она была во всей красе и силе.

Как будто в дальний собралась полет…

Не надо было путать власть с Россией,

К временщикам приравнивать народ.

«Мне приснился Президент…»

Мне приснился Президент.

Мы сидели рядом.

Я использовал момент —

Попросил награду.

Как-никак, а юбилей.

Столько лет скопилось.

Президент сказал:

«О’кей… Окажу вам милость…»

И добавив: «Будет так…» —

Мило улыбнулся.

Ну а я такой дурак, —

Взял да и проснулся.

«А в метро на переходах…»

А в метро на переходах

Много нищих, как в войну.

Просят денег у народа,

Ну, а кто подаст ему?

А поодаль барахолка.

Вся Москва торгует тут.

Ждать, наверное, недолго —

И страну распродадут.

И устав от словоблудий,

Я кричу у стен Кремля:

– Что же с нами завтра будет?

Что же с нами будет, бля?!

«Наступили времена тусовок…»

Наступили времена тусовок.

Пол-Москвы тусуется в Кремле.

Пол-Москвы изыскивает повод,

Чтобы оказаться при столе…

И тусовка, вкусно отобедав,

И дела вершит, и пьет вино.

Александр Сергеич Грибоедов

Нравы эти высмеял давно.

«Что происходит с великой страной?..»

Что происходит с великой страной?

Стала она в своих помыслах

Слабой.

Снова обходят ее стороной

Бывший восторг,

И удача, и слава.

«Наша жизнь – как цунами…»

Наша жизнь – как цунами.

Все пошло кувырком.

Поменялись местами

Произвол и закон.

Поменялись местами

Чистоган с чистотой.

Мы с надеждой расстались,

Как с затеей пустой.

Ты о совесть прилюдно

Невзначай не споткнись…

Стала очень уж лютой

Эта новая жизнь.

«Собственности нет на красоту…»

Собственности нет на красоту.

Никакой —

Ни личной, ни общественной.

Будь она природой или женщиной,

Собственности нет на красоту.

«Маленькая девочка в коляске…»

Маленькая девочка в коляске

Полыхает взглядом голубым.

Это небо ей плеснуло в глазки

Синевою из своих глубин.

«Что же натворили мы с Природой?..»

Что же натворили мы с Природой?

Как теперь нам ей смотреть в глаза?

В черные отравленные воды,

В пахнущие смертью небеса.

Ты прости нас, бедный колонок.

Изгнанный, затравленный, убитый…

На планете, Богом позабытой,

Мир от преступлений изнемог.

«Уже ничто от бед нас не спасает…»

Уже ничто от бед нас не спасает.

Надежда, как и боль, – невмоготу.

Вот так под фарой мчится заяц,

Не смея прыгнуть в темноту.

Над ним мерцают тускло звезды,

И света злое колдовство.

И лишь нежданный перекресток

Спасет от гибели его.

«Должен я признаться честно…»

Должен я признаться честно,

Что вернувшись в край родной,

Не нашел себе я места

В этой жизни сволочной.

Все посты позанимали.

Только я забыт, увы.

А над миром светят «мани»

Цвета утренней листвы.

2001

«В своем Отечестве нельзя…»

В своем Отечестве нельзя

Пророком стать, когда зоилы —

Твои неверные друзья

Тебе талант простить не в силах.

Но от отчаянья спасет

Надежда, —

Что в тиши читален

Иль в доме вечер напролет

Тебя восторженно читают.

«На море памятников нет…»

На море памятников нет.