Легенды и сказы лесной стороны - Афоньшин Сергей Васильевич

вольно поселить в любом посаде Нижня Новгорода,

как только закончат постройку крепости. А тальяш-

ка этот, Жеваный Тать, после того еще злей стал при-

дираться к русским каменщикам и особо к мастеру

Даниле Волховцу.

Жила в ту пору на верхнем посаде одна девка-

краса, темные глаза, толстые косы, а улыбнется —

словно бутон розовый раскроется. По имени звали

Настасьей, а прозывали Горожаночкой, лет ей за два-

дцать перевалило, но замуж что-то не торопилась и

отшучивалась:

— Милый не берет, а за немилого сама не иду —

не миновать вековушей быть!

Жила своим домком, с матушкой родной, честным

трудом. Частенько она по горе за водой спускалась, и

каждый раз ей молодцы-каменщики с крепости под-

мигивали, ягодкой называли, на стену зазывали. Толь-

ко ягодка, видно, не промах была, отвечала бойко, но

по-умному. Сам Петро Франческо на ту Горожаночку

заглядывался, шапочку на лысине поправлял, усы

крутил, завивал и, за шпагу держась, как журавель

по стене выхаживал. А подручный его Жеваный Тать,

завидев Настасью, добрым притворялся и рожу свою

идолову старался подделать под ангельскую. Не зна-

ли, не ведали они, дурачки заморские, да и никто

другой не догадывался, что не зря Настасья Горожа-

ночка мимо стен часто ходила, ватагу трудовую во-

дой поила. Давным-давно через решетку темницы она

с Данилом Волховцем добрым словом уж перемол-

вилась.

«Добьюсь воли—назову женушкой!»—так ей Да-

нило однажды из окна темницы сказал. А теперь,

не жалея сил, служил он князю московскому, надеясь

дожить до обещанной воли. Молодецкая артель нов-

городская ничем перед девкой не бахвалилась и не

охальничала, а, завидев ее, песни заводила и под пес-

ню крепость строила — камни тесала, тяжести под-

нимала :

Ай, ладушка, Горожаночка,

Не жаль такой полушалочка!

Ай, ладушка, пожалей молодца —

Не жаль для такой золотого кольца!

Краса молода, откуда вода?

Чай, с Почайны-ручья, нам напиться бы!

Али с Волги-реки, так умыться бы!

С такой песней и камень легче казался, и с но-

шей кирпичей веселее бежалось, и крепость быстрее

росла. Как пройдет мимо Настя Горожаночка — слов-

но солнышком всех пригреет, и каждому горемыке-

труженику казалось, что это ему она так радостно

и по-родному улыбнулась.

Трудились люди русские на нижегородской крепо-

сти почти без сна и отдыха, подвозили кирпичи ка-

леные, как кровь багряные, а в ямах кипела, пузыри-

лась известь горячая, набирая силушки, чтобы ка-

мень-кирпич схватить мертвой хваткой. Согнувшись

под ношами, вбегали на стену сотни людей и, свалив-

ши груз, обратно скатывались. А ловчее, быстрее и

крепче всех работали молодцы из ватаги Данилы Вол-

ховца, зарабатывая милость княжескую — волю воль-

ную! Сам Петро Франческо, маэстро великий, не мог

надивиться на мастерство и неутомимость артели нов-

городской, и наполнялось его сердце уважением к

русскому мастеру: «Таких поучать не надо — сами

любого научат!» А помощник его, этот Жеваный

Тать, все придирался и подгонял, очень хотелось ему

поскорее золотом мошну набить и за море удрать.

Особо невзлюбил он ватагу новгородцев после того,

как они его на безлюдьи окружили и посулили в го-

рячей извести выкупать, если не перестанет докучать

Настасье Горожаночке.

А матушка-Волга катилась и катилась, неудержи-

мо, как время, волной играла, по утрам солнце с ле-

вого берега принимала, по вечерам за правым горным

прятала, то стужу, то зной, то каргу-осень встречала,

то весну-молодушку. А за весной и праздники весен-

ние спешили. Ко дню праздника зачатия приурочили

нижегородцы закладку сразу трех башен кремлев-

ских: Бориса да Глеба, Зачатьевскую и Белокамен-

ную, да всей стены между ними. Выкопали котлова-

ны и рвы, натесали камня белого, кирпича навозили

гора горой, заварили известь в ямах глиняных. И в

день непорочного зачатия все нижегородцы на моле-

бен высыпали. Под колокольный звон из церквей ико-

ны вынесли, а передом, на полотенцах льняных, бело-

снежных, икону Богородицы. Все труженики кремля,

простые люди и знатные, обнажили и склонили го-

ловы. Петро Франческо, мастер гордый и суровый, с

непокрытой головой незаметно в сторонке стоял. Ува-

жал он и народ и веру русскую, православную. Толь-

ко Джовани Татти, этот безумный Жеваный Тать, не

снимая шапчонки, среди народа важно расхаживал,

на православный обряд дивился.

Под конец моления стали нижегородцы нательные

крестики снимать и на дно котлованов бросать, что-

бы стояли башни и стены кремля веки вечные, не

поддавались вражьим осадам и приступам. Вот по-

дошла к яме Настасья Горожаночка, расстегнула на

груди пуговки, сняла с шейки крестик золотенький и

в котлован бросила. Тут откуда-то Жеваный Тать под-

вернулся, как угорь начал вокруг девки увиваться,

обнимать, да под расстегнутую кофту заглядывать.

Гляди того, целовать-миловать при народе начнет.

Оторопела было Горожаночка, но скоро образумилась

и наотмашь охальника по роже ладошкой ударила.

Попятился от нее Джовани Татти да в яму и свалил-

ся, озорник заморский, на смех всему миру нижего-

родскому. Свалился, а выбраться не может, злит-

ся и ругается по-иноземному: «О, Мадонна путана!»

Все видел и слышал Данило Волховец, и не стер-

пело сердце его. Подскочил он к яме, за руку Жева-

ного вытащил да тут же, не откладывая, ударил того

по одной щеке, потом по другой, поучая уму да раз-

уму: «По-вашему она путана, да по-нашему матерь

честная!» Стыдно стало Татти, что при народе по ще-

кам бьют, и за шпагу схватился. Но Данила его за

руки ловко поймал и, когда шпага вывалилась, в

охапку супротивника сгреб. И тут от боли нестерпи-

мой охнул новгородец, но приподнял злодея-тальяш-

ку и в яму с кипящей известью бросил. А сам, как

дуб подрубленный, медленно к земле склонился. Под-

бежали к яме люди — Джовани Татти вытаскивать,

да нескоро достали. А Данила без дыхания лежал*

с заморским ножом в подреберье.

Затужили, загоревали нижегородцы, заголосили,

запричитали бабы. Настасья Горожаночка в сторонке

стояла и платок свой в горячих слезах молча купала.

Потускнел лицом главный мастер Петро Франческо.

Жалел он земляка своего, Татти шалопутного, а еще

больше печалился о русском мастере Даниле Волхов-

це. Поговорили они с воеводой и распорядились, что-

бы обоих смертоубийц в подбашенных котлованах за-

хоронили.

Невесело разошелся с молебна народ нижегород-

ский. Недобрая примета при закладке башен получи-

лась. Не устоять долго стенам кремля, что близко к

Волге спускаются. Неохотно и каменщики за известь

брались, в которой безбожный тальяшка сварился^

Ватага Данилы Волховца молча работала, воздвигая

башню-памятник над могилой своего товарища. Весь

белый камень с берега Волги своими руками перено-

сили, известь по-своему в яме замесили и трудились

неистово, не жалея себя.

С каждым днем и часом прибывала, росла у Вол-

ги величавая суровая башня. Все остатки белого кам~

ня на нее израсходовали, и прозвал ее народ Белока-

менной. А на полдень от нее, из кирпича кроваво-ба-

гряного другая башня росла, Зачатьевская. Под ней

богохульник и хвастун тальяшка Тать лежал. Живые

же люди, как муравушки, на стены карабкались, кир-

пичи, камни, известь тащили, стены лепили с верой