Твари, в воде живущие (сборник) - Виктор Точинов

В редакцию тогда мешками приходили письма от граждан, уверовавших в мокеле-мбембе после Игоревых писаний. Нельзя сказать, что он обрадовался такому результату. И в вышедшей спустя три года книге “По следу мокеле-мбембе”, объединившей в переработанном виде его экспедиционные отчеты, Лукин постарался, вопреки названию, сократить всю мифическую и ненаучную составляющую, все байки чернокожих Мюнхгаузенов — и дать как можно больше настоящей Африки, в которую он без шуток влюбился за годы, проведенные на Черном континенте.

Говорят, все трагедии повторяются в виде фарса.

Может оно и так, но сейчас конголезская эпопея, превращенная в фарс стараниями доктора Ананьи, повторялась с Лукиным в трагичном виде.

Трагедия звучала в голосе Пашки, разбудившего его неделю назад ночным звонком, трагедия случилась с Лариской, попавшей в какую-то дикую и невообразимую историю и оказавшейся в СИЗО с воровками и мошенницами. Да и у родителей исчезнувшего Валеры, что там о них Паша не говорит, трагедия тоже не шуточная.

А с Лукиным все повторялось теперь в каком-то зеркально-перевернутом виде.

Вместо удушливо-жарких джунглей — неброская природа русского севера; вместо многолюдной экспедиции — одиночество, теперь, после утреннего происшествия с Пашкой, совсем полное. И, если уж сравнивать до конца, то вместо двадцати девяти лет, полных сил и энтузиазма — пятьдесят два года, поубавившие пыла и добавившие цинизма, скепсиса и проблем со здоровьем.

Неизменным осталось одно — озеро, в глубинах которого жило НЕЧТО.

Мысль о том, что НЕЧТО вполне могло водиться только в глубине его мозга, взбудораженного историей с Лариской и измотанного событиями сегодняшнего дня, с раннего утра понесшимися вскачь, — такую мысль Лукин старательно отгонял.

…За несколько секунд до того, как провалиться в бездонную яму сна, Лукин понял, чего еще, давно привычного для таких мест, ему не хватало последние два дня. Вокруг совершенно не гудели комары, еще один плюс нынешнего рекордно жаркого лета, иссушившего все комариные инкубаторы — окрестные болотца и паточины.

Ну и славно, значит и завтра утром их не будет, когда он накачает лодку, возьмет эхолот, и…

Эхолот предназначался для избалованных и ленивых западных рыбаков.

Встроенный процессор преобразовывал малопонятные для глаза непосвященных картинки в красивые и аккуратные фигурки рыбок, разных цветов и размеров; но рыба Лукина не интересовала и он отключил преобразователь, всматриваясь в сплетение линий на экране.

А потом прибор зашкалило, экран вспыхнул густеющим желтым пятном — если бы лодка неслась на полной скорости, Лукин подумал бы, что под ним подводный холм-луда… Но суденышко шло на самом малом ходу и так быстро повышаться дно никак не могло. Заглушив на всякий случай мотор, он возился с ручками забарахлившего прибора, когда вода в паре метров слева по борту совершенно беззвучно раздалась…

Над поверхностью показался предмет, больше всего напоминающий ствол вековой неохватной сосны — вырвавшийся из цепких объятий донного ила и всплывший в вертикальном положении.

Но то оказался никакой не ствол, сверху его венчала не крона, не комель и не ровный круг спила — над Лукиным, на высоте двухэтажного дома, нависла огромная сплющенная голова. Ни глаз, ни ноздрей, ни других органов на чудовищной голове не видно, лишь пасть — медленно раскрывшаяся громадная пасть. Начиналась она прямо от толстенной шеи-ствола. Зубы, растущие в несколько рядов, до самой глотки, казались малы в сравнении с размером твари, но мелкость была относительной — каждый клык с хороший охотничий кинжал величиной…

Он не забился в истерике от нереальности происходящего, заходясь истошным воплем ужаса — он много лет искал это и был внутренне готов к встрече…

Когда шея стала изгибаться гигантской пародией на лебедя и кошмарная пасть слепо нацелилась на Лукина, он схватился за Пашину двустволку. Но вместо нее в лодке лежал старый АК-47…

Автомат не взорвался лающей очередью — Лукин с трудом разжал судорожно давящий на спуск палец, коротко бросил взгляд на медленно опускающуюся пасть твари и передернул затвор, досылая патрон — затвор возвращался на место тоже медленно, словно неохотно…

И опять выстрелы не разорвали тишину раннего утра — раздалось полушипение-полухлопок, из ствола вырвалось сизое облачко дыма и пуля, Лукин прекрасно видел ее полет, она, медленно снижаясь, пролетела два метра и бессильно скатилась в воду, слабо ударившись о морщинистую кожу чудовища. Патроны отсырели, понял Лукин, за двадцать три года патроны совсем отсырели…

В этот момент пасть вцепилась, но не в Лукина, а к корму лодки, моментом располосованная резина издала свистящий выдох, мотор хрустнул, как спичка в пальцах, внутрь тут же хлынула холодная вода, немедленно скрутившая ледяной судорогой ноги Лукина.

А чудовище меланхолично жевало лодку, все ближе подбираясь к нему мерно движущимися рядами зубов-кинжалов…

Он вынырнул из сна резко, одним рывком, как выныривает на поверхность ныряльщик, легкие которого горят от недостатка кислорода.

Перед глазами еще стояла усеянная клыками пасть, а ноги жгло хлынувшей через разодранный борт ледяной водой.

Лукин помотал головой, стряхивая остатки кошмара, но холод в ногах никуда не делся, ноги на самом деле сильно замерзли — сам виноват, вчерашним теплым вечером показалось, что ложиться в спальном мешке будет жарко и он заснул, накрывшись легким одеялом.

Он выскочил из палатки в рассветный туман, торопливо разжег костер, повесил над огнем набранный с вечера котелок и только потом бросил взгляд на озеро. Его тоже покрывал туман, еще более густой, чем здесь, на вершине холма, и вода из-под белых клубов не виднелась. Теперь озеро не казалось мирным и безобидным, как недавно, под лучами закатного солнца — в липком белом месиве могло скрываться что угодно.

И кто угодно.

А может, туман был как туман, но продолжал давить на психику дурацкий ночной кошмар…

«Нет, на резиновой калоше я с эхолотом не поплыву, — решил про себя Лукин, — тем более в одиночку… Пусть это глупо, но я не могу плыть, ожидая каждую секунду, что вода у борта раздастся, и… Этак можно инфаркт заработать, совсем как у Пашки… вот только нет больше никого, кто бы мог устроить гонку на выживание в сторону больницы. Вообще ничего не стоит делать, а стоит посидеть и подумать, что я такое мог вчера увидеть. Или что мне могло померещиться…»

И он стал думать.

«Итак, что мы имеем? Немногое: человек исчез (утонул?) на глазах у другого, видевшего при этом непонятный объект, предположительно органического происхождения.

Факт второй: еще один человек спустя неделю видел нечто похожее, видел нечетко, на грани восприятия. Причем независимым данное наблюдение назвать нельзя — это то, что именуется коррелированным наблюдением: инфрмация о том, что якобы видел первый свидетель, вполне могла настроить подсознание на то, чтобы углядеть нечто подобное…

Стало быть, явление может иметь либо объективную, либо субъективную природу.

Но внушаемостью я никогда не страдал и, кроме того, бывал в похожих ситуациях не раз. Но никогда взбудораженное воображение не рисовало мне шею ящера на месте торчащей из воды коряги… Никогда… Но ведь все когда-то случается впервые…

Хорошо, примем с наибольшей долей вероятности, что нечто там было, нечто совершенно независимое от сознания. Но ведь тут вполне может оказаться и не живое существо, а неодушевленный объект… или достаточно редкое явление природы…»

Котелок закипел. Лукин отлил часть кипятка в кружку, бросил туда пакетик растворимого кофе, опустил в котелок брикет концентрата и снова задумался.

Про такие явления природы он вдосталь наслушался на семинарах и конференциях, куда его наперебой стали приглашать после африканской экспедиции и выхода книги…

Там обязательно присутствовали несколько ученых мужей, обремененных степенями и защищающих интересы позитивистской науки от метафизических поползновений… Многие их изящные теоретические построения вполне применимы к случаю с Валерой.

Например: в донном иле гниет бревно-топляк, гниет долго, десятилетиями, внутри все сгнило в труху и наполнилось газами — продуктами разложения древесины, снаружи все поры и трещинки коры тоже облеплены пузырьками, как облеплен ими кусочек плавающего в шампанском шоколада… И вот в один непредсказуемый момент подъемная сила газов разрывает вязкие объятия ила и бревно торчком, с шумом и плеском выскакивает на поверхность… и опрокидывает чисто случайно оказавшуюся над ним лодку… и бьет по голове невезучего Валеру… после чего газы выходят, полость заполняется водой и топляк мирно возвращается на дно — догнивать.