Бардадым – король черной масти - Юрий Гончаров

Первым, кто обнаружил преступление, была соседка Изваловых – бабка Ганя, проживающая в маленькой хибарке-мазанке напротив дома учителя. В седьмом часу утра она пошла к Изваловым попросить спичек для растопки печи, как случалось ей не раз ходить и прежде с такою же или какой-либо иной нуждой. Калитка во двор к Изваловым была не заперта, дверь в сени – тоже. Бабка Ганя переступила порог, окликнула хозяев. Так как ей никто не отозвался, она сделала еще несколько шагов в глубь дома – и через полминуты, помертвевшая от страха, трясущаяся, выскочила на улицу и стала сзывать соседей.

Никогда, сколько стояло на земле Садовое, в нем не случалось преднамеренных убийств. Бывали поджоги, драки, мелкие и крупные кражи; в старое время, верно, ненароком убивали на кулачных боях, но про то уже давно и позабылось в народе. Извалова знало все село от мала до велика, – он был местный, вырос тут, всю жизнь тут работал; отец его тоже был здешним учителем, старые люди хранили о нем добрую память. Известие об убийстве Извалова переполошило все село, подняло всех на ноги. Через четверть часа на улице возле дома Извалова, во дворе, на крыльце, в сенцах толклось сотни две возбужденных сельчан; каждый высказывал предположения, строил догадки по поводу того, по какой причине могло случиться злодеяние и где искать убийцу. Когда на место происшествия прибыли председатель сельсовета и участковый уполномоченный Евстратов и навели порядок – очистили дом и двор от любопытных, – земля на усадьбе и полы в комнатах оказались безнадежно затоптанными: ни ученый криминалист, прибывший в тот же день через несколько часов из области, ни собака-ищейка не смогли уже обнаружить ни в самом доме, ни на усадьбе ничего, что навело бы на след преступников.

Жена Извалова Евгения (по паспорту – Евдокия) Васильевна, сорока лет, учительница той же школы, в которой работал Извалов, с пятнадцатилетней дочерью находилась в эту ночь в райцентре, у сестры. Сестра Евгении Васильевны, жена председателя райпотребсоюза Якова Семеныча Малахина, пригласила Изваловых провести праздничный день девятого мая у нее в доме, вместе со всей родней, и первоначально Изваловы предполагали ехать в райцентр всем семейством. Но утром восьмого с почты принесли задержавшуюся в пути телеграмму от Артамонова. В последнем своем письме он сообщил, что чувствует себя неважно, всяческие недуги одолели вдруг и он боится, как бы нездоровье не помешало ему навестить Извалова. В полученной же восьмого мая телеграмме говорилось, что хворь его отпустила и он выехал, уже в дороге и прибудет на ближайшую к Садовому станцию Поронь восьмого числа в четыре часа дня.

Извалов отправил на автобусе жену и дочь в райцентр, а сам на попутной совхозной машине поехал в другую сторону, на станцию Поронь, чтобы встретить старого друга.

Евгению Васильевну Извалову известили о происшествии по телефону. Через час она примчалась на райпотребсоюзовском газике, без дочери, в сопровождении одного лишь Якова Семеновича Малахина. В руках она держала пузырек с какой-то медицинской жидкостью и часто прикладывалась к нему носом, нюхала. В пути ей несколько раз делалось дурно.

К убитым Извалову не пустили. Они лежали на том самом месте, где застиг их топор убийцы (или убийц), – на застекленной, отгороженной от сеней дощатой переборкой веранде, на широкой деревянной кровати, в спокойных позах крепко спящих людей. Их не трогали, накрыли только простыней. Незачем было видеть Изваловой обезображенные лица мужа и его гостя. Зрелище это только повергло бы Извалову в истерику или глубокий обморок, и следствие не смогло бы получить от нее нужных показаний. Ее постарались успокоить, насколько это было возможно, дали валерьянки и, когда Извалова более или менее пришла в себя, предложили осмотреть комнаты в доме и установить – чего не хватает из вещей. Евгению Васильевну трясло от волнения. Она бегло оглядела кухню, столовую, сразу кинулась в спальню, дрожащими руками выдвинула правый верхний ящик комода, запустила под белье руки, отчаянно вскрикнула: «Деньги! Деньги! Шесть тысяч!», – пошатнулась, и, не поддержи ее стоявший рядом оперативник, она, верно, упала бы. У нее побелело лицо, закатились глаза. Пришлось поднести к ее носу пузырек, с каким она приехала, и снова накапать в стакан солидную порцию валерьянки. Придя в себя, она стала рыдать грубым мужским голосом, размазывая по лицу черную краску с ресниц, раздирая на себе прозрачную нейлоновую кофточку.

– Это Тоська! Это все Тоська, подлюка! Змея! Гадина! Это ее рук дело! – повторяла она сквозь рыдания.

Малахин, разволнованный происшествием едва ли не до такого же состояния, что и Извалова, по естественному для человека отвращению к виду крови, зрелищу насильственной смерти, идти в дом не захотел, остался на улице, в толпе народа. Он был столь потрясен гибелью родственника, что даже ни о чем не расспрашивал людей, стоял молча, обмахивая шляпой широкое, полное, в гипертонической красноте лицо. Затем, как видно, для того лишь, чтобы как-то успокоить свои находящиеся в крайнем расстройстве чувства, он отыскал себе занятие – стал бродить по двору, забрел в малинник и принялся подправлять колкие, спутанные, еще совсем почти голые прутья, которые Извалов, отдававший весною свое внимание в первую очередь фруктовым деревьям, не успел подрезать.

Итак, стала понятна цель убийства: ограбление, деньги. Из дальнейших расспросов выяснилось, что неделю назад Извалов получил из областного города открытку, в которой торгующий автомобилями магазин извещал его, что очередь на приобретение «Волги» подошла и он может приехать, внести деньги и забрать машину. Несколько дней Извалов раздумывал: покупать? не покупать? Желание иметь «Волгу» уже пригасло в нем за то время, пока он состоял на очереди, деньги надо было платить немалые, – отдать почти все, что было скоплено им в течение многих лет. Жена была против покупки, считала это блажью, баловством. Извалов не механик, в технике не силен, смотреть за машиной как нужно не сумеет; через год-другой машина изломается на районном бездорожье, за нее тогда и полцены не дадут… Уж лучше купить для дочери рояль взамен старенького, разбитого пианино, – дочь учится в музыкальной школе, у нее отличные способности, хороший инструмент ей необходим. А еще лучше – совсем ни на что не тратиться, беречь деньги про черный день, – мало ли что может случиться впереди.

Извалов был человек спокойный, покладистый, в семейных делах подчинялся своей пышнотелой, громкоголосой жене, не смущавшейся в ссоре или споре ввернуть крепкое мужское словечко, нашуметь сверх меры, лишь бы настоять на своем, пересилить мужа. Чаще всего она, действительно, пересиливала, но порою, в делах, которые ему казались особенно важными, он оказывал жене сопротивление и неожиданно обнаруживал при этом волю, непреклонность, даже упрямство, и тогда Евгения Васильевна уже не могла ничем его перебороть. В нем оживал командир-фронтовик, действующий по железной военной формуле, категорически и бесповоротно: раз решено, значит, будет сделано – и точка, никаких разговоров!

Несмотря на сопротивление жены, Извалов все-таки решил купить «Волгу». Он преподавал географию и историю, увлекался своими предметами, часто размышлял, как сделать преподавание их еще более интересным, содержательным, ярким; давней его мечтой было попутешествовать по стране во время летних отпусков, поездить не спеша, все внимательно разглядывая, фотографируя, зарисовывая, побывать во всех наиболее примечательных, связанных с историей России местах – в Угличе, в Суздале, Ростове Великом, на поле Куликовской битвы, в Новгороде, Пскове… Да мало ли где можно побывать, если будет свое собственное, современное, надежное и удобное средство передвижения! На Кавказ, например, поехать, посмотреть на горные хребты, на Эльбрус. Он ведь не видел ни Кавказа, ни Крыма, хотя прожил уже немалую жизнь. И ему самому такие путешествия принесли бы великую пользу, и ученики были бы благодарны за интересные рассказы, за фотографии, рисунки, которые он привозил бы из этих путешествий.

Ехать за машиной надо было не откладывая, сразу после праздника. Извалов, зная, что девятого сберкасса будет закрыта, а восьмого прекратит работу на два часа раньше обычного и он, занятый в это время в школе, не сможет получить деньги, снял их со счета седьмого числа и принес домой – шесть толстеньких, заклеенных банковскими бандеролями пачек по тысяче рублей в каждой. Пачки эти Извалов положил в столовой в письменный стол, за которым обычно готовился к урокам, в средний ящик, где хранились его документы, ордена и те сравнительно небольшие деньги, которые держали в доме на хозяйственные расходы. Но Евгения Васильевна решила, что для такой большой суммы место это не надежно, слишком на виду, и, отчитав мужа за беспечность, спрятала деньги у себя – в спальне, в правом верхнем ящике комода, под стопку глаженого белья…