Свадебный переполох - Эмилия Прыткина

– Делайте что хотите, – махнул рукой Петя.

Рабочие за час лихо раздолбили стену, внесли злополучный рояль в дом и стали заделывать дырку. Вечером Аннушка с мужем сидели на диване и восторженно аплодировали Арусяк, яростно колотившей по клавишам.

– Талант! Еще играть не умеет, а какое рвение, – улыбнулась Аннушка.

Впрочем, надежды на то, что из дочери вырастет гениальный композитор или великий пианист, развеялись как дым к концу первого года обучения, когда выяснилось, что Арусяк неохотно садится за инструмент раз в неделю, и то на пятнадцать минут. Будучи девушкой способной, Арусяк страдала неизлечимым недугом, имя которому – лень. Не повезло ей и с преподавательницей – Анной Михайловной.

Анна Михайловна торговала трусами на уроках музыки и нежно любила Арусяк. Торговала трусами она потому, что жить на зарплату учительницы музыкальной школы в городе Харькове было трудно, а любила Арусяк потому, что на каждый праздник получала от благодарного Петра Мурадяна дорогой подарок. О торговле трусами Арусяк узнала случайно, когда вошла в класс и увидела завуча Ларису Леонидовну, разглядывающую черные кружевные трусы. Лариса Леонидовна, завидев Арусяк, ойкнула, Анна Михайловна вытолкала ученицу наружу и закрыла дверь на ключ. Спекуляция в те времена каралась по всей строгости закона.

После этого Анна Михайловна объяснила Арусяк, что купила трусы для себя, но поскольку они ей не подошли, решила предложить завучу. Арусяк учительнице поверила, и всю дорогу домой ее мучили два вопроса, а именно: как Лариса Леонидовна со своим толстенным задом сможет влезть в трусы худощавой Анны Михайловны и почему за ширмой стоял полный пакет с нижним бельем?

Придя домой, она рассказала все маме и поинтересовалась, что это значит. Аннушка серьезно посмотрела на дочь и сказала: «Ну, не хотят люди жить на сто рублей в месяц, бог с ними. А какие трусы? Большие размеры есть? Надо позвонить Анне Михайловне».

Арусяк вздохнула и пошла разучивать проклятые гаммы. Выйдя вечером во двор, она проболталась своей подруге, та – еще одной подруге, а та – подруге своей подруги. Спустя неделю в музыкальную школу № 2 двинулась делегация местных женщин, жаждущих заполучить импортные кружевные трусы. Анну Михайловну чуть не выгнали с работы. Директор лично конфисковал контрабандный товар на собрании. Правда, вечером он вернул его Анне Михайловне, попросив больше не заниматься торговлей в стенах школы. Та поклялась светлой памятью своего деда, дошедшего аж до Берлина и, согласно семейной легенде, героически погибшего при взятии бункера, в котором якобы прятался Гитлер, прекратить незаконную деятельность и в знак благодарности вручила директору пять пар трусов всевозможных размеров и цветов: для жены, для любовницы, для дочери и парочку – так, на всякий случай.

На следующий день Арусяк снова сидела за инструментом в музыкальной школе № 2 и с кислым выражением лица била по клавишам, разучивая гаммы. Добрая Анна Михайловна, заметив нежелание ученицы музицировать, нежно взяла ее за руку и прочла лекцию о том, что музыка – это не только стук по клавишам, но и нечто большее, прекрасное и необъяснимое.

– Кстати, ты можешь записаться в кружок композиции, будешь сама сочинять музыку. Хочешь? – вкрадчиво предложила она.

Арусяк призадумалась. Больше всего она хотела поджечь школу, но с другой стороны, если она сама будет писать музыку, то сможет сочинить то, что ей нравится, и тогда никто на свете не заставит ее играть ненавистные гаммы и этюды.

– Хочу. – Арусяк тряхнула косичками и улыбнулась.

На первом же занятии кружка Арусяк об этом сильно пожалела. Преподаватель, проверив способности учеников, высказал предположение, что, возможно, кто-то из них станет гениальным композитором и его творения будут внесены в программу музыкальных школ, но произойдет это не раньше, чем они закончат музыкальную школу, музучилище, а затем еще и консерваторию.

В общем, кружок Арусяк не понравился. Зато Петр Мурадян по вечерам с удовольствием сочинял музыку – вернее, вспоминал старинные армянские песни и напевал их дочери. Та тщательно записывала ноты, относила их на занятия и выдавала за мелодии собственного сочинения, за что собирала бурные аплодисменты и всеобщий восторг.

Но это продолжалось недолго. Вскоре у Петра наступил творческий кризис. Тщетно Арусяк умоляла отца напеть еще что-нибудь.

– Да не знаю я больше ничего. Впрочем, есть еще колыбельная, но я ее не помню сейчас, надо позвонить твоей бабушке в Ереван, может, она мне напоет?

– Позвони, папочка, позвони, – умоляюще просила Арусяк.

Отец взял телефон и стал названивать своей матери, которая проживала в Ереване с младшим сыном и дочерью. Бабка Арусяк, любившая сына и внучку всеми фибрами своей огромной армянской души и столь же сильно не любившая невестку Аннушку, которая испортила все ее планы и женила на себе ее любимого сыночка, была многословна: каждый разговор с Ереваном длился как минимум час. Поболтав с сыном и поведав ему все последние новости, которые мало чем отличались от тех, которые она рассказывала в прошлый раз, она что-то промурлыкала в трубку напоследок и сказала, что летом ждет сына в гости.

– Ляй-ляй, ля-ля-ля, траля-ля-я-я, ля-ля-я-я, записывай, пока я не забыл! – загорланил Петр, бросив трубку.

– Ага, сейчас! – обрадовалась Арусяк. – Ой, а это уже было.

– Тогда все, больше не знаю, – вздохнул Петр.

На следующее занятие Арусяк пришла без домашнего задания, зато со скорбным выражением лица, и сообщила, что ничего не сделала, ибо пребывает в великой печали по поводу кончины своей бабки в Ереване. Педагог посочувствовал ей и отпустил домой, сказав, что в моменты душевного разлада творятся гениальные произведения. Видимо, он рассчитывал на то, что через неделю Арусяк принесет ему что-то вроде моцартовского «Реквиема». Но Арусяк не пришла, так как снова якобы была на поминках: исполнилось девять дней со дня смерти бабки, которая на тот момент благополучно сидела в Ереване и ждала приезда сына и любимой внучки. Еще через неделю все-таки пришлось идти на занятие, и Арусяк с детской непосредственностью умертвила дедушку. История повторилась. К тому моменту как преподаватель почуял неладное, она успела похоронить всех бабок и дедов, соседку и любимую собаку, которой у нее никогда не было. Из кружка композиции она была с позором отчислена.

– Может, в хор? – поинтересовалась Аннушка, вручая Анне Михайловне очередной подарок.

– Может, – сказала Анна Михайловна, косясь на поднесенный Аннушкой пакет.

И Арусяк пошла в хор. Преподаватель посмотрел на нее и попросил что-нибудь спеть. Господь, щедро наделивший Арусяк всяческими талантами: талантом врать, лениться, доставать окружающих своим поведением, оплошал только в одном: он не дал ей голоса. Вернее, дал, но с ее вокальными данными в лучшем случае можно было зарабатывать на хлеб плакальщицей на похоронах, но никак не петь в хоре музыкальной школы № 2. Преподаватель посмотрел на Арусяк с сочувствием и решил, что, раз уж родителям так хочется сделать из дочери не только пианистку, а еще и певицу, она будет просто открывать рот. Посетив пару-тройку занятий, Арусяк поняла, что просто открывать рот ей неинтересно, а любые попытки подать голос заканчивались плачевно, а именно – изгнанием из зала.

И неизвестно, как бы она отучилась последний год и отучилась ли вообще, если бы нашу планету не посетили пришельцы из других галактик. Интернета в те времена в помине не было, в газетах о гостях из космоса ничего не писали, но все твердо знали, что ОНИ есть. Соседка и подруга Аннушки, жена военного, принесла какие-то документы, которые муж якобы стырил из части, рискуя, что его лишат пайка, разжалуют в прапорщики и сошлют в Сибирь. Скучающая домохозяйка Аннушка по ночам переписывала бумаги в школьную тетрадь. Придя на очередное занятие по музыке, Арусяк заявила Анне Михайловне, что располагает достоверными сведениями об инопланетянах, коими она может поделиться при условии неразглашения информации. Анна Михайловна открыла рот и не закрывала его на протяжении следующего года. Когда тетрадь матери была пересказана от корки до корки, Арусяк стала придумывать свои истории. Вскоре о пришельцах знала вся школа. И тут началось…

Одну преподавательницу, старую деву Марианну Вениаминовну, они стали посещать с завидной регулярностью и предлагать улететь с ними, поскольку командир их корабля отказывается без нее покидать планету. Весь коллектив тут же принялся уговаривать коллегу лететь, но спустя неделю Марианна Вениаминовна заявила, что отвергла предложение и решила остаться. «Ну и дура! – сказала Анна Михайловна. – В тридцать шесть лет могла бы и не выбирать! Ну и что, что он зеленый, главное, чтоб человек хороший был».

Другая преподавательница ночью видела представителя внеземной цивилизации у себя в огороде. Впоследствии, правда, выяснилось, что она приняла за гуманоида соседа, решившего поживиться чужой картошкой.