Змеиные боги - Лизавета Мягчило

поправил сумки на плечах, направляясь обратно к дому, у ворот которого коза уже доедала вторую лапу, окруженная облаком черных перьев на траве.

– Извини, парень, мы слишком костлявые, если только Павла пожевать, но он уже обделавшийся. Да и мы без двух минут в штаны наложившие, будем невкусные. Сорян, но пойдем мы, ты дальше своими делами занимайся.

Впервые Смоль попала в широкий шаг друга, они почти синхронно сбегали от окружившего их напряжения.

Надя стремительно обогнала их и трусливо рысила впереди, ее перемазанный в грязи чемодан натужно скрипел колесиками, забитыми комьями земли и выдранной травой. Они почти дошли до калитки, Саша уже протягивал к ней руку, когда сзади запел сумасшедший.

Медленно, вкрадчиво, тем самым древним напевом, который будил воспоминания предков внутри, заставлял замирать. Исконно славянские ноты, глубокие и гортанные. Катя стремительно обернулась, чтобы убедиться, что пел именно он. Потому что голос преобразился невероятно – писклявый и смятый, он будто обрел крылья и захватил в плен ее внимание.

Пока волоски на загривке не принялись подниматься дыбом, а сердце не ухнуло о желудок – затравленно и трусливо. Смысл песни был ужасен:

       Спи, дитя мое мило, Будет к осени друго, К именинам третье, Седни Надюшка помрет, Завтра похороны, Будем Надю хоронить, В большой колокол звонить.

– Прекрати! Закрой рот! – Вскрик Нади напоминал вопль раненого зверя. Словно от пощечины она дернулась, со всхлипом пятясь к калитке. Будто это могло спасти от злобной песенки, впереди встал Павел, закрывая ее собой.

– Тише, солнце, не нервничай. Ты посмотри, он же больной, не понимает, что несет. Что с него взять?

– Откуда он знает мое имя? Ты слышал, он обо мне поет.

Гаврилову сильно колотило, дергало словно в конвульсиях. А песня лилась по ветру дальше. Рыжий продолжал ее напевать, перекатываясь с пятки на носок, запрокинув абсолютно счастливое смеющееся лицо к небу. Солнце скрылось, над головой стремительно сгущались тучи. Порыв ветра взметнул вороньи перья, закружил в медленном вихре танца у их ног, бросил в глаза, в рот. Катя прикрыла лицо рукой.

– Успокойся. Он просто слышал, когда к тебе обращались ребята. Мы всю дорогу галдели, по сторонам не смотрели. Непонятно, в какой момент он за нами пошел. Я читала, что душевнобольные люди очень извращенно реагируют на внешние раздражители. Мы новые и пугаем его, должно быть, он пугает нас интуитивно, чтобы опасные незнакомцы исчезли.

– Ты свои книжки можешь засунуть глубоко в жо…

Ее озлобленные слова смялись голосом из дома. В распахнутое деревянное окно смотрела женщина лет сорока, вытирая мокрые руки о бурое от грязи полотенце. Русые волосы, забранные в длинную тугую косу, были уложены по кругу на затылке, придавая суровый вид. Глаза с россыпью морщинок в уголках осуждающе щурились. Голос был зычный, сильный:

– Так, Василько, будешь под окнами выть, я на тебя Шарика спущу. Давай, прекращай голосить, иди к матери, она, должно быть, уже горло содрала, тебя подзывая. Топай, топай! – Черные глаза последний раз стрельнули по вмиг сгорбившейся фигуре рыжего, резво семенящего вниз по улице, а затем наткнулись на компанию у калитки. Секунда, после которой створки окна с глухим треском захлопнулись, скрывая хозяйку избы за белыми полупрозрачными занавесками.

В благостной тишине зазвучал голос Славы:

– Вот вам селянское радушие. Схавали? Под березами морозиться будем, а шизик рядом будет давать концерты.

На этот раз хмурое предсказание не сбылось: с тихим скрипом петель распахнулась дверь, и женщина оказалась на пороге. Зябко поежившись, она спрятала руки в краях пухового шарфа, накинутого поверх темно-зеленого свитера крупной вязки.

– Здравствуйте, молодые люди, а вам чегось тут нужно?

Катерина едва сдержала нервный порыв хохота. Чего ей нужно? Мозг. Не муляж, который болтается сейчас в черепной коробке, а настоящий полноценный мозг. О чем она думала, отправляясь сюда? Внутренний голосок заботливо напомнил: «Не о чем, а о ком». И стало так тошно на душе, так досадно… Смоль тайком бросила взгляд на подходящего к самой калитке Сашу.

Что в нем такого, чего она не сумеет найти в других? Почему Катя чуяла его приближение позвоночником, а среди десятков людей неизменно находила эти глаза? Это не лечится. Не лечилось и тогда, когда он встречался с ее лучшей подругой Дашей. А она оставалась жилеткой, в которую выплакаться они могли по очереди. Выстрадаться.

Пока Катя варилась в собственной ненормальной одержимости, жмурила глаза и видела его взгляд под закрытыми веками, кусая губы.

Александр о ее терзаниях не догадывался, он уже начал беседу с хозяйкой избы, облокачиваясь на покачивающуюся под его весом калитку:

– Добрый день, а мы к вам гостить. – Брови хозяйки дома подозрительно сдвинулись к переносице, а сама она сделала медленный шаг назад – обратно за двери. Бестужев тут же вскинул руки в сдающемся жесте, виновато засмеялся. – Извините, не именно к вам, я не хотел вас испугать. В деревню вашу. Мы студенты, будем писать работу о ваших местах – красивые они. Говорят, что и легенды, мифы сохранены, все, как в старинушку.

Убедившись, что на ее жилье всякий сброд не зарился, та расслабила плечи, опираясь бедром о дверной косяк, важно закивала:

– А, это да. Не серчайте на Василько, он от рождения странным был. Бывает, лопочет что непонятное. А так он тихий, ласковый что теленок, никого не обидит. Только и вы смотрите, не обижайте. Нехорошо это. – Взгляд красноречиво вперился в Надю, которую баюкал в объятиях Павел. Испуг еще не отпустил девушку, но плохо завуалированное обвинение селянки заставило ее начать поднимать руку. Знающим ее студентам не нужно было долго думать, чтобы понять, какую именно фигуру та скрутит. Павел поспешно перехватил пальцы Гавриловой, резко целуя костяшки. Славик многозначительно усмехнулся.

– Мы бы и не подумали, что вы. Видно же, перенервничал парень… Так что вы по жилью нам подскажете? Есть кто, кому деньги нужны и под крышу сможет пустить? Мы ребята негромкие, культурные, сюда работать приехали, а отдыхаем тихо, словно мышки.

Она рассмеялась. Неожиданно мелодично и звонко, совсем не по своему возрасту. Очарование Бестужева ее не брало. Не брали ни ямочки на щеках, ни игриво прищуренные глаза, покоряющие даже черствое старое поколение преподавательниц. Отрицательно покачивая головой, женщина широко улыбнулась:

– Ты-то на меня хитро не косись, знаю я, как молодежь отдыхает тихо. Чай, сама не старуха дряхлая, себя в ваши годы помню. Не пущу мой дом разносить, сколько б ни заплатили. Вы вот что послушайте, ступайте по дорожке до восьмого дома, кликните Беляса. Он четвертый десяток как глава деревни, уж он-то подскажет. Его слово вес здесь имеет, глядишь, и подселит к кому. Скажите, что от Ульяны.

Группа молчаливо повернула к дороге, делая первые поспешные шаги. Все устали и были