Дело второе: Ваше подлинное имя? - Александр Лавров

Знаменский. Известна.

«Хирург» (выразительно жестикулируя). Проходим мимо них к магазину, я и говорю «своему» шоферу: «Знаешь, говорю, до того мне надоела эта возня с запчастями, погляжу-погляжу да, пожалуй, продам машину-то». Затылком чувствую — клюнуло! Шофер за мои деньги покупает разную ерунду, а я ухожу в машину. «Жучки» прямо лезут следом и показывают справку и деньги! Я отнекиваюсь, меня соблазняют, во мне разжигают алчность. И, наконец, я беру деньги.

Томин. Сколько?

«Хирург» (замявшись). Несколько выше государственной цены, Александр Николаевич.

Знаменский. Дальше.

Хирург. Собственно, можно бы сразу отвалить. Не как-то пожалел шофера. Уведут, думаю, у парня машину, перекрасят — и прости-прощай. Тогда, якобы показывая, как моя «Волга» берет с места, трогаю и проезжаю метров тридцать. А там уже стоянка запрещена, понимаете? Естественно, свисток. А «жучки» смерти как боятся милиции. Меня выталкивают улаживать отношения с властями. А деньги-то уже здесь. (Хлопает себя по карману.) Милиционер берет под козырек, оставляю на него машину и иду вроде бы за шофером. Десять-пятнадцать шагов — и растворяюсь в воздухе!..

Знаменский (усмехаясь). Значит, покупатели оказались с носом потому, что вы пожалели шофера? Ой ли, Сергей Рудольфович! Представьте, что они угнали машину. С вашей стороны тогда не мошенничество — тогда была бы кража. Вы не тридцать метров проехали, вы «переехали» из одной статьи в другую. Все рассчитано точно.

«Хирург» поглядывает на Знаменского и Томина, довольный, что его «оценили».

Знаменский (подвигая к себе бланк протокола допроса). Ну, будем фиксировать.

«Хирург». Пал Палыч, разрешите я сам, как свое добровольное заявление! Дадите вы мне с собой бумажки, и я спокойненько…

Знаменский. Не возражаю. Только без стилистических красот. И не забудьте проставить полученную сумму. Цифрами и прописью.

«Хирург» (принимая из рук Знаменского бумагу, остро на него взглядывает). Вы сегодня в напряжении, чем-то встревожены. Неприятности?

Томин (перехватывает инициативу). Как самодеятельность, Сергей Рудольфович?

«Хирург». Пою! Пою, Александр Николаевич. (Знаменскому.) Сердечно благодарен!

Томин. А вообще жизнь?

«Хирург». Человек когда-нибудь доволен? На свободе не хватает денег — в тюрьме свободы… Но могло быть хуже. Народ в камере подобрался солидный. Один даже преподаватель — за взятки в институт принимал. Хорошая камера.

Томин. Кстати, бродяжка там у вас есть. Тоже за Пал Палычем числится. Этот жить не мешает?

«Хирург» (как-то одновременно скучнеет и настораживается). Да н-нет…

Томин. А какое у вас о нем впечатление?

«Хирург» (серьезно и после долгой паузы, в течение которой он смотрит на Томина, потом на Знаменского). Только из уважения к вам, Пал Палыч. (Ему явно неприятно нарушать камерную «этику».)

Знаменский. Я не настаиваю.

«Хирург». Настаивать и не надо. Но, к сожалению, мало что могу сказать.

Томин. Сергей Рудольфович, от вас ли слышу?!

«Хирург» (с неохотой признаваясь в своей беспомощности). Увы... Такой вот редкий случай…

Томин. И вы не пытались его прощупать?

«Хирург» (Знаменскому). Его невозможно прощупать. Подбираешься, подбираешься — и вдруг стена. Никакой щелки.

Томин. Как он держится? Рассказывает о себе?

«Хирург». Мы знаем только, по какой статье он сидит... А держится нормально, спокойно. В камере его никто не тронет. Уважают и боятся.

Знаменский. Боятся?!

«Хирург». Да был, знаете, случай — один лоб полез на него с кулаками. (Брезгливо морщится.) Сами понимаете, нравы тюремные, всякое бывает. Так потом едва отдышался.

Знаменский. «Бомж»?

«Хирург». Ха, ваш «бомж» и глазом не сморгнул! Он только этак особенно выставил вперед руку и куда-то тому парню попал — парень растянулся на полу и корчится. На публику произвело сильнейшее впечатление.

Знаменский. Та-ак... (Пауза.) Считаете, он не тот, за кого выдает себя?

«Хирург» (осторожно). Да ведь вы, по-моему, тоже так считаете?.. Вот еще кое-какие наблюдения, судите сами. В очко на пальцах ваш бродяга выучился играть с лету! Я, я осваивал эту науку дольше... И еще. Сколько у него классов образования?

Знаменский. Говорит, десять.

«Хирург». Да хоть бы двенадцать, чересчур быстро читает. Придете домой, возьмите книгу, засеките время: сколько у вас уйдет на страницу. Потом сравните. У него уходит тридцать восемь — сорок секунд. Извините, но уверен, у вас будет больше при вашем высшем... Странный человек...

Пауза. Знаменский нажимает кнопку звонка.

«Хирург». Пора прощаться?

Знаменский. Да, до следующего допроса... Будет концерт, Сергей Рудольфович, приглашайте. Приду. (Появившемуся конвойному.) Мы закончили. Федотова приготовьте, но придержите пока.

Конвойный уводит Ковальского. Знаменский и Томин курят, не глядя друг на друга. Потом Знаменский принимается ходить по кабинету. Останавливается перед Томиным.

Знаменский (ядовито). Обыкновенный врун и пропойца?

Томин. Сплоховал, Паша. Такой он мне показался серый, лапчатый.

Знаменский (снова ходит, очень зол). Лапчатый, как же... Перепончатый... Гусь... С яблоками... Только от какой яблоньки...

Томин. Пал Палыч, давно обедать пора. У меня уже и мысли какие-то тощие, худосочные. Айда перекусим, а?

Знаменский. Нет. Нужно в канцелярии быстро посмотреть все, что за ним записано. Может, он жалобы подает, режим нарушает, черт его знает... Сейчас всякое лыко в строку. Давай, Саша. Вернешься — сразу врезайся. Вопрос слева, вопрос справа, темп.

Томин. Ясно. (Уходит.)

Знаменский звонит, садится за стол. Конвойный вводит бродягу.

Знаменский (приветливо). Здрасте-здрасте, Федотов. Присаживайтесь. Могу вас порадовать — проверки как будто подходят к концу.

Бродяга (в глазах мелькает облегчение, но тон ровный, бесцветный). А чего мне радоваться?

Знаменский (шутливо). Первый раз вижу человека, которому нравится в тюрьме. Или уж компания больно хороша подобралась?

Бродяга. Ничего, не жалуюсь. Сидим дружно.

Знаменский. И не скучно после дальних странствий в четырех стенах?

Бродяга. Бывает. И без водки, понятно, туго. Но как вспомнишь свои ночевки под забором... Тут хоть койка есть.

Знаменский. А домой неужели никогда не тянет? Мать совсем одна осталась. Отец-то умер.

Бродяга. Мать жалко. Да она уже меня похоронила, наверно. Столько лет...

Знаменский. Матери, Федотов, до самой смерти ждут. Вы бы ей хоть написали.

Бродяга (с прорвавшейся на секунду неприязнью). Что-то допрос сегодня чудной.

Знаменский. Попытка разговора по душам... Хорошо, давайте конкретнее. Давно хотел спросить: как вы жили? Ведь надо есть, ночевать хоть где-то, надо одеваться. И не один день — годами!

Бродяга (горестно). Очень верно говорите. Каждый день — целая морока. Собачья жизнь. Иногда, бывало, тоска возьмет...

Знаменский (мимоходом). Мы ведь решили без задушевности? Мне нужно в протокол допроса официально записать, на какие средства вы существовали все это время. Охарактеризовать, так сказать, ваш модус вивенди.

Бродяга (с любопытством). Модус чего?

Знаменский. Образ жизни.

Бродяга. А-а... Официально? Ну, официально запишите так (как бы диктует): существовал на различные случайные заработки и нетрудовые доходы, не носящие преступного характера. (В ответ на пристальный взгляд Знаменского.) А что? С культурными людьми сижу, всему научат.

Знаменский. Насчет нетрудовых доходов поподробнее.

Бродяга (снова в своем обычном тоне). Кому чемодан донесешь. Кому огород вскопаешь, дров наколешь. Иной раз у бабы переночуешь — на дорогу троячок сунет.