На самом деле - Марципана Конфитюр

исторический! Диплом-то, он после любого вуза диплом, высшее есть высшее, для менеджера в фирме совершенно не важно, какая специальность значится в какой-то бумажке. Зато таких ужасных практик в других вузах не бывает, наверняка не бывает!

Марина надела мрачный балахон поверх прозрачной блузки, посмотрела на начальницу, заметила ее дурную прическу, ощутила свое превосходство и немного приободрилась.

— Будешь работать в четвертом хранилище. Там уже проходит практику один из ваших студентов, — сообщила ей Лидия Васильевна.

«Ну, хоть компания будет», — решила Марина, покорно идя за начальницей. Они спустились по лестнице, дошли до конца коридора. Здесь находилась комната, где за столами сидели четверо сотрудников, походивших на персонажей советских комедий из жизни конторских работников. Через этот «офис» лежал путь в хранилище.

Лидия Васильевна открыла тяжелую дверь. Некто в черном халате стремительно спрятал мобильник, вскочил с места и начал развязывать шнур на связке папок. Марина его даже и не узнала сначала. А узнала — не поверила своим глазам.

Да это же Боря! Борис Новгородцев из группы И-300. Он нравился Марине с первого курса: важный, задумчивый, с круглым младенчески-гладким лицом и печальными голубыми глазами. О, как о Боре хотелось заботиться! О, как хотелось кормить и согревать! Гладить по головке, чесать за ушками и тыкать носиком в грудь. Марина не раз представляла себе это действо. Мужчина был ей нужен послушный, толковый, непьющий и правильный. Боря как раз таким и казался. Вот только учился он в другой группе и тусил с парнями, которых Марина не знала. Приблизительно раз в месяц она встречала его в коридоре истфака. Здоровались — и только.

— Привет, — сказал Боря.

— Борис, объясни Марине ваши обязанности, — попросила начальница.

— Конечно.

Они проведут вместе неделю! А может, две?

Или три? Если бы Марина знала, что Борис проходит здесь практику, то начала бы работать раньше.

А впрочем, она все успеет. Вдвоем. Взаперти. В темной комнате! О, ей хватит и трех дней!

Часом позднее Марина сидела на стуле, смотрела в бумажку и скучно бубнила:

— Восемьсот четырнадцать. Отчет по основной деятельности Новотрубного завода за 1956 год.

— Есть, — говорил ей в ответ Борис.

— Восемьсот пятнадцать. Пояснительная записка к отчету по основной деятельности завода, — продолжала девушка.

— Угу, — мычал Борис и перекладывал еще одну подшивку.

— Восемьсот шестнадцать. Социалистические обязательства завода на 1957 год. Первый том.

— Есть!

— Второй том.

— Тоже есть.

— Третий. Четвертый. Десятый. Восемьсот двадцать шестое. Документы о представлении к званию ударников по цехам Новотрубного завода.

— Вот они, родимые.

Работа называлась сверкой фондов. Связки в десять толстых папок приходилось снимать со стеллажей, перетаскивать на стол и сверять по описи, в которой каждой папке — по-архивному говоря, делу — соответствовал свой номер. После этого папку следовало завязать снова, водрузить на полку, не забыв при этом, что дела идут по возрастанию снизу вверх, и взять следующую. Придумать что-то более занудное было невозможно.

Стеллажи стояли в два ряда, от пола до потолка, так что между ними можно было играть в прятки. Кое-где висели лампочки в решетчатых «намордниках»: их тусклое сияние могло выхватить из тьмы лишь два-три стеллажа, и свет включали только там, где рылись. Три стола вдоль главного прохода и два стула составляли обстановку. Окон в помещении не было.

— Мы как будто в бомбоубежище! — поделилась ощущением Марина.

— Слишком много горючего материала, — заметил Борис.

Если сидеть тихо, то можно услышать разговоры архивистов в соседней комнате. Они обсуждали шмотки — как свои, так и чужие — и решали, выпить чай сейчас или попозже. Часто говорили о политике, ругая власть, чего бы та ни делала. Еще сильней ругали оппозицию. Но во время перерыва, с часу и до двух, за дверью стихло: архивисты ушли на обед. Практикантам перерыв не полагался, поскольку их работа кончалась в два часа пополудни. Но Боря с Мариной тоже решили отдохнуть. Борис, сев на стул, положил голову на отчет какой-то районной сберкассы и уснул. А Марина листала дела. Удивлялась, до чего же аккуратно, чисто, без помарок выписаны перьями красивые крючочки в многочисленных томах. Советские чиновники, как древние китайцы, вероятно, получали удовольствие от вечного писания букв и цифр. Смета завкома, отчет завкома, стенограмма заседания завкома: «Слушали… постановили… слушали… постановили… слушали… постановили… вышел нетрезвым, не был допущен к работе… учитывая чистосердечное раскаяние…»

После перерыва Боря оживился. Он завел с Мариной светскую беседу о погоде, но неожиданно перешел на тему ошибочного мировоззрения европейцев и тупиковости буржуазного уклада жизни. Боря отмечал, что если русский скажет: «У меня есть кошка», отмечая факт со-бытия (он так и выражался!), то какой-нибудь пендос, конечно же, заявит: «Я имею кошку», транслируя на окружающий мир инстинкты потребителя, владельца. Вежливо кивая, Марина думала о том, что результат на первый раз неплох. Потом она спросила, есть ли у Бори девушка, но беседа снова склонилась к теме противостояния с миром Запада, а затем и вовсе перешла к таким частным вопросам, как свержение буржуями Хусейна и Каддафи, необходимость братания с Сербией и проблема вступления Турции в Евросоюз.

Немного освежила разговор находка документа номер два из первой описи 638-го фонда. Пожелтевшая бумажка с выцветшими буквами от пишущей машинки предлагала читателю «Список профессий черной металлургии, в которых применяется женский труд». Марину привлекли профессии «крючёчник», «землесей», «долбёжник», «младший травильщик», «старший тянульщик», «прокольщик дыр в рельсах», «шнуровой» и «шишельник на малых и средних шишках». А Борис хотел бы поработать «краскотёром», «волочильщиком железа», «подшивальщиком головок», «коногоном», может быть, «раздирщиком листов» и «водоосмотрителем», «намотчиком», а главное — «машинистом паровоздуходувок», потому что он не представлял себе, что это за устройства. При прочтении названия специальности «носчик номеров плавок» и девушка, и парень зарумянились. «Хороший знак!» — подумала Мари на, радостно открыв для себя, что эротичным местом может быть не только номер-люкс дорогой гостиницы, но и хранилище областного архива. После ей пришло на ум то, что, окажись она вдруг в тысяча девятьсот тридцать втором году, откуда будто бы родом обнаруженный документ, Марина вряд ли потянула бы профессию долбёжника. Скорее из нее бы получилась «пробоноска» или «чаеварка-кубогрейка». Значились еще какие-то «браковщица» с «мешальщицей» — но странно, разве Сталин не расстреливал тех, кто делал брак и мешал работать правильным пролетариям?

В общем, первый день работы на практике вселил в Марину надежду. «Боря будет мой!» — оптимистически думала девушка, снимая